Мы — цивилизованные люди. И поэтому страдаем неврозами. Мы боимся пользоваться своим пенисом. Но не меньше боимся утратить его. Личное стало политикой А политика стала сугубо личной. Никто не знал этого лучше, чем Фрейд. В книге «Недовольство культурой» он обо значил свою позицию в самом названии. Однако политический анализ Фрейда так и не перерос в политические действия. Он считал, что достаточно сорвать с людей фиговые листки и обнажить истину, чтобы все смогли ее увидеть. Не призывая к революционному переустройству цивилизации, Фрейд лечил вызываемое ей недовольство. Этот психолог-революционер в гражданском смысле был консерватором. Фрейдистский пенис был подвергнут психоанализу, но ни разу не вынесен в сферу политики.

Этот процесс по-настоящему набрал силу уже после смерти Фрейда, возглавляемый радикалами, для которых фаллоцентризм Фрейда был несущей колонной того самого здания, которое они пытались снести. Эти люди, объединенные феминистским движением, переосмыслили пенис как орудие политического и сексуального угнетения. Они не чувствовали себя кастрированными и не завидовали обладателям пенисов, однако чувствовали, что к ним относятся снисходительно и что им лгут. И снова представления о мужском органе претерпели бурную трансформацию. Битва полов перешла из области подсознательного в область сознания, с кушетки психоаналитика на супружескую постель — из глубин души на простор улиц. Непростое настало время для обладателей пенисов.

В 1962 году, за год до публикации книги американской феминистки Бетти Фридан[176] «Загадка женственности», Хелен Гёрли Браун поведала читательницам своей собственной книги «Секс и одинокая женщина», что удовлетворение можно получать, даже не будучи замужем. Это заявление, довольно целомудренное по современным меркам, сделало Браун предметом восхищения и объектом нападок. Во время одного публичного выступления ее забросали гнилыми помидорами, затем пригласили в качестве постоянной участницы в знаменитую программу NBC «Сегодня вечером» (The Tonight Show), а политически консервативная, но финансово ловкая семья Хёрстов предложила ей пост главного редактора журнала «Космополитен» в надежде превратить этот журнал для широкой читающей публики, едва сводящий концы с концами[177], в библию незамужней девушки, которую она бы не раздумывая клала к себе в корзину со стойки в прикассовой зоне супермаркета. Вскоре миссис Браун (на самом деле эта «одинокая женщина» была замужем) стала одним из самых высокооплачиваемых топ-менеджеров Америки[178] — и это в то время, когда зал заседаний совета директоров любой компании все еще походил на неприступную фаллическую крепость. Через десять лет после прихода Браун в «Космополитен» сама Глория Стайнем назвала ее «лидером феминизма», а в 1999 году журнал «Лэдис хоум джорнэл», еще одно издание семьи Хёрстов, включил Браун в список «100 самых влиятельных женщин XX века». Стоит ли удивляться, что в первом году нового тысячелетия Браун, которой к тому моменту было уже под восемьдесят, опубликовала свои мемуары, где предлагала читательницам еще больше советов по теме, которая сделала ее богатой и знаменитой.

«Секс — одна из трех лучших вещей в жизни, и что это за две другие, я пока не знаю», — вновь процитировала она в этой книге свою любимую шутку. Упомянула она и висевший у нее в офисе плакат с надписью: «Хорошие девочки попадают в рай, а плохие — куда захотят». Однако больше всего внимание прессы привлек, пожалуй, следующий совет миссис Браун.

«Размазывайте сперму по лицу, — призывала Браун. — Ведь в ней наверняка полно белка, раз из нее получаются младенцы. Это прекрасная косметическая маска. Да и ваш мужчина это оценит».

Трудно себе представить, чтобы госпожа Стайнем или госпожа Фридан стали давать подобные советы, каким бы способом ни «изготовлялось» это косметическое средство. И по правде говоря, когда Браун взялась защищать сенатора Боба Пэквуда — чемпиона по сексуальным домогательствам на рабочем месте — в ходе расследования, проводившегося в середине 1990-х годов сенатом США, то, вкупе со всеми ее прочими прегрешениями, это низвергло ее с и без того не самого устойчивого трона в пантеоне феминизма. Однако карьера Браун в сфере «советов для дам» — не просто свидетельство стремления одной женщины к славе, богатству и идеальным отношениям с улыбчивым и вечно благодарным мужчиной. Она совпадает с одним из самых бурных периодов в истории существования пениса.

В этот период прежние истины о пенисе как о конвейере по производству спермы были пересмотрены теми, у кого его не было. Новое поколение женщин, более образованных и обладавших куда большей политической силой, отвергло мысль о том, что слабый пол был просто скопищем кастрированных мужчин. Они осознали свой эротический потенциал, но отказались верить в то, что напористый пенис — единственный способ добиться «зрелого женского оргазма» — или даже просто любого оргазма. Эти женщины, скандировавшие «Маке love, not war!» («Любите, а не воюйте!») во время мирных демонстраций против войны во Вьетнаме, начали задумываться над тем, так ли сильно различались два этих действия. Ведь вместо того, чтобы делать их целостными, пенис зачастую унижал их чувства, врываясь без спросу «на чужую территорию», как солдат оккупационной армии. Эрекция для этих женщин была не столько инструментом удовольствия, сколько тараном, штурмующим их «крепость».

Меж тем такая новоявленная критика не ограничивалась пространством супружеской спальни. Впервые в истории организованное общественное движение усомнилось в том, действительно ли взаимоотношения между вагиной и пенисом являются частной и закрытой темой. Совсем наоборот, доказывали эти новые феминистки, такие отношения являются делом политическим, ведь господство американских мужчин почти во всех сферах современной жизни — от скучного супружества, угнетающего женщин среднего класса, до ограниченных возможностей по части работы и карьерного роста, ущемляющих права всех женщин (и то и другое образно описывалось в «Загадке женственности»), — увековечивалось самим половым актом. То, что для мужчин было простой биологией — совокуплением в рамках полярной динамики доминирования и послушания, когда пенис внедряется, а вагина принимает, — феминистки рассматривали как идеологию. Они повели атаку на саму идею гетеросексуальности за то, что она искусственно адаптировала женскую эротичность к мужским потребностям. Когда же контркультура породила вторую волну феминизма — первая случилась за полвека до этого и принесла женщинам равные избирательные права с мужчинами[179], — многие женщины решили, что сексуальное освобождение оказалось по-настоящему выгодным только сильному полу. Ведь то, что «новые левые»[180] мужчины оказались не меньшими женоненавистниками, чем «старые правые», было совершенно очевидно. И очевиднее всего это было для женщин, присоединившихся к «новым левым», чтобы добиться социальных перемен, а в итоге столкнувшихся с тем, что от них ожидали лишь одного — быть под рукой, чтобы вожди-мужчины могли в любой момент заняться с ними сексом. Когда Стокли Кармайкла (1941–1998), известного в 1960-е годы лидера борьбы за гражданские права, спросили, какую позицию должны занимать женщины-негритянки в кампании по борьбе с расовой дискриминацией, он ответил: «Горизонтальную!»

Со временем негодование по поводу такого отношения стало все больше фокусироваться на пенисе. Веками взаимоотношения мужчин со своим наиважнейшим органом определялись вопросом: «Кто кем командует — я им или он мной?» И теперь женщины стали рассматривать собственные отношения с пенисом в схожем контексте, отказываясь позволять мужскому органу хоть как-то ограничивать их собственную сексуальную или политическую свободу. Начиная с 1960-х годов господствовавшие в тогдашнем мировоззрении образы пениса, в создании которых участвовали одни мужчины, подверглись изучению через новую лупу, которую крепко держали в своих руках женщины, использовавшие ее для деконструкции[181] фаллических эксцессов, увековечивавших эксплуатацию женщин: изнасилования, порнографии и даже сексуальных отношений по обоюдному согласию. При такой точке зрения пенис уже не выглядел демоническим или божественным, биологическим или психологическим. То, что мужчины в шутку называли «инструментом», женщины-феминистки настойчиво (и часто без всякого юмора) стали критиковать как «инструмент притеснения» (а то и «инструмент тирании»). В обществе развернулись открытые дебаты, в ходе которых обсуждались смысл и предназначение пениса, но не в рамках спальни, а в рамках всей культуры. Эпоха Фрейда уступила натиску эпохи Фридан, а после превратилась в NOW — Национальную организацию женщин США[182]. Если в первой половине XX века пенис подвергали психоанализу, то во второй его стали политизировать.