Рассуждать дальше англичане не желали. Уинстон Черчилль заявил в марте 1912 г. в парламенте, что отныне Англия будет строить новых дредноутов на 60 % больше, чем Германия, — это на все время исполнения новой германской судостроительной программы. Если же Германия начнет строить суда сверх программы, то Англия будет строить по два дредноута на один германский. При этих условиях бесцельность дальнейшего состязания должна была стать очевидной для Вильгельма и фон Тирпица. Но на фон Тирпица заявление Черчилля не произвело этого действия, и его морская программа начала самым деятельным образом приводиться в исполнение.
Трудное двухлетие наступило после этого для Англии. От лета 1912 г. до лета 1914 г. британскому кабинету приходилось:
1) тратить на новые морские вооружения те суммы, которые должно было бы употребить на осуществление только что проведенных реформ;
2) считаться в течение двух балканских войн — с активной и самостоятельной политикой России и Франции (т. е. Извольского и Пуанкаре), которая в данный момент могла зажечь европейский пожар, причем, конечно, Англия ни в коем случае не могла бы остаться нейтральной, как бы ни хотелось ей отсрочить это в высшей степени неудобное для нее в данное время столкновение;
3) считаться с очень неприятными трениями, все чаще и чаще происходившими в Персии между русскими и английскими властями, причем нужно было уступать, чтобы не компрометировать Антанту;
4) зорко следить за Германией, так как ее ответ по поводу предложения английского нейтралитета в связи с отказом прекратить морское вооружение не оставлял сомнений, что германское правительство очень подумывает о войне, на которую его «вынудят». Еще 5–6 лет — и обстановка для Англии могла бы измениться к лучшему, — тогда обрушиться на Германию и вывести ее из строя было бы задачей, из-за которой, с точки зрения империалистской, стоило бы начать мировую войну, но сейчас, в 1912–1914 гг., это было еще не вовремя, по мнению британского кабинета. Внутреннее положение Британской империи было не таково, чтобы торопиться с войной.
Во-первых, беспокоило рабочее движение. После временного подъема промышленного производства и сбыта, начинавшегося уже в 1904 г., продолжавшегося в 1905 и 1906 гг. и кончившегося весной 1907 г., наступил период постепенно усиливающегося упадка в 1907 г. (во вторую половину), в 1908 и 1909 гг. В 1910–1911 гг. было опять некоторое улучшение, которое продолжалось и в следующие два года. Образовалось положение, при котором, с одной стороны, не было острого безработного кризиса, с другой — предприниматели отказывались повышать заработную плату, ссылаясь на малые барыши. Были налицо, таким образом, и побудительные причины к стачечному движению, и шансы к успешному проведению стачек. Уже в 1907 г. в Англии бастовало 147 498 рабочих, а пропущенных вследствие стачек рабочих дней было в общей сложности 1 878 679 (этот измеритель — пропущенные рабочие дни — считается в данном случае одним из самых показательных и всегда фигурирует в соответствующих изданиях, вроде «Reports on strikes and lockouts» 1894–1912); уже в 1908 г. бастовало 295 507 человек, а рабочих дней было пропущено 10 632 638. В 1909 г. бастовало 300 819 (пропущенных дней — 2 560 425), в 1910 г. — 515 165 (пропущенных дней — 9 545 531), в 1911 г. — 931 050 (пропущенных дней — 7 552 110). Стачки эти серьезно беспокоили правительство. Они носили особый характер: начинались сплошь и рядом не старыми, богатыми тред-юнионами, а небольшими, наскоро сорганизованными комитетами, которые, однако, быстро расширяли стачечное движение и заставляли тред-юнионы следовать за собой.
Летом 1911 г. вспыхнула забастовка в таких грандиозных размерах и притом в таких промыслах, что в деловом мире был момент, очень близкий к панике. Внезапно забастовали транспортные рабочие в целом ряде пунктов побережья, а отчасти внутри страны. Началось с забастовки матросов и кочегаров торгового флота, и самое начало было очень характерно. «Профессиональный союз матросов и кочегаров» был очень бедной и незначительной организацией, и когда еще весной 1911 г. председатель союза Гавлок Вильсон обратился к хозяевам с требованием о повышении рабочей платы, то с ним даже и разговаривать долго не захотели: последовал категорический отказ, и было притом высказано мнение, что просто эта выходка объясняется желанием создать рекламу ничтожной организации, в которую входит лишь самый незначительный процент матросов и кочегаров. Но союз объявил забастовку, и к ней примкнуло громадное число матросов и кочегаров, которые вовсе и не входили в организацию. Забастовка разрасталась так быстро и шла так дружно, что уже спустя три дня ряд пароходных компаний согласился на требования стачечников. Этот неожиданный и грандиозный успех (за первыми уступившими последовали и прочие предприниматели) породил соответствующее движение среди близких к матросам и кочегарам рабочих верфей и доков.
Но вождь рабочих доков Бен Тилетт, очень энергичный человек, поседевший в стачечной борьбе (он завоевал себе известность организацией стачки в доках уже в 1889 г.), решил поставить борьбу шире. Он всецело примыкал к той агитации, которую еще с 1910 г. вел в своем органе «Промышленный синдикалист» («The Industrial Syndicalist») Том Манн, теоретик синдикалистского движения в Англии, утверждавший, что транспортники, если они будут действовать единодушно, будут всесильны, так как одновременной остановки пароходного, железнодорожного, трамвайного, автомобильного движения Англия не выдержит и трех дней. Успех матросов и кочегаров вдохнул в Бена Тилетта решимость, и в июле 1911 г. разразилась стачка транспортников. Эта стачка не была такой всеобщей, как мечтал Том Манн, но все-таки размеры ее были грандиозны. Подвоз съестных припасов с моря (и прежде всего из Франции и Дании) совершенно прекратился, привезенные продукты не разгружались, цены в Лондоне росли с невероятной быстротой. К бастующим присоединились рабочие электрических станций, гидравлических предприятий, газовых заводов, канализации.
Правительство стянуло войска в Олдершот (у Лондона), так как опасалось революционных действий со стороны бастующих. Но одновременно кабинет Асквита решил взять на себя посредничество между рабочими и предпринимателями. Слишком уж тревожный вид принимали события, особенно в столице. 11 августа 1911 г. газета, наиболее читаемая в столице («Daily Маіl»), писала: «Стачечники — хозяева положения. Столица находится в положении осажденного города, в котором гражданская война — к счастью, сопровождающаяся лишь незначительными насилиями, — в разгаре». Впечатление было колоссальное — большее, чем во время некоторых волнений, вызванных зимой 1908/09 г. ростом безработицы, больше также, чем при железнодорожных стачках 1910 г., чем при громадном стачечном движении в Уэльских угольных копях в том же 1910 г. Впрочем, углекопы не замедлили присоединиться и в 1911 г. к бастующим. Вождь федерации шахтеров Роберт Смайли провозгласил 22 июля 1911 г., что:
1) должно добиваться установления минимума заработной платы, ниже которой хозяин не мог бы предлагать никому, и
2) стремиться к национализации копей.
В начале октября 1911 г. это требование было принято на съезде федерации шахтеров в Саутпорте. Хозяева не согласились, и 18 января 1912 г. шахтеры начали стачку. К этому времени стачка транспортников уже закончилась с значительнейшими уступками со стороны хозяев. Рабочий класс понял конец стачки транспортников как их победу, и теперь, в 1912 г., шахтеры держались не 6 дней, как думали сначала хозяева, а ровно в семь раз больше — 6 недель. Убытки были колоссальны. Статистик Джон Холт Скулинг (Schooling) высчитал, что эта шестинедельная стачка шахтеров обошлась рабочим в 16 миллионов фунтов стерлингов, а хозяевам — в 20 миллионов, и эти цифры считаются скорее преуменьшенными. Кончилось частичной победой шахтеров: 29 марта 1912 г. прошел акт, дающий право правительству устанавливать минимальную плату для рабочих-углекопов, если этот минимум не будет установлен смешанной комиссией из рабочих и хозяев.
