Футбол немыслим без публики, но еще труднее представить его без прессы. Популярность – фактор, который решает все.

Каждый игрок ищет расположения прессы. То же самое относится и к функционерам НФС. Поэтому, видимо, в один прекрасный момент они пришли к решению, что чемпионат мира-86 должен стать апофеозом гармоничных отношений с прессой.

Однако разместить журналистов и сборную под одной крышей в «Ла Мансьон Галинда» – совершенно бредовая идея. Глупость, которую никто и никогда не решится повторить.

Даже журналисты, которые первоначально хотели жить непременно вместе с командой, осознали в конце концов, что ничего хорошего выйти из этого не могло.

140 журналистов против 22 игроков, пары тренеров и функционеров НФС в расположенном в прерии и отрезанном от внешнего мира отеле. Мы, игроки, жаждали покоя, журналисты, по вполне понятным, обусловленным их профессией причинам, – водоворота событий, сенсационных публикаций. А если сообщать было абсолютно нечего, эти люди становились невероятно изобретательными. Оставалось лишь удивляться этому. Я нисколько не сержусь на репортеров. В конце концов они зарабатывают свой хлеб, помещая здесь 70 строк о Беккенбауэре, там – 50 о Шумахере.

Словом, они шныряли тут и там, выцарапывали материал для своих строчек, ломали голову, чтобы не повторять все время одну и ту же ерунду. Эти ребята не церемонились друг с другом. К тому же на них давили из редакций: «Ну, давай же!»

Рынок новостей ненасытен и жаден, он живет слухами, кризисами, крахами, он любит скандалы и двусмысленные истории. Из-за этого мы, игроки сборной, как раз и не должны были поставлять «клубничку» и давать тем самым повод для сенсационных заголовков на первых полосах. Но именно этого страстно желала голодная свора газетчиков. И желание это было удовлетворено, к сожалению, с избытком.

Райнер Хольцшу, пресс-атташе НФС, милый парень. Однако что он мог сделать? Один против 140. Это чересчур. Он посредничал в организации встреч журналистов с тренерами и игроками, а также ежедневно проводил пресс-конференции. Быть еще внимательнее к прессе просто невозможно.

Местом встречи с прессой служил внутренний дворик в традиционном мексиканском стиле, который тут же был переименован в «панель». Мы стояли там как «дамы» из «заведения» – группками, перешептываясь. Так шел тайный сговор. Если я говорил пару минут с Райнером Кальбом из «Киккера», то сзади уже стояли четверо его «дорогих коллег» и втягивали носом воздух.

Мы оказались отданными на откуп «тотальной гласности прессы». Так что каждый по меньшей мере однажды имел возможность навлечь на себя неприятности. НФС рассчитывал благодаря обилию информации полюбиться прессе, надеялся на благонамеренность журналистов по отношению к нам. Заблуждение! Он добился как раз противоположного. Каждое мирное высказывание искусственно приправлялось дозой зависти, дружеский хлопок становился потасовкой, из мух делались слоны. Жуткий хаос.

И только запасные игроки чувствовали себя осчастливленными. Среди такого количества журналистов всегда находился один, который интересовался бы ими. И они использовали эту возможность выйти на публику. У них хватало времени. Основные же игроки его не имели – они были заняты чемпионатом.

Сборная без склок и раздоров не представляет интереса для прессы. Почти готов поверить, что люди в редакциях специально сочинили пару привлекательных конфликтов, а мы должны были быть согласно отведенным нам ролям либо толстощекими ангелочками, либо дьяволами во плоти. К примеру, «Бильд-цайтунг» отвела Карлу-Хайнцу Румменигге роль юного Зигфрида, оставила второй номер за Беккенбауэром, а всех остальных превратила в статистов. Кроющийся за этим метод – холодный, но действующий на публику расчет. Румменигге должен был стать для читателей воплощением мексиканского чемпионата. Стратегия «Бильда» ясна. Что приятно публике? Кто или что привлекает ее больше всего? Ответы на эти вопросы все и определяют, диктуют действия стаи репортеров «Бильда», в общем и целом не плохих людей, включая и Пауля Брайтнера. «Бильд» также пользуется услугами некоего Ф. Й. Вагнера. Он пишет крупные статьи – «фитчез», как их изящно называют у нас на американский манер. Вагнер готовит глубокомысленные материалы «только для «Бильда» и, разумеется, с неслыханными прежде «разоблачениями». После чемпионата я прочел пару этих «фитчез». Сюжеты весьма драматичны, напоминают настоящие трагедии, должны захватывать публику. Я нашёл все это омерзительно сляпанным.

Но хватит злословить. Ведь существуют и отличные журналисты. Их немало.

Большинство людей, работающих на агентства, – симпатичны и, кроме того, вежливы. Им можно верить, они держат слово. Среди настоящих специалистов этой профессии – Бернд Линхофф из ДПА, Юрген Ляйнеманн и Курт Реттген из «Шпигеля». Умны, тактичны, деликатны. Нельзя не упомянуть здесь и Ульфа Шредера, который всегда и все знает первым. Ценю и уважаю этих профессионалов. Они приходят, слушают и могут помолчать, когда это нужно.

Известно по опыту, что актер смешон, когда пытается читать сочиненные им самим тексты. Рискует ли футболист, прикоснувшись к перу, а не к мячу? Трусить – не дело, мысли о возможных тяжких порицаниях не должны останавливать меня. Итак, к делу: власть прессы – фактор огромной важности во всей спортивной среде. Многообразие мнений, плюрализм, оглядка на тираж – все это существует в действительности. Но при этом мы, футболисты, подчас превращаемся в беззащитную дичь, в мишени для капризных писак. И они нередко поливают нас помоями собственного изготовления, используют наши более или менее заметные достижения лишь для того, чтобы выставить напоказ свои таланты в риторике. В дураках мы. Всегда. Власть и влияние прессы огромны.

Невероятно, но это так: если пресса того захочет, она затащит игрока в сборную и точно так же способна выставить его оттуда.

Перед первенством Европы 1980 года я выиграл на этом. Заслуженно или нет, но пресса почти навязала меня Юппу Дервалю. В сентябре 1986 года я познал и оборотную сторону медали. Многие журналисты утверждали, что мне «конец», следовательно, и на самом деле этот «конец» должен быть. «Шумахер в кризисе», «Шанс для Иммеля»… Мне нелегко читать такие строки. Точно так же и тренеру сборной.

В то же самое время газетчики решили сделать звездой Людвига Кегля из «Баварии», стали преподносить его как популярнейшего и одареннейшего игрока сборной. Подобное происходило также перед чемпионатом мира и было связано с именем защитника Вольфганга Функеля из Юрдингена. В то же время за Франка Нойбарта из Бремена не прокукарекал ни один петух. Почему же? Ведь Фёллер, Литтбарски, Румменигге были травмированы, появилась возможность попробовать новых игроков. При трех травмированных игроках нападения наша команда оказалась крайне ослабленной – но никто не предложил отправить в Мексику нападающего Нойбарта. Складывалось впечатление, что идет своего рода (непроизвольная?) кампания дезинформации. А у бременца не было своего лобби.

На задней же линии мы, напротив, имели отличный подбор игроков. Тем не менее повсюду можно было прочесть, как хорошо играет Функель. Да, он неплох. Но главное – у него есть лобби, прелестная маленькая разница в сравнении с Нойбартом.

Другой пример. На этот раз того, насколько тяжело бывает оправдывать ожидания, которые порождает в отношении тебя у публики пресса. Большой талант Бернд Шустер так и не решился вернуться в сборную. Из страха перед газетами. «…А если я начну плохо? Если произойдет со мной еще что-нибудь? – размышлял он, не находя уверенности в себе. – Тогда пресса, воспевающая меня сегодня, потребует выставить меня из сборной, и пошел к черту!» Для него было рискованно провалиться в Мексике. Я счел его поведение эгоистичным.

В Мексике у меня был важный, многое прояснивший разговор с Дитером Кюртеном, шефом спортивной редакции ЦДФ. Несколько месяцев я злился на его «Спортивную студию» и ее манеру обходиться со мной. Как-то в субботу один из дикторов программы позволил себе злобно-завистливые высказывания по поводу моей игры, а затем привел искаженные данные о моем годовом доходе, взятые из журнала «Квелле». Я разозлился до крайности.