Женщина сняла с груди маленький кожаный мешочек, постояла еще немного, закрыв глаза, беззвучно и страстно двигая губами. Молилась ли, прощалась ли? Ариэль не слышал слов, как ни напрягал слух.

Открыв глаза, женщина вынула из ушей крупные серебряные серьги с красными кораллами. Серьги и гемму она вложила в мешочек. Подойдя к стене, вытянула большой камень и спрятала мешочек в открывшемся отверстии. Вернув камень на прежнее место, незнакомка неслышно прошла мимо Ариэля и исчезла, словно растворилась в тумане.

Ариэль разжал руку. На его ладони лежала именно та молочно-голубая гемма, которую он видел в руках незнакомки. Он бросился к тайнику. Тайник, что вполне естественно, был пуст. Камень валялся рядом.

– Что с тобой? – услышал он удивленный голос Эйнат.

– Я знаю, кому принадлежат эти вещи, – потер лоб Ариэль. – Я отчетливо видел молодую женщину, прятавшую в тайник эти предметы.

– Ты устал. Привиделось.

– Привиделось, – послушно повторил Ариэль.

– Но даже это ничего не объясняет, – помолчав, сказала Эйнат.

– Не объясняет, – задумчиво повторил Ариэль. – Жаль, что вещи не обладают речью. Они бы смогли поведать нам историю о своих обладателях.

Ионатан, младший сын богатого купца Боаза бен Барака, стоял на вершине небольшого холма. Впереди него, у подножия холма, в искусственно созданной лагуне неутомимо плескались лазурные воды Средиземного моря. Они били в каменные стены гавани, стремительно накатывали на теплый, янтарного цвета берег, но, внезапно обессилев, убегали вдаль, оставляя на потемневшем песке рваную пену, тут же на глазах исчезающую. Ветер небрежно трепал черные кудри подростка, свободно ниспадающие на плечи.

Ионатан улыбался. Радостные чувства переполняли его. Вчера ему исполнилось тринадцать, вчера он вступил в возраст «наказуемости», в возраст выполнения заповедей. Когда в небе засияли первые звезды, он выполнил свою первую заповедь и прочел «Шма, Исраэль». С благоговением читал юноша слова молитвы, и они проникали ему в душу, находили отклик во взволнованном сердце его:

– Слушай, Израиль: Господь Бог наш, Господь един есть, и люби Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем существом твоим.

Возвышенные слова словно поднимали юношу над обыденностью и силой своей приближали ко Всевышнему. С гордостью возлагал на себя Ионатан бремя заповедей Творца, проникаясь пониманием, что никогда не сможет он свергнуть бремя это с себя. Взгляд юноши мимолетно скользил по строго-значительному лицу отца, по лицам родных и друзей семьи, окружавших его, отмечая их серьезность, внимание и благожелательность.

Но вот Ионатан закончил читать молитву, и Боаз бен Барак выступил вперед. Качнулись складки его белого праздничного одеяния.

– Благословен Тот, Кто освободил меня от наказания за этого, – торжественно произнес Боаз бен Барак, и после этих слов вчерашний мальчик Ионатан превратился в того, кого теперь будут называть мужем.

Он стоит на холме, с сердцем, полным счастья, а верный друг его Эфраим смотрит на него с уважением и легкой завистью человека, которому еще нужно ждать своего главного в жизни события.

С холма был виден красивый городской порт, вырезанный для защиты от штормов в участке побережья. Множество кораблей стояло у причала. Широкие плоскодонные греческие корабли с прямоугольными парусами. Округлые, прочно сработанные римские торговые суда с короткой наклонной мачтой на носу и изогнутой кормой. Римские боевые корабли-триремы – с тремя рядами весел и тараном. Изредка встречалось и торговое судно Египта с корпусом, стянутым для прочности канатом. Перед гаванью располагалась круглая мощеная площадь с гигантскими статуями.

А позади юношей была Кесария – сияющий город, выстроенный царем Иродом. Город ровных римских улиц, четких кварталов, белых зданий, пышных дворцов. Приближаясь к городу, мореплаватели уже издали видели мраморные колонны великолепного храма, который Ирод посвятил своему покровителю, императору Октавиану Августу; дворец самого царя, выстроенный на глубоко вдающемся в море рифе и омываемый с трех сторон неспокойными волнами; роскошные виллы богачей.

Легко спустившись с пологого холма, юноши побежали в сторону складов. У них не было какой-либо цели. Просто молодость требовала движения, и они бежали вдоль моря, смеясь и подпрыгивая. Каждая клеточка радовалась юности, здоровью, уверенности в обладании своим телом. Хотелось не просто бежать, а мчаться, лететь. Свободные накидки-эводы, скрепленные на плечах, раздувались как паруса. Ноги, обутые в плетеные кожаные сандалии, оставляли четкие следы на влажном песке, хотя неутомимые волны с ворчливым плеском тут же их стирали. Чуткие ноздри втягивали соленый морской воздух, напоенный ароматами пряностей и благовоний, которыми были полны склады гавани и которые через Кесарию отправлялись далее на запад – в Грецию, Рим, Испанию.

Сладко благоухал ладан, горьковатый аромат источала мирра, чувственно пахла корица, одуряюще пряно – шафран. И амбра, драгоценная амбра, алмаз парфюмерии, ценившаяся порой дороже золота и невольников, воскоподобное сероватое вещество, которое не стыдно было преподнести в дар царям и которое представляет собой – о незатейливая насмешка природы! – всего лишь продукт жизнедеятельности пищеварительного тракта кашалота. Отправки на запад ждали не только благовония, но и крашеные ткани, прозрачное стекло, строевой лес, вино и масло, сушеные фрукты, жемчуг из Индии, тончайшие шелка из Китая. Все, чем богат Восток, все, что приносит торговую прибыль.

Вдоволь набродившись по побережью, подростки повернули домой. Близился полдень. Влажный зной заливал город. Солнце отражалось от ослепительно белых стен и мраморных статуй, изнуряющим теплом поднималось от гладких четырехугольных камней мостовой.

Редкие финиковые пальмы лениво покачивали тонкими полосками листьев.

Неожиданно вдали, в самом начале улицы Декуманус, появилась небольшая группа молодых греков. Шумно разговаривая, они шли, заняв всю ширину улицы. Короткие цветные хитоны броско выделялись на фоне белых стен. В громких голосах чувствовалась какая-то театральная, навязчивая преднамеренность, словно они стремились продемонстрировать всем свое главенство, свою роль в этом городе.

Две главные общины города – эллины и иудеи – жили в постоянной глухой вражде. Разногласия выливались в довольно нелепые, но вполне достойные улицы споры. Каждая из общин утверждала, что Кесария, официальная столица страны, принадлежит им по праву. Прекрасный город – плод трудов царя Ирода, – несомненно, выстроен для иудеев, так как и сам Ирод иудей по рождению, утверждали одни, несколько лукавя, поскольку царь Ирод происходил из полуэллинизированной семьи идумеев, насильственно обращенной в иудаизм.

Греки соглашались: «Да, основатель города Ирод, но предназначался город не иудеям, иначе царь не наполнил бы его храмами и статуями. Да и вообще, Кесария выстроена на месте Стратоновой Башни, а в ней иудеев никогда не было».

«А что такое Стратонова Башня? – изворачивались иудеи. – Захудалое местечко, о котором вообще никто не знал».

Но конечно, главным были не разговоры, для кого выстроен город, а борьба за реальную власть в нем. Кто, представители какой общины будут заседать в городском совете? Кто будет занимать основные государственные должности – городские магистратуры? Кто будет принимать решения и контролировать один из богатейших городов Ближнего Востока?

Молодые представители обеих общин не довольствовались ведением словесных дебатов и частенько, начав обмениваться «любезностями», быстро переходили к более решительному методу доказательства своей правоты – к потасовке.

Весь окружающий известный древним мир с восторгом принял греческую культуру, включая покорителей Эллады – заносчивых высокомерных римлян. И лишь иудеи отказывались поклоняться греческим богам, стремились жить по законам предков и, веря в своего единого, невидимого духовного Бога, испытывали чувство превосходства над язычниками, поклоняющимися каменным идолам. Греки же в отказе иудеев принять эллинских богов и эллинский образ жизни видели лишь варварское сопротивление цивилизации.