- Это ты, парень, зря, - вздохнул он. - Приказ поступил от начальства
дома отдыха: собак, мол, много развелось, прими меры, Григорий... Вот ведь
как дело было... А сам я бы ни-ни... Хватило бы места... Поверь старику...
Я поверил, и у нас с дядей Гришей установились добрые отношения. Он
оказался заядлым книгочеем, но уважал только прозу.
Однажды он рассказал, что видел живого Горького ("Максимыча" - по его
словам). Дядя Гриша жил в Нижнем Новгороде, и писатель приплывал туда на
пароходе.
- Я ведь почти всего Максимыча прочитал, - с гордостью добавил мой
книголюб. - Как же: земляк!..
Сначала я ему не поверил, но по некоторым деталям убедился, что мой
старший друг действительно держал в руках не одну горьковскую книжку.
- А его воспоминания о писателях читали? - решил я его подловить.
- Воспоминаний не читал, не буду врать, - разводя руками, признался
дядя Гриша.
Через несколько дней я раздобыл том Горького с силуэтом писателя на
внутренней стороне переплета (это было юбилейное издание), и началось чтение
вслух. Так перед нами прошли Чехов, Лев Толстой, Андреев, Короленко, настала
очередь Есенина.
С особой выразительностью прозвучали у меня следующие строки из очерка
Горького "Сергей Есенин":
"Я попросил его прочитать о собаке, у которой отняли и бросили в реку
семерых щенят.
- Если вы не устали...
- Я не устаю от стихов, - сказал он и недоверчиво спросил: - А вам
нравится о собаке?
Я сказал ему, что, на мой взгляд, он первый в русской литературе так
умело и с такой искренней любовью пишет о животных.
- Да, я очень люблю всякое зверье, - молвил Есенин задумчиво и тихо, а
на мой вопрос, знает ли он "Рай животных" Клоделя, не ответил, пощупал
голову обеими руками и начал читать "Песнь о собаке". И когда произнес
последние строки:
Покатились глаза собачьи
Золотыми звездами в снег, -
на его глазах тоже сверкнули слезы".
Тут дядя Гриша положил руку на книгу и сказал:
- Постой, парень... "Песнь о собаке" - стих? Услышав ответ, попросил.
- Не найдешь эту штуку, а? Хоть и не люблю я стихи, а такой охота
узнать. Будь добр, найди.
Пришлось сходить к приятелю по драмкружку и переписать стихотворение в
тетрадку: книжку Есенина он мне домой не дал.
Читая дяде Грише "Песнь о собаке", я думал, он под конец прослезится.
Нет, не прослезился, но молча потрепал меня по плечу и ушел к себе, за
забор. А под вечер, проходя мимо, я слышал, как он что-то дружелюбно говорил
своим ночным помощникам...
С тех пор минуло много лет, но "Песнь о собаке" остается для меня одним
из дорогих есенинских стихотворений. Да только ли для меня?!
В годы второй мировой войны "Песнь о собаке" была спутницей итальянских
партизан и не раз звучала у ночных костров, согревавших друзей легендарного
земляка Есенина - Федора Полетаева.
Душевную тонкость в этом есенинском шедевре высоко ценил Василий
Иванович Качалов. "Песнь о собаке", как и стихотворение "Корова", исполнялась им на эстраде особенно часто. Великий артист, вспоминал
современник, "читал эти стихи взволнованно и как-то очень бережно, почти
интимно".
Как-то я произнес "Песнь о собаке" в присутствии моего шестилетнего
внука Саши. Прослушав, он подошел ко мне и сказал:
- Ты читал, а у меня сердце кровью обливалось...
В любви к природе - березке, заглядевшейся в пруд, к "скирдам солнца в
водах лонных", к духовитым дубравам, в доброте к раненой лисице, чей "желтый
хвост" упал в метель пожаром, в любви ко всем "братьям нашим меньшим" -
исток есенинского чувства родины.
И благородное дело делают наши издательства, в том числе "Малыш", выпуская стихи Есенина о природе для школьников. Чудесные семена сеют эти
стихи в детских сердцах. Семена доброго чувства к родной земле, к людям.
"О РУСЬ, ВЗМАХНИ КРЫЛАМИ..."
1
Веселым парнем,
До костей весь пропахший
Степной травой,
Я пришел в этот город с пустыми руками,
Но зато с полным сердцем
И не пустой головой.
Эти слова произносит один из персонажей неоконченной драматической
поэмы Есенина "Страна негодяев" (1922-1923). Но их можно отнести и к самому
поэту: таким пришел он в дореволюционный военный Петроград.
Жизнь свела его здесь с разными людьми. В одних он нашел искренних
друзей, в других - тайных недоброжелателей, завистников. Увидел юродствующих
во Христе мистиков, лицемерно распинающихся в "любви к русскому мужичку".
Это они, говоря словами Горького, встретили юного рязанца "с тем
восхищением, как обжора встречает землянику в январе".
Голубоглазый, со светлыми кудрями, в поддевке и сапогах, он, казалось,
был живым воплощением кротости и наивности. "Пастушок", "Лель", - умилялись
дамы с лорнетами. Они не знали, что этот "златокудрый отрок" совсем недавно, когда работал в московской типографии, распространял письмо рабочих,
поддерживавших большевистскую "шестерку" в Государственной думе, попал под
наблюдение царской охранки, напечатал стихотворение в большевистской газете
"Путь правды". Они не знали, что молодой поэт видел их насквозь. "...Я
презирал их, - открывался он в одном письме, - и с деньгами, и со всем, что
в них есть, и считал поганым прикоснуться до них".
Выпадали ему и тяжелые дни. "...Часто принужден из немоготной жизни
голодать и ходить оборванным..." - пишет в Литературный фонд Есенин, уже
находясь на военной службе. "Положение мое скверное. Хожу отрепанный, голодный, как волк..." - сообщает он издателю М. Аверьянову.
Его нарочито картинное одеяние, в котором он появлялся перед буржуазной
публикой, как бы говорило: "И мы, деревенские, не лыком шиты!" Модным фракам
в пику - поддевка, изящным ботинкам - сапоги с набором: "Знай наших!" Ведь
он представитель тех "мирных пахарей", "добрых молодцев", которые для Руси -
"вся опора в годину невзгод".
Есенин позже признавался литературоведу Розанову, что, живя в
Петербурге, он, Есенин, "много себе уяснил". Уяснил он, в частности, и
антинародный характер войны с Германией. Войны, прославляемой на все лады
многими столичными поэтами, среди которых были и близкие к Есенину
Городецкий, Клюев. Ведь в самом начале бойни дань ура-патриотизму отдал и
Есенин:
Ой, мне дома не сидится,
Размахнуться б на войне.
Полечу я быстрой птицей
На саврасом скакуне.
Теперь он смотрел на войну другими глазами...
2
- Знаете ли вы, что больше всего любил Есенин из народной поэзии? -
спросил как-то в одной из теперь уже давних бесед Сергей Митрофанович
Городецкий. - Частушку. Самую обыкновенную частушку.
Эти слова одного из первых наставников Есенина вспомнились мне, когда
я, разбирая свою картотеку, увидел выписку из мемуарных заметок Владимира
Чернявского. С Есениным он познакомился весной 1915 года в Петрограде.
"Частушки, - сообщает Чернявский о Есенине того времени, - ...были его
гордостью не меньше, чем стихи; он говорил, что набрал их до 4000 и что
Городецкий непременно обещал устроить их в печать. Многие частушки были уже
на рекрутские темы; с ними чередовались рязанские "страдания"..."
Перечитываю строчки есенинского письма, посланного одному
петроградскому знакомому летом того же 1915 года: "Тут у меня очень много