У некоторых женщин, однако, было ощущение, что решающая битва будет связана не с политикой и не с религией. Нет, это будет битва за пенис. Поэтому они всерьез задумались о том, кто был их настоящим угнетателем — «система» или их соратники-мужчины, к которым они присоединились, чтобы с ней бороться. Во время «собраний для повышения уровня сознательности» женщины, которые, казалось бы, извлекли из сексуальной свободы огромную пользу, теперь признавались в том, что сексуальные притязания их радикальных соратников кажутся им оскорбительными. Протокол одного такого собрания, изобилующего рассказами о фаллических угрозах и насилии, а также о притворных женских оргазмах, был опубликован в июне 1968 года под названием «Когда женщины откровенничают о сексе». Автором этой публикации была Шуламит Файерстоун (род. 1945), а ее главная идея сводилась к тому, что мужчины имели женщин не только в постели, но и вообще. Не прошло и четырех месяцев, как эта мысль возобладала в феминистском движении, и 150 его представительниц собрались недалеко от Чикаго на первый съезд организации NOW — «Движения за освобождение женщин». В их лагере были свои разногласия между леворадикальными феминистками, вовлеченными в политическую борьбу, и просто образованными феминистками, однако в одном они были согласны: лучшим феминистским семинаром всех времен был семинар Энн Коудт под названием «Миф о вагинальном оргазме».
Мы живем в мире мужчин, объявила Коудт, который препятствует любым изменениям, касающимся роли пениса. Секс — это на самом деле вопрос власти. «Сексуальность женщины определяется через то, что доставляет удовольствие мужчинам, — продолжала она. — Мужчины достигают оргазма главным образом благодаря трению о стенки влагалища… Фригидностью же называют неспособность женщины испытывать вагинальный оргазм. Но на самом деле влагалище не предназначено для получения оргазма. Центром повышенной сексуальной чувствительности у женщин является клитор». Два последних обстоятельства едва ли были чем-то новым. Это подтверждали исследования Кинси в 1953 году, а также Мастерса и Джонсона в 1966 году. Для древних греков и римлян это также было вполне очевидно. Однако до лекции, прочитанной Коудт, об этом ни разу не говорилось в феминистском контексте.
Поскольку клиторальный оргазм не зависит от пенетрации, заключила Коудт, «он ставит под угрозу весь институт гетеросексуальности». Мужчины боятся «оказаться излишними» и поэтому предпочитают игнорировать клитор. Коудт вовсе не призывала женщин к сексуальной автономии. Она призывала к созданию эротической коалиции двух равных сил, основанной на трезвом сексуальном знании и взаимном уважении, даже если это уважение придется вырвать у мужчин против их воли. Когда мужчины начнут делиться своей властью в спальне, говорила Коудт, им придется поделиться властью и во всем остальном. И даже если слушатели лекции до сих пор не улавливали, что личное и политическое суть одно, то теперь им было все ясно. С этого момента главным побуждающим принципом для многих феминисток стало свержение «первостепенности пениса».
В августе 1970 года пресса благословила на царство вождя этой революции. Коронация состоялась на страницах «Нью-Йорк таймс», когда впервые на памяти читателей литературный критик два выпуска подряд рецензировал и своей колонке одну и ту же книгу. ««Сексуальная политика» — это взгляд радикального феминизма на бесконечное множество форм эксплуатации женщин мужчинами, — так начал свою рецензию Кристофер Лейман-Хаупт, — и следует сразу отметить, что это книга крайне занимательная, блестяще продуманная, убедительная в своей аргументации, демонстрирующая блистательные познания автора в истории и литературе, полная искрометных остроумных сентенций и безупречных логических построений и написанная с мощным накалом… паяльной лампы».
Всю мощь своей «паяльной лампы» автор этой книги Кейт Миллет направила на патриархат — институт власти мужчин, поддерживаемый с помощью свода правил, определяющих взаимоотношения полов. Внимание Миллет было сосредоточено прежде всего на сексе, а вовсе не на биологическом неравноправии половых органов, определяющем различия между полами (от чего шел Фрейд). Вместо этого Миллет взялась рассмотреть, каким же образом эти различия интерпретировались в рамках западной цивилизации, где пенис обычно представал в умах писателей и философов символом власти, дееспособности и целостности, тогда как влагалище почти всегда служило образом слабости, жадности и обмана.
Ирония судьбы была еще и в том, что на написание «Сексуальной политики» Миллет вдохновил мужчина — Жан Жене, французский писатель и драматург. Миллет увидела, что самые серьезные произведения Жене — «Богоматерь цветов», «Дневник вора» и «Балкон» — рисовали картину «варварской структуры власти маскулинного и феминного», раскрывая ее подноготную через подпольный мир преступников-гомосексуалистов, который пародировал мир «нормальных» людей (сексуально «нормальных» в общепринятом смысле). Сутенер Арман в «Дневнике вора» — гомосексуалист. Однако его отношение к своему мужскому органу было, как это видела Миллет, универсально мужским.
«Мой член, — сказал как-то Арман, — стоит собственного веса в золоте». Он хвалился, что способен приподнять на конце члена какого-нибудь толстяка. Он связывал свою сексуальность с властью и наслаждением, которое испытывал его член… Ведь половой акт — это утверждение того, кто из двоих господин, кто претендует на принадлежность к более высокой касте и кто доказывает это другому — тому, от кого ожидается, что он должен подчиняться, служить и удовлетворяться этой ролью.
Такую позицию вполне могли бы занимать и два зацикленных на собственном члене гетеросексуала — писатели Генри Миллер и Норман Мейлер. И как продемонстрировала Кейт Миллет в своей «Сексуальной политике», они нередко ее занимают.
Для Миллера женщины — это объекты похоти и/или презрения, для Мейлера же это перепачканные кровью воительницы. Один из самых выразительных сексуальных поединков происходит у Мейлера в рассказе «Время ее расцвета» из сборника «Самореклама», который сам Мейлер считал типичным образчиком своей сексуальной политики. Двойник самого Мейлера в этом рассказе — Сёрджиус О’Шонесси. Днем он заправляет школой тореадоров из своего лофта на Манхэттене (в то время это, видимо, звучало неправдоподобно и вызывало улыбку), а по ночам превращается в «мессию одноразового секса», преподнося и проповедуя сексуальный экстаз длинноногим студенткам из Нью-Йоркского университета. Во «Времени ее расцвета» добыча Сёрджиуса провоцирует его на сексуальный поединок на одной вечеринке, где она пытается рассуждать о Томасе Элиоте. Сразиться же с ней можно лишь одним оружием.
«Ее снобизм студентки колледжа до того воспламенил мстителя в моих чреслах, что я чудом не пришпилил ее им прямо там, не сходя с места, прямо на полу, — пишет Мейлер. — Я стал набухшим… фаллосом, жаждавшим протаранить ее насквозь». Однако Сёрджиусу приходится немного потерпеть. Но вот он снова у себя наверху, уже в кровати, и знает: его время пришло. И он принялся обрабатывать ее «почище клепальщика…
Я клепал, и клепал, и клепал. Я сверлил ее до умопомрачения и вмазывал ей со всех сил… а после еще… я перевернул ее на живот, и мститель мой взыграл, взбесившись, как последний маньяк… Я внедрялся в средоточие всего ее упрямства, зажатого как в тиски, и я поранил ее, я это понял, и она рвалась из-под меня как пойманное животное… и ей пришлось отдать… свое символическое и потому совершенно осязаемое влагалище… Заняло все это минут десять… но когда мой мститель внедрился в нее по самую рукоять… она наконец вскрикнула… и я ощутил еще одно содрогание, которое возникло как легкая рябь, но обернулось волной… Тогда я вновь повернул ее на спину и занялся главной любовной скважиной… И я шепнул ей на ухо: «Ах ты, грязная евреечка…» И тут ее наконец пробило… Первая волна поцеловала, вторая чуть плеснула, а третья и четвертая и пятая обрушились со всей силой, и ее наконец унесло, впервые в жизни она отдалась на волю волн… А от меня остались лишь два натруженных яйца да налитый кровью член… и я все вглядывался в перекошенное лицо и вслушивался в ее всхлипывания: «О господи… как же это… боже мой… наконец-то…»