К 1772 году в сельских районах России, к востоку от Москвы, скопцов уже было так много, что православная церковь начала расследование их еретической, раскольнической деятельности. Однако секта продолжала существовать до начала XX века, хотя и стала малочисленной. Сам Селиванов умер в 1832 году, причем последние два десятка лет своей жизни он провел в Санкт-Петербурге, где, согласно свидетельству Энгельштейн, «к нему с большим почтением относились представители высшего общества, которых завораживали его боговдохновенность и личное обаяние».

«Истинный евнух не тот, кто неспособен, но тот, кто не желает потакать своим страстям», — писал Климент Александрийский за шестнадцать веков до появления скопцов. И конечно, никто не боролся с подобным учением с большим рвением, чем Блаженный Августин (354–430). Из всех отцов христианской церкви именно о его сексуальном и духовном опыте мы знаем больше всего. В своей «Исповеди» Августин писал, что в молодости у него было несколько любовных приключений. Однако когда ему исполнилось двадцать лет, он выбрал себе одну женщину, с которой и прожил, по-видимому, моногамно еще тринадцать лет. «Августин избрал ее потому, что любил, а спал с нею потому, что ему это нравилось», — писал историк из Принстонского университета Питер Браун в своей книге «Тело и общество». Подобная сексуальная активность «никого бы не шокировала», добавляет Гарри Уиллз в своей биографии Августина, «если бы речь не шла о будущем святом».

Еще находясь в гражданском браке со своей возлюбленной, Августин перешел в модное тогда манихейство[54], представители которого видели мир разделенным на две сферы — добра и зла, Бога и Сатаны, а также учили, что любая сексуальная жизнь была на руку силам зла. В своей группе Августин был «аудитором» (то есть обычным верующим, «тем, кто слушал») — ниже уровня «избранных», суровых аскетов, которые полностью отказывались от секса и принимали как можно меньше пиши. Во время манихейских служб простые верующие лишь слушали, как изможденные аскеты — Богоизбранные — нараспев читали молитвы, превозносившие путь самоотречения. Августин, который тогда еще не был тем, кем он впоследствии стал, ответил на их молитвы собственным обращением к Богу, ныне широко известным: «Дай мне целомудрие и воздержание, только не сейчас»[55].

В 384 году Августин переехал из Карфагена в Медиолан (Милан), где его могла ожидать престижная карьера в имперской администрации, если бы ему удалось завести нужные связи. Его мать Моника, уже обратившаяся в христианство, нашла ему невесту двенадцати лет, чья семья была близка к миланскому епископу Амвросию. Августин согласился на этот брак. Его любовница вернулась в Африку (в Карфаген). Августину надо было подождать два года, пока его невеста из хорошей семьи не достигнет совершеннолетия, однако, будучи «рабом похоти», как он впоследствии сам себя именовал, Августин взял новую любовницу. Он обожал сексуальное удовлетворение, но в то же время ненавидел себя за эту слабость[56].

В результате он испытал откровение, сравнимое разве что с тем, которое выпало на долю святого Павла, — открытие веры. Находясь в саду, Августин вдруг услышал невесть откуда детский голос, повторявший: «Возьми и читай! Возьми и читай!» Августин истолковал это как божественное веление. Под рукой у него оказался Новый Завет, послания апостолов, и, открыв его на первой попавшейся главе, он прочел: «…будем вести себя благочинно, не [предаваясь] ни пированиям и пьянству, ни сладострастию и распутству, ни ссорам и зависти; но облекитесь в Господа нашего Иисуса Христа, и попечения о плоти не превращайте в похоти». Так в один миг ему были явлены и проблема и решение. Августина вскоре крестил епископ Амвросий, знаменитый проповедник, восхвалявший достоинства девственной жизни. Новый Августин, ставший впоследствии епископом Гиппона, провел немало времени в раздумьях о том, прежнем Августине. Отчего он был бессилен перед силой похоти? Августин нашел ответ на это в Книге Бытия. И то, что он в дальнейшем проповедовал, привело к переоценке западного представления о пенисе на все последующее тысячелетие.

Прозрение Августина было тавтологично: он был бессилен управлять собственным пенисом, поскольку был бессилен. Свобода выбора есть лишь иллюзия. Правом Адама по рождению, вслед за Сотворением мира, было право на свободу, которую Августин определял как способность повиноваться Господу, однако Адам презрел сей дар, поскольку возжелал «свободу творить беззаконие» (то бишь творить грех, поступать греховно). Грехопадение Адама лишило его потомков свободы выбора — то есть, по Августину, свободы не грешить. Главным воплощением этого обстоятельства, писал Августин, является «непослушание члена». После того как Адам и Ева пренебрегли запретом Бога и отведали запретный плод, у них появилось два новых ощущения: они устыдились собственной наготы и ощутили необузданное сексуальное влечение. «И мы стыдимся того же самого, что заставило их самих устыдиться, когда они прикрыли свои чресла, сделав себе опоясания», — писал Августин. Это «то же самое» — не что иное, как спонтанная эрекция.

С точки зрения Августина, пенис был для каждого мужчины тем же, чем пятнадцать веков спустя стала рука доктора Стрейнджлава в черной комедии Стэнли Кубрика — органом, который не просто восставал, но делал это сам собой, по своему хотению[57]. «Это наказание за первородный грех, — писал Августин, — это чума и клеймо за грехи наши тяжкие: ибо

До грехопадения Адам и Ева не шли на поводу у секса: размножение было для них волевым актом, «подобно тому, как человек управляет ногами во время ходьбы». Однако после изгнания из рая люди перестали управлять эрекцией, и это стало для них мукой. «Порой желание приходит незванно, — писал Августин в труде «О граде Божьем». — А иной раз оно покидает задыхающегося от страсти любовника, и, хотя ум его горит желанием, тело его холодно». Для древних греков или римлян эрекция была подобна ускорению сердцебиения: она была непроизвольной, на нее не влияли ни хула, ни хвала. Но для Августина и причиной, и следствием первородного греха была похоть — соответственно, эрекция была одновременно и симптомом, и болезнью. Таким образом, Августин единолично, одним махом изменил саму природу нашего отношения к пенису: священный скипетр превратился в жезл дьявола. Такое не удавалось еще никому.

«Всякий обязательно порочен и телесен через Адама», — писал Августин. И активным началом, передающим это «позорное клеймо» из поколения в поколение, была сперма. Такое «ошеломляющее доказательство», как назвала его историк Элейн Пейгелс в своей книге «Адам, Ева и Змей», было призвано раз и навсегда установить: «всякий человек рождается со скверной». Этим утверждением Августин расшатывал сразу два столпа христианской веры: что все божественное творение является праведным и что человеку дана свобода воли. Один из первых отцов церкви, высказывавшийся на эту тему, говорил, что христианство было хорошо тем, что признавало автономию тела. Сексуальность была диким, необузданным зверем, тогда как церковь выступала в роли укротителя. Христиане-девственники вовсе не были «бесполыми», как заявляли насмехавшиеся над ними язычники. Ведь сексуально активные мужчины всего лишь завоевывали безвольных женщин, тогда как христиане-девственники усмиряли нечто куда более сильное и опасное — собственный пенис.