удивляюсь чрезвычайному бездельничеству этого человека. Он

происками только вклепывается в судно, взятое нами от

французов, вооруженное медными маленькими пушками, под

французским военным флагом и вымпелом бывшее в крейсерстве

в Венецианском заливе, а после при самом взятии Корфу, когда

уже мы входили во оную к крепостям по капитуляции, в тот

самый момент пришло оно из Анконы с письмами и с малым

числом провианта для Корфу и взято нашими кораблями, [а] никем

другим, от французов: в Корфу его не было и во все время,

сколько я был при блокаде Корфу, никогда сюда не приходило;

бездельничество только одно предпринимает этот человек,

никогда он ко мне не являлся прежде, пока после взятья Корфу

Кадыр-бей и его товарищи вытребовали от меня все те суда,

сколько их было при Корфу, все назвали их подданных и

просили из дружбы возвратить. Я сделал им уважение: по правде

и не по правде все те отпущены, которые были при Корфу, но

оное маленькое изо всех судно, именуемое поляка «Експедицион»,

взятое нами от французов, бывшее под парусами, в плен, а не

«Мадонна де Бон-консилио». Этакого судна у меня нет и такого,

которое он описывает, будто стоит тридцать тысяч пиастров,

это судно, какое он описывает, должно быть весьма большое.

А это, которое мы взяли от французов, 3-мачтовое суденышко

величиною точно такое, как бывают небольшие кирлангичи, и

четвертой части етого не стоит, что он пишет, следовательно,

это судно не его, его судна мы не видали, и я об нем не знаю,

так как и его и знать не хочу. Что взято от неприятеля призом,

то есть приз. Он по тем видам, что мы отдали все те суда,

как выше означено, которые были при Корфу, вздумал

воспользоваться этим судном и чрез долгое время, когда уже Корфу

была взята, явился ко мне с просьбою, называя это судно своим.

Я ему в нем отказал наотрез с негодованием, что он ищет

пустого и неследующего, что это судно призовое, взятое из

крейсерства под военным флагом, гюйсом и вымпелом с

французскими, и капли на нем ничего не было, кроме французского еки-

пажу, и не отдам его никому ни под каким видом. Он

предпринимал разные бездельничества и искал чрез Кадыр-бея. Я и тому

отказал и просил его, чтобы он напрасно в эти дела не

вступался, ибо это судно взято нами особо и к общему разделу

не надлежит. Они могут составить разные свидетельства

напрасные, но я их не принимаю, что есть совершенный приз, то

должно в призе быть. Они столь бесстыдны, что хотели бы

начисто все от нас отнять, что только мы не взяли, всего начисто.

У меня только три призовых этаких маленьких судов: это, что

называется поляка «Експедицион», другое — шебека ««Макарий»,

старое, ветхое и почти негодное ни к чему судно, третье — брик

«Александр», двухмачтовый; оба последние взяты флота

капитаном Алексианом кораблем «Богоявлением» от разбойника,

который грабил всех нациев в Средиземном море, и он есть из

острова Сардинии, и об этих двух судах турки претендуют, это

те самые, об которых вы писали, будто подняты были на них

турецкие флаги, и что мы ими овладели; напротив сего

уведомляю ваше превосходительство: у меня, кроме этих трех, ничего

не значущих судов призовых ни одного нет и не осталось, все

начисто суда турецкие начальники вытребовали, я их отдал,

сохраняя только дружбу, может быть они свой авантаж тут имели,

но я и того не разыскивал, имея это поощрение, и достальных

они требовали, которые им никак уже не принадлежат. На мою

часть оставлен был корабль «Леандр», оный отдан агличанам по

именному повелению, а Кадыр-бей оставил у себя французский

фрегат «Бруну» со всей полной артиллериею, припасами и

снарядами, вооруженный и совсем готовый; сверх оного взятое моей

ескадрою под островом Видо и мне принадлежащее

бомбардирское судно с мортирою и большими медными пушками, о

котором я прежде уже и писал, то самое, которое бесстыдно

понапрасну требовал Али-паша, и это судно — Кадыр-бей снял

прежде с него большие орудия к себе на ескадру, поставил

маленькие пушки и посылал в Бриндичи с канонирскими лодками с тем,

что хотел мне его возвратить, но и то увел с собою. Суда, какие

фрегаты и корветы брали в призы, я в них никогда не мешался

и слова им не говорил; они продавали все, как хотели, а от нас,

ежели можно так бы они в состоянии нашлись собственное

наше все требовать себе, столько их поступки бесстыдны,

и даже сносить терпения не достает. Просителя Николо Кирьяка

я даже несчетно несколько раз ссылал с своего корабля, а он

теперь вновь зачинает и наводит вам беспокойство; я прошу,

чтобы его приказано было нечестию укротить в таковых

неприличных требованиях. Не мудрено, что по вышеописанным

объяснениям могут Кадыр-бей или кто другой вступить в протекцию,

но я имею свое настоящее право, что взято нами французское

в приз, то нам надлежит, и его столь знатного и дорогого судна

вовсе не знаю, а это самое маленькое французское и ничего не

значущее и называется поляка «Експедицион», следовательно,

совсем не то и не его, а я его не отдам; все эти три судна

призовые, рапортованы от меня и государю императору, где и когда

и как они взяты, и переменить этого никак невозможно и не

намерен. В прочем с наивсегдашним моим почтением и

совершенною преданностью имею честь быть

Федор Ушаков

Милостивый государь мой, Василий Степанович.

Письмо, которое изволили писать к господину генерал-

майору Бороздину в рассуждении объяснениев с находящегося

здесь капиджи-паши г по его отзыву Блистательной Порте, я оное

рассматривал, имели мы конференцию, призывал я в особый дом

на берегу капиджи-пашу, объяснился напервее с ним о дружбе,

существующей между нациями, и что я всегда всеми

возможностями стараюсь утвердить и подкрепить ее более и более, все,

что я здесь застал в небольшой расстройке, успокоил совершенно

и привел в порядок, доставив ему всякое удовольствие с отлич-

ною ласкою. Войска Блистательной Порты, даже и вновь

пришедшие,— все велел впустить в главную крепость, и

расположены, как им хотелось, словом сказать, все, что только от меня

зависит, сделано, не мешаясь в ненадлежности *. Дом, который

был готовлен для меня и всегда хранился, ему отдан, и я его

оттоль не потревоживал, хотя имея надобность, пока исправляться

будет корабль по невозможности быть на оном поместиться на

берегу, и взял себе маленький вне крепости, ничего не значу-

щей; между всеми благоприятностями моими после объяснения

оных обличил я его по его письму во всех неправдах, какие он

писал на здешнее место и на русских Блистательной Порте, и

принужден он почти во всем признаться, что по торопливости

тогда он, не справясь ни об чем верно, так писал; вы и сама

Порта Блистательная ясно усмотрите из его объяснения всякую

неправду, она и там видна и доказана, чего нет, и чего быть не

может; касательно до дому — не скоро ему дан потому, что он

требовал лутчий дом в крепости из генеральных двух домов, и

оный дом, который ему отдан, хранился для меня, когда я

возвращусь для исправления кораблей; никто прежде сего не думал,

чтобы его потребовали, потому всякий опасался к отдаче

приступить и отказавшись, а по прибытии генерал-майора

Бороздина тотчас ему отдан, но прежде, что надобно было, старались

его поправить и приготовить, этой учтивости и уважения он не

уразумел; прочее начисто описание его все несправедливо, и ни

в чем малейше оправдаться он не мог. По сим обстоятельствам,