В книге «О строении человеческого тела» было исправлено более двухсот ошибок, содержавшихся в наследии Галена, хотя некоторые из них Везалий все же повторил. Самой поразительной и даже шокирующей было изображение вагины в виде перевернутого пениса. В пятом томе своего труда Везалий приводит рисунок матки в вертикальном положении. В верхней части этого органа имеется закругление, похожее на рудиментарную мошонку. Остальное же точно повторяет форму ствола мужского органа. Губы влагалища явно копируют головку члена, только разделенную посередине надвое. Эта «чудовищная» иллюстрация, как назвал ее один современный исследователь, напоминает нам о том, что катализатором любых идей является интеллектуальное мировоззрение той или иной эпохи. В XVI веке идеи Галена по-прежнему определяли систему медицинских взглядов, а он учил, что всей человеческой биологией управляет внутреннее тепло[73]. Гален писал, что это тепло выталкивает пенис из мужского организма, тогда как в женщинах недостаток тепла заставляет тот же орган расти внутрь, принимая форму влагалища.

Для Галена биология была метафорой, выражавшей космическую истину: превосходство мужчины над женщиной. Женщины — это несовершенные мужчины, которым не хватает тепла, и именно эта нехватка вынуждает их удерживать внутри то, чему надлежит находиться снаружи. Для античных греков и средневековых европейцев мужчина был мерилом всех вещей, в то время как мерилом самого мужчины был его пенис. Такая «стандартная операционная система» определяла не только степень мужского начала, но и, как показывает рисунок влагалища в книге Везалия, отношение к человеческой сексуальности в целом. Столетием позже в одном из первых руководств по интимной жизни на английском языке, получившем название «Шедевр Аристотеля», хотя его автором, конечно, был не Аристотель, для доказательства этого момента использовалась поэтическая форма:

Считалось даже, что в принципе женщина способна «вывернуться наружу нужной стороной». В 1573 году Амбруаз Паре писал об одной деревенской девочке по имени Мария, у которой, когда она бежала за стадом свиней, вдруг ни с того ни с сего «появился мужской жезл». Посоветовавшись с врачом и, разумеется, с епископом, Мария изменила свое имя, став Жерменом, после чего пошла служить в солдаты. (Слава о Марии-Жермене разнеслась такая, что легендарный французский путешественник и философ Монтень однажды специально заехал познакомиться с ним по пути из Парижа в Рим. Марии-Жермена не оказалось дома, однако Монтеню рассказали, что он все еще не женился, хотя у него уже выросла «большая и очень густая борода»[74].)

Хотя Везалий и заблуждался по поводу влагалища, он все же был прав в отношении пениса, что в конечном счете повлекло за собой мощный культурный скачок. Об этом свидетельствует еще одна иллюстрация. В приложении к книге «О строении человеческого тела», задуманном как краткий курс подготовки студентов к работе за секционным столом и получившем название «Epitome» (что по-латыни означает «Извлечение»), есть рисунок Адама и Евы. В отличие от стандартного изображения прародителей человечества, считавшегося нормой в христианской Европе на протяжении тысячи лет, они изображены там обнаженными, но не жалкими в своей наготе — не бесполыми инструментами уничижения, а впечатляющими образчиками красоты, грации и совершенства человеческого тела. Грудь у Евы небольшая, но крепкая и привлекательная; торс Адама мускулистый и широкий. Эти Адам и Ева являют собой не патологию человеческой формы, а напротив — ее совершенство, хоть и ограниченное в силу человеческой бренности.

Однако пенис дарует человеку «бессмертие». Вот почему изображение Адама так примечательно. Он не стремится стыдливо скрыть свое мужское достоинство под фиговым листком. Напротив, его правая рука отведена от туловища, открывая его взору. Пенис Адама не возбужден, но в то же время не выглядит вялым. Он возлежит на клумбе лобковых волос как символ жизненной потенции, словно молодой побег на ветке дерева. Это не напоминание о первородном грехе и не передаточное звено этого греха потомкам. Это инструмент, увековечивающий человеческое существование. И хотя Везалий не читал дневник Леонардо да Винчи, идеи последнего касательно пениса явно были ему очень близки. Адам — первый человек и праотец всех людей на Земле — демонстрирует свой орган «с гордостью».

После Везалия анатомические исследования пениса стали походить на географические открытия Колумба и Магеллана, с той лишь разницей, что исследователи-анатомы не водружали на вновь открытые «земли» крест, а просто давали им свои имена. Везалий никогда не утверждал, что он «открыл» хотя бы один из органов или частей тела. А вот двое его самых знаменитых студентов, Габриэлло Фаллопио и Бартоломео Эустакио[75], оказались не столь скромны, как их учитель. Не скромничали и их последователи. Оттого сегодня на изображениях мужских половых органов в медицинских учебниках можно встретить такие названия, как фасция Бака, куперова железа, подушечки Эбнера и полость Леката[76] — каждая из этих частей тела названа именем «открывшего ее» исследователя. Начиная с XVI века пенис окончательно перешел в руки анатомов — примерно в это время наука начала оспаривать монополию религии в вопросах изучения человеческого тела и его функций. Однако этот новый мир воспринимался теперь учеными скорее как некая машина, а не как полный тайн материк. Фаллопио же вообще воспринял метафору о пенисе как рычаге коробки передач почти буквально, призывая матерей к тому, чтобы они стимулировали пенис своих малолетних сыновей энергичными движениями. По его мнению, это позволяло «подкачать насос», чтобы впоследствии половые органы мальчиков могли без помех приумножать людской род.

Для церкви, однако, тело человека вовсе не было машиной. Оно было священной тайной, приютом как для божественной души, так и для рвоты, кала и самой ядовитой из всех выделений субстанции — спермы. Желая подкрепить эту теорию доказательствами, католическая церковь выступала против чуть ли не всех светских исследований человеческого тела. Если какая-то из научных схем и была приемлема для римской церкви, так это позиция Галена, твердившего о совершенстве человеческого тела. После издания книги «О строении человеческого тела» преподаватель Везалия в Париже Яков Сильвий[77] обрушился на своего бывшего студента с нападками и защищал Галена так рьяно, что сегодня это выглядит просто абсурдным. Если пенис при его анатомическом исследовании в XVI веке не обнаруживает тех особенностей, которые отмечал Гален, писал Сильвий, то это лишь доказывает, насколько выродилось тело человека в сравнении с идеальной формой, представшей во втором веке взору непогрешимого грека.

Последователи Везалия стремились искоренить любые идеалистические предрассудки, связанные с половыми органами. Для голландца Готтфрид Бидлоо[78], чья «Анатомия человеческого тела» стала самым грандиозным атласом тела после труда Везалия, истина была прекрасна, даже если она не отличалась особой красотой. В 1685 году он изобразил[79] свои препараты пригвожденными к секционному столу, с отчетливо прорисованными секционными иглами. На одной из иллюстраций внимание зрителя привлекала к пенису… ползавшая по трупу муха. Бидлоо умышленно гипертрофировал грубость и несовершенство тела. Он изобразил пенис не как безукоризненное произведение гениального скульптора — Бога, а таким, каков он есть на самом деле: переменчивым по форме и асимметричным, не духовным, а плотским.