Земля

И на ней человек...

Прерывает чтение. После паузы - глуше, тише:

И сколько с войной несчастных

Уродов теперь и калек!

...Со дня той встречи прошли многие годы. Уже нет среди нас ни Коласа,

ни Городецкого. Но до сих пор не могу забыть того глубокого впечатления,

которое произвели тогда на всех нас, переживших жесточайшую войну, как бы

наполненные новым смыслом есенинские стихи. Стихи поэта, прочитанные

поэтом...

Колас знал, что говорил:

- Написал - словно сам себе на памятнике выбил: "Как прекрасна земля и

на ней человек..." Так и выбил - золотом...

2

"Анна Онегина" была начата в ноябре 1924 года. "Вещь, я над которой

работаю, мне нравится самому", - сообщает поэт в одном из писем того

времени.

В Батуме, куда Есенин приехал в начале декабря 1924 года, труд

продолжается: "Работается и пишется мне дьявольски хорошо...", "Я чувствую

себя просветленным, не надо мне этой глупой шумливой славы, не надо

построчного успеха. Я понял, что такое поэзия".

Листая черновой автограф, видишь, как придирчив был он к каждой строфе,

каждой строке поэмы. Поиск наиболее выразительного эпитета. Замена одного

сравнения другим, точным и весомым. Отказ от целых кусков, нарушающих

стройность повествования. И все - во имя полного и ясного воплощения

поэтического замысла.

А замысел был значительным и емким:

...созрел во мне поэт

С большой эпическою темой.

Это должна быть поэма-воспоминание. "Я нежно болен вспоминаньем

детства". Нет, не детства - юности. Они живы в памяти - те "суровые, грозные

годы". Деревня накануне революции - растревоженная, бурлящая... Горящие

взгляды мужиков: "Настает наше времячко!" И тут же - голубая дорожка, запах

жасмина, белая накидка, мелькнувшая за палисадником. "...Припомнил я девушку

в белом..." Это уже было в стихотворении. В новой вещи лирика должна

раствориться в эпосе и эпос - в лирике. Природа и любовь, люди и революция -

все завязать в единый поэтический узел. Так, как в жизни, - один сплав, не

разъединить. Сюжет не надо придумывать - он складывается сам собой.

Поэт едет в деревню, в родные места. Ему надоело воевать, он оставил

окопы и теперь хочет отдохнуть. В селах - брожение: произошла Февральская

революция, а земля остается у господ. Встреча с молодой помещицей, в которую

поэт прежде был влюблен. Весть об Октябрьской революции, разгром помещичьей

усадьбы. Через несколько лет поэт снова в родных местах. Письмо из Лондона -

от нее, некогда дорогой "девушки в белой накидке...": "Далекие милые

были..."

Поэма была закончена в январе 1925 года в Батуме, весной того же года

появилась в печати.

Есенин считал, что вещь ему удалась, он охотно читал ее своим друзьям,

с нетерпением ждал отзывов прессы. Нетрудно представить его состояние, когда

в газетах начали появляться отрицательные отклики.

"Говорить ли о социальной значимости "Анны Снегиной", - писал, например, рецензент выходившей в Ленинграде "Красной газеты". - Содержание

ее - нудная история о любви невпопад двух, так сказать, романтических

существ. Глубина психологических переживаний измеряется писарским масштабом.

Да и кто всерьез станет ждать от Есенина создания крупных общественно

значимых типов".

Весьма холодно принял поэму Максим Горький. "Есенин в 4-й книге "так

себе", - заметил он в письме редактору "Красной нови" А. Воронскому, пославшему в Сорренто номер журнала с "Анной Снегиной".

Иные оценки, сохранившие свое значение до наших дней, были даны

произведению на страницах некоторых периферийных изданий. "Великолепно

владея формой, Есенин и сюжетно интересен в "Снегиной", - писала газета

"Советская Татария". "...В "Анне Снегиной" Есенин приближается к проблеме

широких социально-психологических обобщений, с одной стороны, а с другой - к

проблеме поэмы-романа. Это уже говорит о новом моменте в творчестве поэта, а

именно: о наступлении поэтической зрелости", - читаем в газете "Советская

Сибирь".

На память приходят строки:

Пора приняться мне

За дело.

Чтоб озорливая душа

Уже по-зрелому запела.

Они были сказаны Есениным во время доработки поэмы, свидетельствующей о

зрелости его самобытного таланта.

3

Он вбежал в избу радостно-возбужденный. Нет, не вбежал. Поэт написал:

"Как месяц, вкатился". И - пожалуй, не сдернув с головы заношенной шапчонки,

- прямо с порога:

"Дружище!

С великим счастьем!

Настал ожидаемый час!

Приветствую с новой властью!

Теперь мы всех р-раз - и квас!

Без всякого выкупа с лета

Мы пашни берем и леса.

В России теперь Советы

И Ленин - старшой комиссар".

В эту минуту он, наверно, был прекрасен. Он, Прон Оглоблин -

"булдыжник, драчун, грубиян", вчерашний каторжник, узнавший почем фунт лиха.

Не Пугачев ли его родной брат по духу?

Боль от исконного унижения и горькой, как полынь, жизни, вековечная

тоска крестьянина по своей земле, затаенная мечта о воле и счастье - все

выплеснулось в его взволнованных и размашистых восклицаниях. И слова-то

какие он произносит, этот деревенский неугомонник: "С великим счастьем!",

"ожидаемый час", "приветствую"... Должно быть, хранились они про запас в

самом потайном уголке его сердца, и вот подоспело время - вырвались

наружу...

Всем существом своим почувствовал он: правда Ленина, "старшого

комиссара", - правда бедняков, его, Прона Оглоблина, правда.

"Настал ожидаемый час!.." Энергичный, решительный, он без промедления

готов приступить к делу:

"Я первый сейчас же коммуну

Устрою в своем селе".

Веришь, что такой человек мог начать строить коммуну - горячась, в

чем-то ошибаясь, с перегибами, с пережимами, но напористо и самозабвенно,

может быть, как Макар Нагульнов...

Веришь, потому что и смерть он принял с открытым лицом, как и подобает

настоящему борцу за дело народное, - под стволами белогвардейских

винтовок...

Он, Прон Оглоблин, вожак деревенской бедноты, поднятый революцией на

гребень времени, из самой жизни пришедший на страницы есенинской поэмы...

4

Но прежде чем Прон Оглоблин, "как месяц", вкатится в избу и, захлебываясь от радости, сообщит поэту о новой власти, читателю предстоит

узнать многое.

Автор не ходит вокруг да около, не рассуждает о том о сем, а, как

говорится, сразу приступает к делу.

"Село, значит, наше - Радово,

Дворов, почитай, два ста.

Тому, кто его оглядывал,

Приятственны наши места".

Рассказывает житель Радова, крестьянин: "почитай", "приятственны...".

Речь течет неторопливо, степенно.

Вот так, без обиняков, любил начинать свои поэмы Пушкин. А "Евгения

Онегина" открыл рассказом о том, что "думал молодой повеса, летя в пыли на

почтовых".

В пушкинский роман читатель вместе с "молодым повесой", образно говоря, влетает на почтовых.

В поэму Есенина мы вместе с крестьянином-возницей и поэтом въезжаем на

дрожках. Да только ли в поэму? Въезжаем в бытие деревенское, в людские думы

и переживания, заботы и стремления. Уже от первых строф веет запахом жизни,

не придуманной в городской квартире, а жизни подлинной, всамделишной, со

всеми радостями и печалями.

В военном деле есть выражение: "Ввести в обстановку". Есенин рассказом