Первый крупный блок поправок относился к инвестиционной политике. За счет сокращения капиталовложений в тяжелую промышленность восстанавливалась экономически более целесообразная структура производства, соответствовавшая национальной специфике Венгрии и приведшая к росту производства товаров народного потребления. Несколько очень крупных инвестиционных проектов были полностью отвергнуты; десятки специальных решений (в основном направленных на снижение цен до 40 % и повышение заработной платы в среднем на 15 %) были приняты во второй половине 1953 г. и в начале 1954 г. с целью повысить покупательную способность населения. И, самое главное, целый ряд решений относился непосредственно к положению дел в сельском хозяйстве: объемы обязательных поставок различных видов продукции были уменьшены для крестьян на 15–40 %; цена на них устанавливалась на три года вперед; практика принудительной коллективизации была прекращена, и, более того, крестьяне получили право свободно выходить из кооперативов. За год число таких крестьян, а также посевные площади уменьшились на одну треть.
«Оттепель» отчетливее всего проявилась в идеологической и интеллектуальной сфере. Хотя в стране и сохранялась практика частых собраний и митингов, они перестали быть формальными церемониями. Люди теперь не собирались принудительно через определенные промежутки времени для того только, чтобы скандировать имена Сталина и Ракоши и выражать всевозможными способами свою преданность партии. Стало складываться впечатление, что на этих собраниях можно было обсуждать реальные проблемы. Именно таким образом новая ситуация отражалась в периодике и в литературе. В редколлегии ежедневной партийной газеты «Сабад неп», в частности, появились соратники премьера И. Надя, которые обновили язык газеты и привнесли критически трезвый тон. Обреченные молчать писатели и поэты (Ласло Немет, Шандор Вёреш, Леринц Сабо, Янош Пилински, Миклош Месей, Геза Оттлик и Арон Тамаши среди прочих) могли вновь вернуться на литературную сцену, воссоединившись на ней со своими кающимися коллегами, которые пошли в услужение режиму (типа Золтана Зелка), а также с молодыми авторами (Ласло Надь, Ференц Юхас, Шандор Чоори, Ференц Шанта, Иштван Чурка, Эндре Фейеш), вместе с которыми они сумели сделать правдивость главным критерием художественности. Союз писателей и его еженедельник «Ирадалми уйшаг» («Литературная газета») стали одним из важнейших культурных центров, вокруг которых объединялась интеллигенция, стремившаяся еще более расчистить пространство, чтобы легче было дышать и чтобы достичь всестороннего осмысления подлинной ситуации в стране. С начала 1956 г. еще одним таким центром стал «Кружок им. Петёфи», состоявший в основном из молодежи. Члены этого кружка собирались для публичных осуждений всех злоупотреблений прошлых лет и для обсуждения вопросов обновления социализма. Большая часть сторонников «революции умов», начавшейся в 1953 г., были членами партии, верными тем идеалам, в которые они искренне уверовали после 1945 г. Идеализируя своих вождей, они никак не могли поверить в их измену этим идеалам, пока это не вскрылось силой изменившихся обстоятельств. Сильное разочарование и самоосуждение превратили их в самых яростных и бескомпромиссных критиков преступлений сталинизма. В то же время они были убеждены, что этих преступлений можно было избежать, если бы коммунистическая система базировалась на принципах, родственных инициативам Надя.
И действительно, в царстве террора начались послабления, как только Имре Надь стал премьером: лагеря и зоны были закрыты, депортированные могли вернуться в родные места (хотя и не в родные стены своих домов). Деятельность АВХ была строго ограничена. Но при этом указы об амнистии распространялись только на определенные группы репрессированных. Пересмотр приговоров коммунистам, чьи имена были опозорены показательными процессами, также начался, но стал мучительно медленным процессом: Кадар был освобожден лишь в июне 1954 г., Райк не был реабилитирован вплоть до ноября 1955 г., бывшие вожди социал-демократии вышли из тюрем весной 1956 г., а около 200 из более, чем 700 репрессированных политических деятелей левого толка были реабилитированы только в 1962 г. Причем все эти перечисленные выше категории товарищей считались более привилегированными, чем осужденные члены партий, никогда не сотрудничавших с коммунистами. С последних вина в предполагаемых преступлениях была снята лишь после 1989 г.
Разумеется, имелись могучие силы, заинтересованные в подобном затягивании дела, и не было ничего удивительного в том, что они сгруппировались вокруг Ракоши, чья персональная ответственность (в то время понятная только для очень узкого круга партийных лидеров) должна была вскрыться даже при не самом последовательном анализе показательных процессов. В определенной мере, признав свою вину, Ракоши, тем не менее, главные обвинения обрушил сначала на голову бывшего шефа АВХ Габора Петера, а затем, в 1956 г., на Фаркаша, в то время как он сам и вся его клика делали все что могли, чтобы заблокировать не только процесс реабилитаций, но и реализацию всего «нового курса». В отличие от И. Надя, который взялся за исправление ошибок, указанных Москвой, потому что сам был убежден в своевременности этих мер и хотел превратить их в несущие опоры реформированного и очеловеченного коммунизма, Ракоши неохотно подчинился приказам и терпел все, пока не почувствовал, что пришло время нанести ответный удар.
Глубокий раскол в партии по этим двум позициям стал совершенно очевидным к 1954 г. Не обращая внимания на то обстоятельство, что И. Надь во время своего визита в Москву в апреле 1954 г. получил одобрение на проведение избранной им линии, тогда как политика самого Ракоши постоянно отвергалась Кремлем, генеральный секретарь систематически занимался подрывом авторитета Надя, критикуя в основном его экономические решения. И действительно, в результате проводимых реформ и смены экономических приоритетов сократилось число рабочих мест, а также упала производительность труда. Дисциплина труда, державшаяся прежде исключительно на строгости, не способствовала формированию сознательности у трудящихся, и они стали хуже работать, как только исчезло принуждение. Ракоши сумел укрепить свои позиции в Центральном комитете и увеличил число своих сторонников в политбюро. Надь попытался противопоставить этому усилению реорганизацию Народного фронта с привлечением различных социальных слоев и объединений как общей платформы для всех приверженцев «коммунистических реформ». Под новым названием Отечественный народный фронт начал работать в конце октября 1954 г.
Вскоре, однако, позиция И. Надя ослабела, а затем и вообще оказалась проигрышной в связи с отставкой в Москве его покровителя Маленкова. В январе 1955 г. Надь был осужден Хрущевым и его коллегами за «радикализм» проводимых им реформ. Ему было приказано исправить допущенные «ошибки». Все это стало причиной болезни Надя, чем и воспользовался Ракоши, выдвинув против него обвинения в «правостороннем уклоне» и в «националистических тенденциях», на основании которых его и заставили уйти в отставку 18 апреля 1955 г. Преемником Надя стал Андраш Хегедюш — молодой человек, которого и Ракоши, и Герё считали вполне сговорчивым.
Новая волна насильственной коллективизации в сельском хозяйстве и резкое увеличение числа политических заключенных после некоторого их сокращения стали наиболее заметными признаками процесса ресталинизации, не считая волны партийной чистки, которая к концу 1955 г. коснулась и самого Надя. Не желая изображать раскаяние в акте самокритики, он отошел от общественной жизни и занялся мемуарами, пытаясь на бумаге запечатлеть свои мысли относительно реформаторского коммунизма. Однако полный возврат внутренней политики Венгрии к ситуации до 1953 г. находился в прямой зависимости от дальнейшей эскалации холодной войны. Для этого СССР должен был ужесточить свою позицию, как и рассчитывал Ракоши. Однако этого не произошло. И хотя в ответ на вступление Западной Германии в НАТО, а также с целью дать законные основания продолжавшемуся присутствию советских войск в Румынии и Венгрии после подписания неминуемого договора по Австрии 14 мая 1955 г. была создана Организация Варшавского договора о дружбе и взаимной помощи между государствами «народной демократии», этот шаг являлся, скорее, политическим, одним из способов добиться верности от его участников, нежели реальным движением к военной конфронтации с Западом, которой Хрущев хотел избежать. Его покаянный визит в Белград (а также его настойчивые просьбы, чтобы туда же приехали и венгерские лидеры) в конце все того же мая, женевские переговоры с западными руководителями в июне 1955 г. и в особенности резолюции XX съезда КПСС в феврале 1956 г. — все это свидетельствовало о том, что Кремль уже отказался от политики поддержания гонки вооружений в прежнем темпе, так как не видит возможности сохранить необходимый для этого метод террора. И хотя, приехав из Москвы со съезда, Ракоши заявил, что убедился в том, что нет никакой необходимости возвращаться к кампании «социалистической законности», те граждане, которые тайно слушали запрещенную властями радиостанцию «Свободная Европа», вещавшую из Мюнхена, знали об Отчетном докладе и «секретной» речи Хрущева, в которых он говорил о необходимости десталинизации, о терпимости по отношению к многообразию «национальных путей» к коммунизму, о мирном сосуществовании двух «мировых систем».
