3 На заре туманной юности Всей душой любил я милую… Часто в жизни, как в романах, Первый взгляд решает дело. Если б требовалась схема, Я б сказал: совсем глубоко Где-то — может быть, и в сердце – От внимательного взгляда Остается след неясный, Вроде шрама иль укола. Там-то все и возникает, Там растет, пускает корни, Наливается и зреет. Наконец, когда созрело, – Очень долго ищет слова. Сразу слова не подыщешь. Вот меня ты уверяла, Будто все на свете просто. Если б знала ты, как долго, С замыслом уже готовым, Полному и строк и звуков, Надо мысль, мечту и память Напрягать до отупенья, Примерять и сомневаться, В лупу наблюдать за словом, Как Адам, искать названья Для вещей, для безымянных, И бродить по переулкам, И не знать, в каком обличье Наконец предстанет образ. Вот он на траве пестрящей Развалился, смотрит в небо. Вырази единым словом, Что вокруг него творится — Точным словом, звонким словом, Не каким иным, а этим: Как голубизна струится. Как по капле жар крепчает, Как с пронзительным жужжаньем Синяя промчится муха, Как трава в изнеможенье Поникает или сохнет — И беззвучно просит влаги. Как опишешь эти злаки, Этот горький одуванчик, Эту клейкую смолянку, Одинокий подорожник? Шелестят, лучи вбирают, Распускаются и пахнут; Между стеблей копошатся Пауки, жуки, стрекозы, Муравьи, улитки, пчелы, Черви, гусеницы, мошки — Стерегут и убегают, Ползают, летят, стрекочут, Роются, сосут и тащат. Белый мотылек порхает, — Просто так, без всякой цели; То сверкнет на глади неба, То на легкий лист присядет. То опять над ярким лугом В странном, ломаном полете И как будто насмехаясь Над симметрией, над смыслом. Так бы жить: не по кратчайшей, По прямой, логично, ясно, Устремлено, со значеньем, От осины до березы, За каким-то важным делом, Уважаемым, солидным, — А причудливым зигзагом, Самому себе нежданным. Он следил полет капризный… Что он думал? Я не знаю. Вспоминал, быть может, локон, Черный локон у хозяйки, — Тот что справа, возле уха, — Как завит и чем надушен, Сколько волосков отстало, Не желая закруглиться. А возможно, размышлял он Об изгнанье предстоящем: Все, к чему привык, покинуть; Словно капля океана, На песке чужом исчезнуть, Очутиться в новом мире, Где вольнее мыслить можно, Без угроз и без указок, И среди чужой свободы Захиреть и задохнуться, Словно рыба на поляне. Но зачем об этом думать? Думы редко помогают, Думы путают, сбивают, Отвлекают и тревожат, Главное — совсем не думы, Главное — вот эти травы, Знойный воздух и занятья Неустанных насекомых. А в руке — письмо-записка. Даже я совсем не знаю, Что в ней было, только фразу «Завтра я прошу прийти Вас…» Удалось заметить бегло. Дочитать конца не смог я, Потому что он поднялся И прислушался с улыбкой: Из усадьбы доносились Те же звуки, что в жужжанье Пчел, кружащихся у липы, Мне почудились в начале Этой путаной поэмы. Вместе с ним я тоже слушал И опять мне было чудно, Как простые вереницы Точек-звуков вырастают Во всезначные напевы; Расходясь и сочетаясь, Строят храмы и палаццо, Где ты в этой жизни не был, Но которые ты помнишь, О которых смутно знаешь, Как о родине забытой. В этих звучных сочетаньях Я когда-то жил монахом В дремлющей и древней Сьене, Кистью набожной стараясь Всю свою любовь и веру Воплотить в глазах раскосых Нежной праздничной мадонны В золоте небес нарядных. А потом, с народом вместе, В строгом сумрачном соборе, В унисон с органом пел я: О Maria benedetta! Или плутоватой даме В парке шелковую руку Целовал с учтивой страстью. Там, среди нескромных статуй И задумчивых деревьев, С менуэтным легким жестом Я шептал ей: О Madame, Наш корабль готов к отплытью На прекрасную Цитеру! Или в Гунтеровой свите Был оруженосцем верным; И в лесу под Оденвальдом, Увидав, как мрачный Хаген Целит в крест, на яркой ткани Вышитый рукой Кримхильды, Я воскликнул: Зигфрид смелый, Обернись, забудь о жажде! Но уж поздно. Кровь героя Хлещет пламенным потоком. Сколько родин ты находишь В темных памяти глубинах, Где извилистые тропы Проходимы лишь для звуков… Знал ли родину Бетховен? Если да, то укажите Ту звезду иль ту планету На звучащем небосводе. Сколько их в пространстве черном, Светлых, искрящихся точек! Если б телескоп побольше, Я б свою узнал планету. Там сидит моя богиня — Неудачников, ленивцев И не вовремя рожденных. Там под сводом темно-синим Глупо, добро и бесшумно. В этом мире нам невольно, Непонятно, неуютно, Вот и ищем хоть крупицы Света с той родной планеты В сочетанье слов, в веснушке На носу моей любимой, Или, наконец, в прошедшем, В старом выцветшем романсе, В зайчике того, что было И уже не повторится. |
