Когда Людовику XIII был всего год, писал Эроар, будущий правитель Франции «заставлял всех целовать свой петушок». В три года он обращал внимание своей гувернантки на случавшиеся у него эрекции. «Мой петушок — все равно что подъемный мост, — сказал он ей. — Смотри, как он поднимается и опускается!» Однажды он попытался показать этот «фокус» своему отцу, королю Генриху IV, и очень смутился, когда вдруг почувствовал себя на мгновение «импотентом». «В нем сейчас нет косточки, папа, — пожаловался малыш Людовик. — Но ведь иногда она есть!»

Неизвестно, сообщал ли Макс Граф, несмотря на всю широту своих взглядов, нечто подобное Фрейду о своем собственном сыне, который, хотя ни в чем и не нуждался, все же рос не в королевском дворце. Впоследствии Граф поссорился с Фрейдом, но тем не менее написал о нем и о собиравшемся у него по средам кружке нечто вроде воспоминаний — правда, уже после смерти основателя психоанализа. Нет сомнений, что пенис и фаллическая потенция были частым предметом обсуждений на этих собраниях. Одной из причин этого была уверенность Фрейда в сексуальной природе неврозов. Другая, возможно, заключалась в том, что доктор Вильгельм Штекель, упросивший Фрейда организовать у себя дома подобный кружок, пришел к психоанализу после того, как Фрейд излечил его от импотенции.

Салон Фрейда стал «теплицей» сексуальных откровений, которые редко можно было услышать тогда в Вене или где-то еще. Одно памятное собрание было полностью посвящено Рудольфу фон Урбанчичу, директору местной психиатрической лечебницы, который вспоминал путь своего сексуального развития до женитьбы и с изысканной детальностью живописал свой подростковый опыт мастурбации. На другом собрании дерматолог Максимилиан Штайнер рассказал о том, как в результате воздержания у него возникли психосоматические симптомы, которые однако же незамедлительно исчезли, стоило ему начать роман с женой своего друга, страдавшего импотенцией. Так что ни Графа, ни Фрейда, скорее всего, не шокировало, когда в 1908 году Граф обратился к Фрейду в связи со следующей проблемой: его маленький сын был одержим сначала собственным пенисом, а после пенисами разных животных, пока у него не развилась наконец странная фобия. Раньше маленький Ганс был очень общителен и много гулял, теперь же он боялся выходить из дома. Боялся же он того, что на улице ему повстречается большой конь с огромным членом, который может укусить его.

Было решено, что Граф возьмет на себя роль посредника и будет задавать своему сыну интересующие Фрейда вопросы, а после пересказывать ответы Ганса доктору. Малыш лишь однажды побывал у Фрейда в качестве пациента. Фрейд считал, что в таком юном возрасте ребенка может лечить только кто-нибудь из родителей, хотя позже он изменил эту точку зрения. «Никогда еще у меня не было опыта такого ясного проникновения в душу ребенка», — рассказывал Фрейд Эрнесту Джонсу. Возможно, так оно и было. И все же это проникновение было опосредованным.

На самом деле малыш Ганс трудился на благо фрейдизма не один год. Он был «прелестным маленьким мальчиком» из «Полового просвещения детей», который после рождения своей сестрички стал живо интересоваться вопросами пола. А в работе «О сексуальных теориях детей» он был тем ребенком, который, согласно одному из самых знаменитых и спорных высказываний Фрейда, «считал, что у всех людей, в том числе и у женщин, есть пенис». Как только мальчик получает возможность убедиться в обратном, указывал Фрейд, это неверное представление порождает комплекс кастрации, которым страдают, как считал психоаналитик, все мальчики. Однако детально этот комплекс был проанализирован — а точнее сказать, продемонстрирован — лишь в работе «Анализ страха пятилетнего мальчика». Именно здесь малыш Ганс впервые назван по имени; здесь он переживает свою личную душевную драму и обладает «правом голоса» в виде отдельных высказываний.

«Мама, у тебя есть Wiwimacher?»[172] — спросил малыш Ганс свою мать накануне дня рождения, когда ему должно было исполниться три года, — в этот период жизни он с восторгом относился к собственному «кранику» и нередко к нему прикасался[173]. (Мать, застигнутая врасплох, совершила ошибку, бойко ответив ему: «Само собой разумеется».)

Гансу уже три года, и он интересуется: «Папа, а у тебя есть Wiwimacher?»

Ганс, которому еще нет четырех, видит тазик с окровавленной водой у двери в комнату, где его мать рожает его сестренку, и говорит: «А у меня из Wiwimacher'a никогда кровь не течет».

А вот сестричка Ганса уже родилась, и, наблюдая за ее купанием, он говорит: «А Wiwimacher у нее еще маленький. Но когда она вырастет — он станет больше».

В мире малыша Ганса «краник» есть у всех: у мужчин, женщин, мальчиков, девочек и даже у локомотива, когда он видит на вокзале, как из него выпускается вода. Однако ни у кого нет такого «краника», как у коней-тяжеловозов, которые тащат повозки по улицам Вены. Поначалу малыш Ганс был в восторге от их внушительных органов. А после начал их бояться. Этот страх стал беспредельным, когда, прогуливаясь с мамой, он увидел, как лошадь упала, волоча груженую повозку. После этого он вообще отказывался выходить из дома.

Все эти детали восхищали Фрейда, так как подтверждали его новые идеи по поводу сексуального развития о детском возрасте, многие из которых уже озвучивались им в 1905 году в работе «Три очерка по теории сексуальности». Ум малыша Ганса был полон сексуальной любознательности, сексуальных фантазий и, как выяснилось, сексуальных фобий — все они проистекали из его детских попыток понять свой собственный пенис, его роль в размножении и то, как он влиял на склад его характера и характера всех, кто его окружал. «Подобные вопросы, — отмечал Фрейд потом в истории болезни Ганса, — являются общими для всех людей, это часть человеческой природы». Фрейд с восторгом наблюдал, пусть и чужими глазами, все эти «сексуальные импульсы и желания» (чье существование его противники так громогласно отрицали) в малыше Гансе — они бродили и пенились в его сознании с той «свежестью жизни», какую можно встретить только у ребенка. И это было самым лучшим доказательством, которого так не хватило сторонникам Фрейда.

Фрейд сообщает нам, что поворотным моментом в лечении Ганса стал один разговор малыша с его отцом. Следуя совету Фрейда, Граф прочел своему сыну небольшую лекцию на тему размножения, сообщив ему, что, вопреки его убеждению (и вопреки тому, что мать Ганса сказала ему, не подумав), ни у его мамы, ни у сестренки нет никакого «краника» — во всяком случае, такого же, как у него — снаружи. Граф также попытался унять страх сына перед «краниками» животных. «…Здесь нечего бояться, — сказал он. — У больших животных большой Wiwimacher, а у маленьких — маленький». На что Ганс ответил: «У всех людей есть Wiwimacher. И когда я вырасту, мой Wiwimacher вырастет вместе со мной. Ведь он ко мне приделан».

Для Фрейда, который, как никто другой, верил в способность слов «говорить правду», ответ Ганса стал трамплином к новому научному прорыву. Ведь дело не в том, что Ганс боялся больших «краников» коней, решил ученый. Просто он боялся утратить свой собственный пенис, и неприятная новость, которую только что сообщил ему отец и в которую он поначалу отказывался верить, лишь усилила этот страх. Эта устрашающая новость (об отсутствии Wiwimacher’a у женщин), писал Фрейд,

Страх Ганса перед лошадьми свидетельствовал о том, что он вступил в эдипову фазу развития, которую Фрейд горел желанием проанализировать. Однако еще до начала анализа — впервые в истории медицинской литературы — он делает любопытную сноску о наличии психологической связи между обрезанием и антисемитизмом, притом что оба эти обстоятельства не имеют к истории болезни малыша Ганса никакого отношения, не считая того факта, что Ганс был евреем, о чем, однако, Фрейд умалчивает. Кастрационный комплекс — это самый глубокий бессознательный корень антисемитизма,