Марат отпер дверь, бросил пыльную сумку в угол передней и, не раздеваясь, опустился на пол рядом, вытянув ноги и опершись спиной о галошницу. Далее идти не хотелось. Он будет ждать у порога, пока не вернется хозяин. Их сегодняшняя встреча особенная. Она должна решить главное – кто они теперь друг другу. Старые приятели или новые враги? И быть или не быть Марату в этом доме, единственном надежном убежище, на которое он очень рассчитывал.

Впервые их сюда привел Славян. Настоятель тогда только-только переехал из московской квартиры в служебное жилье кладбищенского смотрителя. Все комнаты особнячка занимали упакованные в добротный картон и обернутые крепкой мешковиной пожитки и мебель новосела. Друзья помогали устанавливать «стенку», вешали книжные полки, собирали кухонный гарнитур. Влад прищемил себе пассатижами палец, и Константин Романович, Славкин дядя, будущий «Настоятель», отправил его, как негодного к работе, в город за спиртным, чтобы отпраздновать переселение. Знаток ближневосточной стряпни Ирокез приготовил плов по-узбекски, Марат сварганил из консервированных кальмаров и печени трески парочку салатов, племянник порезал колбасу и сыр. Они просидели допоздна и в город добирались пешком, не попав на последний автобус.

Всю дорогу дурачились, изображая пьяных хулиганов, и предлагали Владу заняться соблазнением Ирокезовой одноклассницы Галины по прозвищу «Гретхен», которая получила этот псевдоним за неуемную, поистине немецкую страсть к бытовому порядку и трудовой дисциплине. По утверждению Николая, Влад должен был, в перспективе, обрести с ней настоящее блаженство, ибо у него отпадет надобность прыгать из чужих окон. Он будет регулярно, с удовольствием прыгать из собственных.

Затем Славян рассказал им историю жизни свежеиспеченного хозяина затерянной в центре Старого кладбища необыкновенной сторожки.

При прежнем режиме Константин Романович лет двадцать работал личным водителем у какого-то крупного чиновника из министерства иностранных дел СССР. Большую часть рабочего времени он проводил в длительных загранкомандировках, развозя своего шефа по всяким заседаниям, совещаниям и встречам. Дома бывал редко – в основном, получив непродолжительный отпуск или внеплановый выходной. Такова была официальная версия его трудовой деятельности, к каковой, по утверждению племянника, надлежало относиться с корректной верой, начисто лишенной проявлений излишнего любопытства.

По другой, неофициальной версии, он был офицером спецназа КГБ и выполнял некие особые поручения вне пределов страны. Возможно – участвовал в секретных вооруженных операциях или еще в чем-то подобном. На эту мысль наводила энциклопедическая осведомленность Константина Романовича в специфических вопросах, относящихся к рукопашному бою, медицине, стрелковому оружию и выживанию в экстремальных условиях. Еще он свободно владел несколькими иностранными языками и разбирался в их диалектах.

В девяносто третьем году Славкин дядька в противостоянии занял не ту сторону и, по окончании событий, вышел на пенсию. Материальное благополучие семьи отставника тотчас пошатнулось. Его жена и дочь, ведомые благими намерениями, увлеклись коммерцией. Открыли небольшой гриль-бар с пивной стойкой. Бизнес неожиданно бодро пошел в гору – дело стало расширяться, в заведение зачастили денежные посетители. Кухня разнообразилась заморскими модными блюдами, обслуживание перевели на круглосуточный режим, пивная стойка трансформировалась в полноценный бар, подсобное помещение переоборудовали под бильярдную.

Дядька насторожился и попробовал предложить домашним иной вид заработка: продать ресторанчик и арендовать землю, чтобы выращивать на ней какую-нибудь зелень или, на худой конец, картошку со свеклой. Мол, аграрный сектор, в смысле личной безопасности, гораздо спокойнее. Но его и слушать не захотели. Даже обвинили в лени и недальновидности.

– Сейчас время смелых и предприимчивых. – Заявила дочка – Ты, папулька, однажды не просек масть и попал впросак. Встал в позу: типа, казаки два раза не присягают. «Пролетел» по полной. Теперь всего опасаешься. А мне, лично, – жить охота. Не так, как вы жили со своим комсомолом, Первомаем, отелом и битвой за урожай. Я хочу себе красный Феррари, стопудовые брюлики и домик на испанской Ривьере. Поэтому мы с мамкой вкалываем по двадцать пять часов в сутки. Поэтому на работу добираемся общественным транспортом, пока ты машину на дачу гоняешь за десятком огурцов. Нам жалкие копеечные крохи по задворкам собирать недосуг.

Их застрелили через пять месяцев прямо на автобусной остановке у метро «Юго-Западная». Утром, в час пик, при многочисленных свидетелях. Настоятель как раз находился на даче, поливал свои огуречные грядки. Он так и приехал в морг на опознание: в рабочем синем комбинезоне и латанной клетчатой ковбойке с отрезанным воротником. Рукав рубашки пересекал засохший грязный след, оставленный там садовым шлангом.

После похорон Константин Романович куда-то надолго исчез, а когда вернулся, отдал Славяну ключи от трехкомнатной квартиры в Олимпийской деревне и от нового «Вольво», собрал пожитки, после чего переселился на кладбище. Отсюда он больше не выходил. Не справлялся в милиции о продвижении следствия, не интересовался судьбой ресторана, не навещал родственников. Даже продукты ему доставляли денежно заинтересованные местные могильщики. Дни затворника протекали за соблюдением должностных обязанностей, чтением книг и строительством моделей парусных судов.

– Посетим дядькин монастырь. – Предлагал иногда Славян. – Обитель смиренную, вечной мудрости исполненную. Конец и начало великого Пути – Дао. Пройдем по Зеленой миле Шаолиня, мимо келий патриархов к скромному жилищу настоятеля. К каменному гроту просветленного созерцателя подлинных итогов тщетных мирских устремлений.

Друг не знал, что Шаолинь построили буддийские монахи, и к даосам он отношения не имеет. Марату же лень было посвящать его в такие тонкости. Он, как уже упоминалось, вообще редко включался в сомнительную полемику, ибо не любил шуток по поводу смерти, следуя поговорке: «Не буди лихо, пока оно тихо». А со Славкой любое невинное замечание могло обернуться упражнениями в нескончаемом остроумии, весьма обожаемыми другими членами их сплоченного коллектива. Влад и Ирокез от импровизированных капустников получали не меньшее удовольствие. Легендарный монастырь же, как справедливо считал Марат, в руины из-за непреднамеренного невежества одного человека обратиться не мог.

Вскоре прозвище «Настоятель» накрепко прилипло к Константину Романовичу. Оно ему даже понравилось. Добровольный отшельник иногда встречал гостей, стоя на пороге дома в полосатом красно-черном махровом халате до пят, заправив кисти сложенных на животе дланей в раструбы рукавов, лицом излучая вселенскую любовь и божественное просветление. Он здесь был единственным, кто, кроме Марата, действительно понимал толк в классических боевых искусствах и восточных философских течениях. Вследствие чего, быстро сделался главным собеседником молодого увлеченного ориенталистикой шифу. И не только собеседником, но и настоящим другом. Постепенно Марат начал наведываться к Константину Романовичу в одиночку, дабы их общению не мешала банда развеселых балагуров, воспринимавшая весь мир сквозь призму цирковой клоунады.

Воспоминания отвлекли от размышлений о сложности предстоящего дела. Он расслабился, закрыл глаза и поплыл по волнам этих воспоминаний в прошлое, где все еще были живы, молодо беззаботны, полны планов на будущее. Наверное, поэтому Настоятель застал его врасплох, когда, неслышно войдя в прихожую, притворил за собой дверь и тихо сказал:

– Здравствуй, Марат…

Абсолютно не так представлялась Марату их встреча. Вовсе не так. Он тяготился предчувствием гневных упреков, пристрастных расспросов, обвинений и полного недоверия. Ничего такого не произошло. Едва Марат успел подняться с пола на ноги, как Константин Романович заключил его в свои объятия, крепко стиснул, будто желая раздавить, и, похлопывая беспрестанно по спине, прерывающимся голосом заговорил: