веранду. Она, как и весь дом, стоит на невысоких каменных столбах - повыше

от грунтовой влаги. Дом большой, стены - из каштановых бревен: дольше

сохраняются. Просторная комната, кровать, стулья, старинный письменный

стол... Здесь 2 апреля 1895 года родился Тициан Табидзе. Они с Есениным были

ровесниками, одногодками...

Тициан, как и другие новые друзья Есенина, состояли в литературной

группе "Голубые роги", созданной ими же в 1915 году (это название поэт

"обыграл" в стихотворении "Поэтам Грузии": "Вино янтарное в глаза струит

луна, в глаза глубокие, как голубые роги"). Ко времени приезда русского

лирика в Тифлис участники группы уже с иронией относились к своим былым

увлечениям эстетскими теориями, к придумыванию бутафорского мира,

населенного образами бесплотных героев. Литераторы, в первую голову Паоло

Яшвили и Тициан Табидзе, искренне стремились постичь суть революционных

начал, воплотить свои новые ощущения в живом поэтическом слове.

Отсюда, из родных мест Тициана, мысленно переношусь в Тбилиси, к тем

дням и неделям, которые Табидзе и Есенин провели вместе.

Тициан и Паоло Яшвили встречали Есенина на тифлисском вокзале. Перед

отъездом в Москву поэт увлеченно читал друзьям "Анну Онегину", а потом

спрашивал каждого: "Ну, как?"

Тициан и Шалва Апхаидзе были первыми грузинскими слушателями

"Возвращения на родину".

Тициан, Паоло, Валериан Гаприндашвили сходились с Есениным на квартире

журналиста Николая Вержбицкого, где останавливался московский друг. "Есенин,

- писал Вержбицкий, - встречал их как дорогих гостей, просил извинить за

тесноту, за скромность угощения. Мы садились за стол, и тут не было конца

разговорам о поэзии. Читали стихи по-русски и по-грузински. Паоло тут же

сочинял остроумные литературные частушки и эпиграммы, Тициан рассказывал о

красотах Рионской долины, Сергей пел про Рязань и читал стихи". Засиживались

далеко за полночь.

Нина Табидзе, жена поэта, вспоминала: "Живя в Тбилиси, Есенин часто

бывал у нас уже как свой и близкий человек... Чувствовал себя

по-домашнему..."

Влюбленный "смертельно, без границы" в родную землю, ее поэзию, богато

одаренная личность, человек открытого сердца, Тициан почувствовал в Есенине

самобытный художнический талант. И воспринимал есенинские строки с глубоким

пониманием их исповедальной сути: "Стихи твои - рваная рана, горение, боль, воспаленной души непокой".

Тициан видел, что русский поэт находится в творческом угаре, что в нем

идет внутренняя борьба, он стремится вырваться из "объятий" старого, надоевшего образа жизни.

У Есенина немного было таких друзей, как Тициан. Их беседы были

беседами понимающих друг друга людей, знающих Цену вырвавшегося из-под

самого сердца слова, постигших то, о чем редкий имеет определенное

представление, - постигших поэзию.

Тициан помнил великое множество стихотворных произведений и мог их

неподражаемо читать. Однажды он облюбовал поэмы Важа Пшавела, и Есенин

услышал звучание классического грузинского стиха и его подстрочного

перевода. Это был старинный рассказ о хевсуре, обретшем чудодейственное

умение понимать пение птиц, рев зверей, шепот трав. Ему не представляло

труда узнать думы каждого растения. С ним стали говорить воды и леса - весь

мир природы раскрыл перед ним живую душу свою...

"Есенин волновался, метался, не находил себе места... - вспоминал о том

вечере Георгий Леонидзе. - А Тициан все поддавал жару.

Есенин не находил слов - так он был рад совпадению его и Важа отношения

к зверям, к природе.

- Это я должен перевести! - воскликнул Есенин".

И как жаль, что это намерение не смогло осуществиться!

По словам Нины Табидзе, бывая в их тбилисской квартире, Есенин "много

рассказывал о своей деревне, о матери, о сестрах".

...Отсюда, из отчего дома Тициана, будто бы слышу сквозь годы

неторопливую беседу двух друзей. Им было о чем потолковать, ведь, как

подметил Есенин, "поэт поэту есть кунак".

"Под ливнем лепестков родился я в апреле. Дождями в дождь белея, яблони

цвели" - эти слова, которые позже зазвучат в знаменитом стихотворении, мог

бы сказать своему русскому кунаку Тициан. И услышать в ответ: "Родился я с

песнями в травном одеяле, зори меня вешние в радугу свивали".

Оба - сыновья крестьян, оба росли на берегах рек: один - Риони, другой

- Оки...

Природа - разная, но одинаково сильно чувство сопричастности к ее

многообразной жизни.

...Слышу голос Есенина - напряженный, чуть-чуть с хрипотцой:

Я люблю родину.

Я очень люблю родину!

Хоть есть в ней грусти ивовая ржавь.

Приятны мне свиней испачканные морды

И в тишине ночной звенящий голос жаб.

Табидзе задумывается, и начинается его взволнованный рассказ о родных

местах, рассказ, который потом выльется в стихи:

...мне

Любо вспомнить о той стороне,

Слушать хриплую жалобу жабью

Или ржавое хлюпанье хляби.

Вот поэты словно услышали тихие песни над своими колыбелями, ощутили

прикосновения теплых рук матерей...

Пишут мне, что ты, тая тревогу,

Загрустила шибко обо мне...

Глубок, неподделен есенинский вздох, и он - сродни тициановскому:

Ты снова ждешь, наверно, мама,

Что я приеду, и не спишь...

И сыновняя дума о матери и дума о судьбе отчей земли в сердцах поэтов

неразделимы. ("Родины участь - как матери участь..." - скажет Табидзе; Есенин: "Мать моя - родина...")

Им было дано прозреть будущее - одному оно открывалось "через каменное

и стальное", другому - через "стальных коней"...

Они могли о многом беседовать, добрые друзья... Ведь не случайно же, по

свидетельству Сандро Шаншиашвили, однажды Есенин сказал Табидзе:

- Дайте мне на берегу Куры клочок земли, и я построю тут дом, когда я в

Грузии - я рад жизни.

И, уехав, он думает о возвращении под сень тифлисских каштанов, к

дружескому теплу. Копия письма Есенина - на столе, под стеклом, в доме-музее

Тициана: "Как только выпью накопившийся для меня воздух в Москве и Питере -

тут же качу обратно к вам, увидеть и обнять вас... Спроси Паоло, какое мне

нужно купить ружье по кабанам. Пусть напишет номер".

Вместе с Табидзе и Паоло Яшвили Есенин собирался охотиться в Саингило,

побывать в Боржоми, где на лето Тициан снимал дачу. Но судьба распорядилась

иначе.

Узнав о смерти Есенина, Тициан был ошеломлен, убит горем. В одну из

ночей на едином дыхании родилось стихотворение:

Был необъезженным, как жеребенок,

Как Чагатар, в крови был весь.

Я очень жалею, что в мир погребенных

Сопровождает тебя моя песнь.

Это - начальная строфа (перевод Л. Озерова). Последняя читается так:

Если в преддверье иного света

Головы наши от нас отлетят,

Пусть узнают: среди поэтов

Был нам Есенин и друг и брат.

А в середине стихотворения обронено самое сокровенное: "Верю в родство

наше..."

Перед отъездом из Ванского района участники Дней литературы заложили

Сад дружбы. Его разметили на берегу Риони, неподалеку от домов-музеев

Галактиона и Тициана Табидзе.

И, засыпая землей корень яблоньки, я думал о славных певцах Грузии, их

верности поэзии, и где-то в глубине сознания неотступно звучало есенинское:

"Милый друг Тициан!"

"ТО, ЧТО СРОДУ НЕ ПЕЛ ХАЯМ..."

1

Почти одновременно с публикацией "Песни о великом походе" Есенин

выпустил книгу "Москва кабацкая".