Никто больше не смел перечить вождю, все его приказы немедленно выполнялись. Люди уже знали, что Та-та убил пещерного медведя, они помнили и его победу над Отцом; принесенный кабан убедил всех в том, что Сероглазый действительно стал Дарующим Жизнь. Но Та-та, в отличие от старого Отца, ни в ком не вызывал ни страха, ни ненависти. Он никого не бил и не притеснял; возрожденный запрет физической близости между соплеменниками исходил не от него, а от огненного Духа, перед которым все они были всё равно что калеки — но-та. Все, кто еще сомневался в этом, могли убедиться на собственной шкуре, насколько опасно противиться воле Аа. Едва только кто-то из мужчин, улучив минуту, когда Та-та его не видел, пытался сблизиться с женщиной, его свежие раны открывались и невыносимая боль мгновенно вытесняла все запретные желания. В результате непокорные гораздо дольше промучились с опухшими, воспаленными ТА, чем те, кто сразу подчинился божественной воле.

Глубоко сидевший в людях страх перед Отцом перенесся на пылающий костер, но к нему они не испытывали ненависти и затаенного чувства соперничества. Огонь был существом из другого мира, он не желал им зла; сидеть возле него, нежиться в его горячем дыхании, часами глядеть на завораживающую пляску светлых змеек, слушать его негромкое потрескивание и шепот было невыразимо приятно.

Что-то менялось в душах людей, незаметно для них самих. Они постепенно приучались любить свой огонь и своего вождя.

Кабан был съеден, и на четвертый день Семье пришлось подумать о пропитании.

— Хо ма, — бормотали женщины, теснясь к Та-та; они ждали, что он, их новый медведь, сейчас пойдет и снова принесет добычу. Та-та ничего не оставалось, как взять оружие и отправиться на охоту. Сначала он хотел пойти один, но передумал и позвал с собой Ма-ма: она ведь тоже участвовала в схватке с Дарующим Жизнь и, значит, должна была разделять с ним медвежьи обязанности.

Вдвоем они быстро шагали по степи мягкой пружинящей походкой. В знойном небе ярко сияло солнце; на согнутых спинах людей блестели капли пота; их длинные руки задевали верхушки стеблей. Воздух был полон аромата цветов и гудения насекомых. Ма-ма несла в одной руке обожженную палку — такое же копье, как у Та-та, в другой — половину нижней челюсти кабана с огромным торчащим клыком. Та-та был вооружен палицей и копьем.

Впереди паслись лошади, и вскоре Та-та и Ма-ма оказались в нескольких сотнях шагов от табуна. Поначалу лошади не обращали на них внимания. Но охотники быстро приближались. И вот кони встревоженно захрапели, поднимая головы от сочной травы. Наконец весь табун снялся с места. Лошади неторопливо уходили прочь, подальше от непрошеных гостей. Та-та и Ма-ма прибавили шаг — и кони тут же сорвались в галоп. С громким топотом и ржанием они мчались к далеким холмам.

Та-та вздохнул, присел на траву и задумчиво принялся скатывать шарик из лошадиного навоза. Ма-ма села рядом. Некоторое время они молчали, потом Ма-ма проговорила:

— Ом-аа да ма, — Великий Свет может дать нам эту добычу.

— Да, — рассеянно кивнул Та-та, вертя в руках навозный шарик. Ма-ма на мгновение закрыла глаза…

Вся Семья, рассыпавшись цепочкой по степи, бежит на лошадей, зажимая их в кольцо. У людей пылают волосы на головах. Лошади боятся огня и бегут прочь. Вот одна из них срывается с обрыва и падает в пропасть.

— Ом! — воскликнула Ма-ма. — Ом аа! Ом та. Да ма ом. — В каждом из нас — частица огненного духа. Вместе мы сильны. Мы сможем добыть себе пропитание, действуя сообща!

Оживившись, Та-та и Ма-ма вскочили и побежали обратно к пещере. По дороге Та-та сделал крюк, завернул в ближайшую рощицу и наломал там длинных крепких палок.

— Хо та! — сказал он своей спутнице. Нам понадобится много оружия.

Вернувшись к огню, Та-та и Ма-ма были встречены голодными взглядами и недовольным ворчанием.

— Но ма… — разочарованно протянул У-та.

— Та-та но да ма, — заявила большегрудая Ва-ма.

— Хо ма! — плакали дети.

— Хо! — Ма-ма властным жестом призвала всех замолчать. — Хо!

И она принялась медленно и внятно объяснять им, что ей пришло в голову, сопровождая свою речь выразительными жестами.

Та-та тем временем уселся у огня и принялся колдовать. Он положил принесенные палки одним концом в огонь, чтобы тот передал им свою силу.

— Ом-аа, — бормотал он. — Да та! Да та!

Потом размял в руках шарик из лошадиного навоза, который предусмотрительно принес с собой, засунув за щеку. Он разделил шарик на две половинки, одну бросил в огонь, а другую проглотил.

— Аа, — произносил он при этом. — Да ма, да ма.

Затем Та-та вытащил из огня копья и соскреб рубилом угли с их обгоревших концов.

— Аа ва! — с благодарностью сказал он огню, щедро кормя его ветками. Концы копий стали крепкими и острыми.

Тем временем все мужчины, женщины и подростки Семьи, выслушав Ма-ма, столпились у выхода и с нетерпением ждали, когда Тата закончит свои приготовления. Все горели желанием принять участие в охоте. В этом было что-то запретное, а потому волнительное и приятное, совсем как поедании Отца или соединении тел. Каждому страстно хотелось хоть раз почувствовать себя медведем. Та-та раздал людям копья, и они двинулись в путь.

Не подходя к табуну слишком близко, чтобы преждевременно не спугнуть лошадей, охотники разделились и, повинуясь указаниям Ма-ма, принялись окружать стадо. У Ма-ма не было четкого плана, она просто пыталась воссоздать мелькнувшую у нее в голове картинку. Люди растянулись редкой цепочкой; постепенно кольцо сомкнулось вокруг ничего не подозревающих лошадей. Та-та стоял у одинокого дерева; слева и справа он видел крадущиеся фигуры троих сородичей, остальных он уже давно потерял из виду. Внезапно с противоположной стороны табуна донесся резкий пронзительный крик:

— Но! Но! Но!

Кричали одновременно несколько человек; среди них, судя по голосу, была и Ма-ма. Та-та понял, что охота началась. Он побежал к лошадям, издавая воинственные крики и потрясая оружием. Краем глаза он видел, как трое охотников по обе стороны от него тоже бросились в атаку.

Но лошади уже не обращали на них никакого внимания. Вспугнутые Ма-ма и теми, кто был с ней по ту сторону табуна, они теперь неслись бешеным галопом прямо на Та-та.

Чтобы не быть растоптанным обезумевшими животными, Та-та со всех ног бросился назад, к одинокому дереву, и едва успел спрятаться за его широким стволом.

Кони проносились мимо, стремительные как ветер. Прижимаясь к стволу, Та-та всем телом чувствовал, как дрожит земля под из копытами. В их неудержимом беге было что-то завораживающее, совсем как в огненной пляске Аа над углями очага.

Убедившись, что, прячась за деревом, он в безопасности, Та-та наконец вспомнил и об охоте. С великой осторожностью он выглянул из-за ствола. Молодая кобыла, почти жеребенок, скакала прямо на него, через мгновение она промчится в трех шагах от дерева. Та-та снова спрятался, и когда лошадь поравнялась с ним, внезапно выступил из своего укрытия и вонзил копье в лоснящийся лошадиный бок. С громким ржанием кобыла взбрыкнула ногами, проскакала по инерции еще несколько шагов, споткнулась и, перекувырнувшись, упала на землю.

Та-та стоял, прижимаясь к шершавой коре, и ждал, пока пробегут мимо последние кони и земля перестанет дрожать от страха под ударами острых копыт. Наконец табун умчался, а вскоре подоспели и остальные охотники.

Та-та добил лежащую лошадь ударом палицы.

— Ва! — крикнул он победно.

— Та-та да ма! — воскликнул У-та, радостно взмахивая копьем.

— Аа да ма, — пробормотала низкорослая У-ма, протягивая к солнцу кривые волосатые руки.

Много дней подряд Семья пировала, объедаясь жареной кониной. Люди набирались сил и крепли с каждым днем. Первая совместная охота вселила в них небывалую уверенность и гордость; всем казалось, что никакой голод им теперь не страшен. Люди были чрезвычайно довольны своей новой ролью; ведь отныне никто не сомневался в том, что они сами себе медведи. Мужчины и женщины поделили между собой обрывки медвежьей шкуры. Спать снова пришлось на сухой траве, зато у каждого на плечах болтался кусочек черного меха с дыркой для головы.