Таким образом, в обществе, в котором по известным причинам господствовало открыто стремление к чувственным удовольствиям, правительство предписывало монастырское препровождение праздников, дней отдыха. Батоги грозили одинаково и тому, кто пел на свадьбе непристойные песни, и тому, кто водил медведей, которых поводчики позволяли себе перед детьми самые безнравственные представления, и тому, кто качался на качелях и играл в шахматы! Угрозы были не на бумаге только: в 1669 году великий государь указал стольника князя Григорья Оболенского послать в тюрьму за то, что у него в воскресенье на дворе его люди и крестьяне работали черную работу, да он же, князь Григорий, говорил скверные слова. Но мы, к несчастию, знаем, как батоги и тюрьмы мало содействовали истреблению привычки, позорящей народ наш, и надеемся, что она истребится другими средствами.

Вместе с непристойными запрещены были самые невинные удовольствия. Но батоги и тюрьмы не грозили за порок, против которого слышались сильные вопли, которому все предавались, – наказания не было за пьянство. Пьянство, господствовавшее в Древней Руси, всего лучше показывает нам, с каким обществом имеем дело; человеку для восстановления, уравновешения сил своих необходимо покидать иногда будничные, ежедневные занятия и переноситься в иной мир, переменять занятия и состояние духа: для человека образованного, для которого открыто широкое многообразие божьего мира и человеческой деятельности, эти переходы легки и естественны; но для человека, замкнутого постоянно среди немногих явлений бедной жизни, обыкновенно является стремление искусственными средствами, вином и опиумом или чемнибудь другим переходить в иное, возбужденное состояние, производить искусственно веселое, праздничное состояние духа, переноситься в другой, фантастический мир, забываться. Сам благочестивый и нравственный Алексей Михайлович любил иногда забываться таким образом. В 1674 году 21 октября было у государя вечернее кушанье в потешных хоромах, ели бояре все без мест, думные дьяки и духовник. После кушанья изволил себя тешить всякими играми, играл в органы немчин, и в сурну, и в трубы трубили, и в сурепки играли, и по накрам, и по литаврам били; жаловал духовника, бояр и дьяков думных, напоил их всех пьяных, поехали в двенадцатом часу ночи.

Главное зло для подобного общества заключалось в том, что человек входил в него нравственным недоноском. Для старинного русского человека не было того необходимого переходного времени между детскою и обществом, которое у нас теперь наполняется учением или тем, что превосходно выражает слово образование. В Древней Руси человек вступал в общество прямо из детской, развитие физическое несколько не соответствовало духовному, и что́ же удивительного, что он является пред обществом преимущественно своим физическим существом. Быть может, скажут, что и в старину, до эпохи преобразования, русские люди учили детей своих и между старинными русскими людьми были люди грамотные, начитанные. Бесспорно, что некоторые учились, что были люди грамотные и между крестьянами, зато были неграмотные между знатью, и это всего яснее указывает на случайность явления. Дело не в том, что учились, но многие ли и чему, и как учились? Давно начались толки о необходимости завести училище, где бы учили не читать и писать только, но не ранее конца XVII века собрались учредить такое училище; главным препятствием делу был недостаток учителей, опасение, чтоб не взять учителей неправославных. До учреждения академии русский человек, хотевший учить детей своих, брал в дом учителя, какогонибудь западнорусского шляхтича; но многие ли богачивельможи это делали? Да и примеры эти относятся ко времени перед самым преобразованием; люди, воспитанные таким образом, действуют уже в Петровскую эпоху, людям небогатым и незнатным, но хотевшим выучить детей своих грамоте, оставалось посылать их в школу, содержимую какимнибудь учителем. Здесь учили читать и писать, кроме того, добросовестный учитель прочитывал перед учениками так называемые азбуковники, сборники, содержащие наставления, как ученики должны держать себя в школе, также высокопарные определения разных наук или мудростей, иногда и самое содержание наук, грамматики, риторики. Школу азбуковники называют храмом учителевым, и этим всего лучше определяют старинную школу; хорошо также уясняет дело наставление азбуковников, чтоб ученики, уходя домой, не оставляли указки в книге и не бросали книг на скамейках, а отдавали бы их старосте или старшему, который должен прибирать их на место. Ученики обязаны были, по азбуковникам, носить воду в школу, к учителю в день недельный на поклон приходить и от снедных брашен и пития ему приносить. Азбуковник, дававший несколько сведений, был роскошью, дополнением к обычному курсу, т. е. Часослову и Псалтырю, добрый учитель прочитывал ежедневно статьи его пред учениками; но и эти поверхностные учебники, заключавшие в себе всю школьную мудрость, являются поздно. Главное и постоянное было выучиться читать и писать, чтоб иметь возможность заниматься делами. Авторы азбуковников знали очень хорошо эту цель учащихся, т. е. родителей их, и привлекают к изучению азбуки, Часослова и Псалтыря обещанием, что после этого изучения ученику откроются все книги печатные и письменные «и всякие дела и крепости, откуда вразумляются и вчиневаются и чем устрояются». Как рано относительно образования молодые люди в старину вступали в жизнь и на службу, видно из того, что сын одного из самых образованных тогдашних вельмож, князя Василья Васильевича Голицына, Алексей, уже ездил в походы за государем, подавал челобитные о землях, и в то же самое время только начинал склады писать. С одной стороны, древний русский человек начинал очень рано общественную деятельность недоноском относительно приготовления, образования, с неокрепшими духовными силами; с другой стороны, он делался самостоятельным очень поздно, потому что вместо широкой нравственной опеки общества он очень долго находился под узкою опекою рода, старых родителей (старших родственников); но легко понять, как должна была действовать эта долгая опека на человека возмужалого, который сам был отцом семейства. Таким образом, два обстоятельства вредно действовали на гражданское развитие древнего русского человека: отсутствие образования, выпускавшее его ребенком к общественной деятельности, и продолжительная родовая опека, державшая его в положении несовершеннолетнего, опека, необходимая, впрочем, потому что, во‑первых, он был действительно несовершеннолетен, а, во‑вторых, общество не могло дать ему нравственной опеки. Но легко понять, что продолжительная опека делала его прежде всего робким перед всякою силою, что, впрочем, нисколько не исключало детского своеволия и самодурства.

Замечено, что особенно дают чувствовать свою силу низшим, слабым те, которые сами находятся или долго находились под гнетом чужой силы. Дети бывают безжалостны в отношении к пойманной стрекозе, к собаке, кошке; раб безжалостен к подчиненному ему рабу или животному. Естественное влечение упражнять свою силу над слабым господствует, если не сдерживается нравственными сдержками и если виден ежедневный пример несдержанности. Отсюда понятно, почему отношения мужа к жене и родителей к детям в древнем русском обществе не отличались особенною мягкостию. Человек, не вышедший из родовой опеки, становился мужем, т. е. с ним соединяли существо, незнакомое ему прежде, с которым он прежде не привык встречаться как с существом свободным. Молодой человек после венца впервые встречался с существом слабым, робким, безмолвным, которое отдавали ему в полную власть, которое он был обязан учить, т. е. бить, хотя бы и вежливенько, по правилу Домостроя. Легко предвидеть следствия, особенно когда еще обманули, показали красивую, а выдали безобразную, потому что «во всем свете нигде такого на девки обманства нет, яко в Московском государстве», – говорит Котошихин. Хлопотали, нельзя ли как обмануть и на царских смотринах; в 1670 году боярин Богдан Матвеевич Хитрово объявил: «Приходил ко мне доктор Стефан и сказывал: тому нынче дня с три съехался с ним на Тверской улице Иван Шихарев и говорил, что взята вверх племянница его Беляева для выбору, возили ее к боярину Хитрово, боярин смотрел у нее рук и сказал, что руки худы; смотришь ты их, доктор Стефан, а племянница моя человек беззаступный, как станешь смотреть руку, и ты вспомоги». Доктор отвечал, что его к такому делу не призывают, да и племянницы его он не знает; на это Шихарев сказал: «Как рук у нее станешь смотреть, и она перстом за руку придавит, по тому ее и узнаешь», Шихарев повинился.