Римляне всегда отделяли свое отношение к эллинской культуре от самих эллинов. Греческой цивилизацией восхищались, при этом греков презирали. Марций, может, и далее продолжил бы свой монолог, восхваляя римскую доблесть, но тихая фраза Валерия: «Пора спасаться бегством» – прервала его на полуслове.

Все трое неожиданно проворно среагировали на эту фразу и с нарочито преувеличенной поспешностью отступили за колонну. Минуту спустя мимо колонны, не заметив мужчин, стремительно прошествовал человек. Он был растрепан и беспокойно вертел по сторонам головой.

– Отправился за новыми жертвами, – насмешливо сказал Валерий вслед спешащему.

– Тебе надо было остаться, Эмилий, разве изящная словесность не твоя стихия? Зря, что ли, столько сестерциев ты тратишь на покупку книг? – сказал Марций и добавил ворчливо: – Ну и писак расплодилось повсюду.

– Жаль, Марций, что ты никогда не заглядывал в книги, купленные Эмилием. Тогда бы ты знал их истинное, скажем так, шаловливое содержание, – смеясь, сказал Валерий.

Эмилий притворно пожаловался:

– О Марций, друг! Ты хочешь в жертву принести меня? Остаться? Нет уж, благодарю. Достаточно и того, что вчера в термах измучен был я чтением его элегий. Как видно, звук собственного голоса восхищает его безмерно. Ты не поверишь, но он следовал за мной и во фригидарий, и в тепидарий[15].

– И неужели ж ты не расхваливал поэта, чтоб пообедать у него? – съязвил Валерий.

Легко пропустив мимо ушей язвительность тона, Эмилий воскликнул:

– Безусловно, это входило в мои намерения, но клянусь, Валерий, от стихов его я совершенно забыл, чего хотел.

– Зато не забывал смотреть всем ниже пояса, – прямолинейно гаркнул Марций.

Смеясь, приятели спустились по ступеням на площадь и здесь расстались. Эмилий отправился на улицу Аргилет, где он намеревался провести время в книжных лавках. Марций – в термы, отдохнуть и сыграть в кости. Валерий задержался на ступенях базилики.

Людское море на площади было в привычном волнении. Но вот со стороны Капитолия словно бы пошла легкая волна. Валерий вгляделся. Небольшая группа людей с натянуто приветливыми лицами медленно пересекала площадь.

– Иудеи. Посольство из Кесарии, – сказал Пинакий, всезнающий раб Валерия, – приехали просить милости императора. Возвращаются с приема.

Валерий задумчиво посмотрел на раба. В его голове промелькнула неожиданная мысль:

– Я сказал, что желаю видеть Восток, и всемилостивые боги тут же дают на него взглянуть. Значит, они меня слышат. Хорошее это предзнаменование или нет? Надо посоветоваться.

Валерий спустился со ступеней и направился наперерез делегации. Два принадлежащих ему молодых раба грубо, но со всевозрастающим трудом расталкивали прохожих. Недостатка в любопытствующих в Риме никогда не было.

Одетые в цветные свободные одежды, иудеи двигались по площади Форума неспешно и несколько скованно. Их лица, обрамленные бородами, были озабоченны, замкнуты и как бы сосредоточены на своих внутренних размышлениях. Было видно, что, оторванные от привычной атмосферы камерной Иудеи, они испытывали некоторый психологический дискомфорт и подавленность. Тем более что император Нерон отказал им в их прошении.

И только шедший вместе с ними юноша, почти мальчик, находился в каком-то радостном возбуждении. Он вертел кудрявой головой, дружелюбно улыбался, и его большие черные глаза блестели.

Римляне не спеша расступались. Что они, иудеев не видели? Вон сколько их живет за Тибром. Вдруг путь послам преградили. Прямо пред ними, нагло загораживая дорогу, встал человек. Судя по одежде и завитым волосам – грек-вольноотпущенник.

– Ну что, получили? – произнес он насмешливо и с явной издевкой. – Притащились жаловаться, утруждать уши императора своими пустыми и дерзкими просьбами.

Грек повел рукой в сторону, обращаясь к стоящим вокруг, словно призывая их в свидетели или соучастники.

В Рим с посольствами, с коллективными жалобами ездили представители многих городов и народов и, как правило, добивались положительных результатов. Отказ императора Нерона удовлетворить просьбу иудеев из Кесарии о предоставлении равных прав был редким исключением. Император встал на сторону другой части кесарийцев. Им отдал предпочтение.

Грек смотрел ликующе и враждебно. Толпа словно придвинулась, вроде бы из любопытства, но как знать. Толпа непредсказуема.

Неожиданно для себя Валерий выступил вперед.

– С каких это пор греки командуют в сердце Рима и задевают на улицах делегацию к Его Величеству? – ледяным тоном спросил он.

Грек оглядел белую, с узкой полосой, тогу Валерия, золотое кольцо всадника, и лицо его потемнело. Ликование сменилось испугом. Вдруг ему предъявят обвинение в неуважении императора? Решив за лучшее ретироваться, грек быстро растворился в плотной толпе под смех падких до скандалов жителей Рима.

Легкая тень проплыла над Форумом. Римляне и иудеи подняли головы. Высоко в холодном голубом небе, раскинув крылья, парил орел. Римляне замерли с благоговением. Птица Юпитера всеблагого и всемогущего, символ римского государства и его легионов.

– Хорошее предзнаменование, – твердо уверился Валерий.

Сухо поблагодарив Валерия, делегация иудеев с достоинством двинулась дальше. И только бывший с ними мальчик посмотрел на молодого римлянина с симпатией и явным восхищением. Он даже несколько раз оглянулся, словно стараясь запомнить гордый облик римлянина. Им было пока не суждено знать, как странно в будущем переплетутся их судьбы.

Улицы Рима, кривые и узкие, то карабкающиеся наверх, то сбегающие вниз, всегда были полны народа. Свободнорожденный римский гражданин большую часть своего времени проводил в толпе. Образовался целый слой общества, известный под емким словом «праздношатающиеся».

Да и что делать в маленьких каморках инсул[16], в которых вода и канализация были лишь на первых этажах.

И вот суетливые бездельники, клиенты-попрошайки бегут, словно на пожар, ранним утром к своему патрону с приветствием. Затем вслед за ним спешат на Форум. Вечно суматошные, крикливые, с лицами, мокрыми то ли от пота, то ли от поцелуев встреченных знакомых. И наконец возвращаются домой, держа в руках спортулу – корзиночку с едой, полученную от патрона.

А как пропустить многочисленные зрелища, устраиваемые императором Нероном, – цирковые скачки, гладиаторские бои, театральные представления?

А всяческие подарки, которые по приказу императора бросают в народ ежедневно, – и снедь, и птицу, и тессеры. Прелестная выдумка эти тессеры – «шарики, на которых написано, сколько какого добра причитается получателю»[17]. И пожалуйста – берите зерно или платье, раба или золото, драгоценные камни или жемчуг. Ну как тут дома усидишь?

Небольшой дом родителей Валерия находился на возвышенности в одном из приличных районов Рима. Непритязательный, но опрятный.

Древнейшие традиции делали главой римской семьи отца. Его авторитет был непререкаем. Право жизни и смерти членов семьи принадлежало ему всецело. Когда в семье рождался ребенок, новорожденного клали на землю перед отцом, и тот волен был поднять младенца с земли и этим ритуальным жестом признать малыша своим, законнорожденным, допустить его в семью, род, общество, а волен был приказать умертвить или просто выбросить, если младенец по какой-то причине был ему неугоден. Например, если это была девочка.

И ненужного ребенка выносили на свалку мусора, где несчастному предстояло умереть от голода или от зубов бездомных собак. Можно было, конечно, оставить малыша и возле общественных туалетов в слабой надежде, что кто-нибудь да подберет его.

После такого вступления отец Валерия может представиться личностью мужественной и твердой, с суровым взглядом, крупным римским носом и квадратной челюстью.