— Какое подлое лицемерие! — С чем и ушла прочь.
Но как ни старался насмешник Дон Хуан открыть мне глаза, я даже этой истории не придал значения. И не из-за какого-то там цинизма — просто в ту пору я был сторонником трезвого подхода к жизни. К примеру, мне и в голову не приходило воображать, будто бы вселенная существует в угоду мне и ведет свой отсчет с того момента, как я появился на свет. Столь же нелепо было бы думать, что женщина не смеет жить личной жизнью, пока не встретит меня.
Словом, обсудил я со своей избранницей вопрос о вступлении в брак, после чего заявил:
— Только ведь вам придется выбирать между мною и вашей прежней компанией, хотя бы на некоторое время. У меня нет ни малейшего желания поселиться вместе с вами у господина Коха шестым и седьмым членами клана. И характера я не столь легкого, как эти люди, и нравы богемные мне чужды, да и вообще… в такой обстановке долго не проживешь. Все-таки в жизни должен быть какой-то порядок, не правда ли, душа моя?
И невеста моя полностью со мной согласилась. Да, без определенного порядка никак не обойтись, сказала она.
Дальше — больше: она сама выразила желание, чтобы мы покинули этот дурацкий остров. К тому моменту в воздухе запахло грозой, которая могла сокрушить весь уклад безмятежного бытия в сообществе Кохов. Фрау Кох номер один лишь теперь сообразила, до чего она опростоволосилась, поддавшись на столь дешевую уловку, как приступ аппендицита, и позволив выманить себя из роскошного дома на морском берегу. Задетая за живое, дамочка подняла скандал на весь остров: она, мол, задаст всем виновным, она им покажет — положит конец этим патриархальным отношениям и переселится в Лондон. Угроза была серьезной, поскольку у фрау Кох имелись кое-какие сбережения, и нахлебникам без нее хоть пропади!
Впрочем, подробности не столь уж и важны. Суть заключалась в том, что супруге моей вдруг приспичило ехать в Париж, хотя прежде она и слышать об этом не хотела: «Нет-нет, ни за что на свете!» У меня даже сложилось впечатление, будто бы отечества своего она по какой-то причине чурается, а теперь — нате вам!
— Мне тоже кажется, что самое время податься отсюда, — сказала она мне. — Поедем в Париж!
— В Париж так в Париж! — подхватил я, и завертелась карусель. Недели не прошло, как она свернула все свои дела, собрала вещички, и мы распрощались с островом. Причина спешки заключалась в том, что, по желанию моей нареченной, свадьба должна была состояться именно в Париже.
Полагаю, из рассказа моего явствует, что между нами все же существовала кое-какая договоренность. Пусть не договор на всю оставшуюся жизнь, но, поскольку интересы наши на тот момент совпадали, можно было считать его взаимным соглашением. Так вот жена моя не дала себе труда выполнить даже этот скромный уговор.
События обернулись так, что обходительный синьор Ридольфи (который выжил фрау Кох номер один из ее приморского дома) вскорости после нашего отъезда с острова отправился вслед за нами в Париж со своим автомобилем. И речь шла не о случайном совпадении, а синьор Аннибале и впрямь увязался за нами. Я точно знаю об этом не только потому лишь, что собственными ушами слышал, как упоминали о нем в связи с моей супругою, да не где-нибудь, а в полицейском участке Парижа (сей же час расскажу все в подробностях); много позднее мне стало известно, что итальянец досадовал — жаль, дескать, упустил он аппетитную перепелочку, а та и упорхнула в ржаные поля… (Под «ржаными полями», видимо, подразумевался я.) Иными словами, жаль, мол, что не изведал утех с легкомысленной француженкой.
Об этой его жалобе, повторяю, я узнал лишь годы спустя, да и то случайно, но к тому времени похождения супруги меня уже не волновали. А вот тогда, в Париже, однажды утром меня подстерег следующий сюрприз.
Мы пробыли во Франции несколько месяцев — я как раз распаковывал в прихожей только что доставленные свертки, — когда в дверь позвонили и вручили повестку на имя моей жены с вызовом в полицию. Мне показалось это несколько странным. Что у моей жены может быть общего с полицией? Взглянул на дату — ей надлежало явиться через несколько дней.
— Взгляните, что за бумага пришла на ваше имя. — Я протянул ей повестку. (Кстати, там не было указано, по какому делу ее вызывают; paur l’affaire vous concernant, касательно вашего дела — только и всего.) Она взглянула на повестку и засмеялась.
— Что это значит? — поинтересовался я.
— Все-то вам нужно знать, Джакопо мио, — со смехом отвечала она.
И хотя смех ее не был обидным, в словах все же угадывалась какая-то дерзость. Отчего, спрашивается, я не могу поинтересоваться, какие дела-заботы у нее на стороне. Но вслух я этого не сказал.
Тут необходимо заметить, что в ту пору мы жили в черте города, у площади Сен-Сюльпис, среди торговцев церковной утварью. И супруга моя, нимало не обинуясь, вдруг заявляет, будто бы несколькими днями раньше, когда, возвращаясь домой вечером, она свернула в проулок у церкви, какой-то мужчина вырвал у нее из рук ридикюль и был таков. Мне она об этом происшествии рассказать не решилась.
— Был ридикюль, и нет его, — жена, смеясь, распахнула свой гардероб. — Испарился! — добавила она с детским простодушием.
Заявлять такое мне прямо в лицо… ну, это уж чересчур! И я решил самолично наведаться в полицию.
Отправился в тот же самый день.
Только ведь надо знать этих французов, они народ зубастый да хваткий, им палец в рот не клади, и провести их не так-то просто. К счастью, служащий, к которому меня направили, оказался человеком весьма недалеким. «Группа А. Транспортные и автомобильные происшествия», — гласила табличка на двери. «Какие еще происшествия?» — недоуменно подумал я.
— Вмятина на крыле, двое пострадавших! — заявил мне чиновник.
— Да что вы говорите? — сдержанно удивился я.
— А вы как думали? Парковка в неположенном месте, на нечетной стороне улицы…
— Ну и что? — улыбнулся я ему в лицо и, конечно, зря повел себя так. Малый почуял неладное.
— А вы кем будете? — вскинулся он. — Уж не адвокат ли?
Он заглянул в протокол и ткнул пальцем в какую-то строчку. Тут и мне удалось на секунду заглянуть в бумагу, и я выхватил из моря печатных знаков три буквы: Рид…
— Кто этот Рид? — вырвалось у меня, но этот остолоп мне даже времени не оставил на раздумья.
— A-а, вы должно быть, господин Ридольфи! — выпалил он.
Излишне говорить, что я чуть со стула не свалился. Могло ли прийти мне в голову, что я столкнусь с этим итальяшкой, да еще в полиции!
И тут из меня неудержимо полились горестные речи, словно в душе прорвало некую преграду. Нет, любезный сударь, я не адвокат и не упомянутый господин Ридольфи… я всего лишь глупый, тупой до невероятия моряк и хотел поинтересоваться… Правда, я забыл пояснить ему, что интересуюсь делом как муж своей жены.
— Значит, вы не адвокат?
— Нет, не адвокат.
— И не имеете никаких полномочий? Тогда я не обязан давать вам пояснения! — раздраженно вскричал он. — Я веду переговоры только с заинтересованными сторонами. Все, разговор окончен, честь имею кланяться!
С чего он так взъярился? Смекнул, что допустил промах, выболтав имя подследственного?
Но и я тоже хорош, дров наломал немало… Впрочем, не все ли равно? При желании могу хоть сейчас нанять адвоката, но зачем? Главное я и так знаю. Без году неделя замужем, а туда же: садится в автомобиль к постороннему мужчине, едет с ним кататься и попадает в дорожное происшествие, потому как машину припарковали в неположенном месте. Спрашивается, зачем они останавливались, куда ехали, и вообще, что у нее общего с посторонним господином? Сплошь вопросы, на которые нет ответа… Все же в тот момент мир пошатнулся для меня.
Ну а полицейский чиновник, с чего это он вдруг так растерялся? Не из-за вмятины же на крыле. Тогда, значит… было в протоколе нечто такое, о чем он умолчал, а я, дурак, не догадался выспросить!
