– Я готов отдать тот, если вы мне гарантируете явку с повинной. И место, где спрятана тетрадь, я вам сам покажу. Без этого вы ее еще неделю искать будете. Тайник в низине, к востоку от лагеря.

– Умное решение. – Осклабился дознаватель. – Сейчас мы тебя туда проводим. Но предупреждаю: вздумаешь дурить – пожалеешь, что на свет появился.

Он, не оборачиваясь, махнул рукой людям в камуфляже и закончил:

– Не разочаровывай меня, будь паинькой, мясничек.

Под конвоем двоих «леших» в сопровождении главного они спустились в неглубокую лощину к «лисьей кормушке» и остановились у зарослей можжевельника.

– На колени! – скомандовал Марату майор, подкрепляя свое приказание тычком в спину. – Куда теперь, сынок? Не томи свою душу сомнениями, помни – в твоем положении они губительны. Начнем с тобой работать – собственными кишками отхаркиваться станешь.

– Там. – Марат мотнул головой в направлении поваленной ветром сосны. – С другой стороны ствола, почти точно посередине лисья нора. Тетрадь в ней.

Один из бойцов проследовал в указанную точку и, согнувшись, начал шарить под ветвями во мху. Второй «леший» все это время держал Марата на прицеле.

– Нет тут ничего! – Раздалось, наконец, из-за ветвей. – Пусто!

– Получше посмотри, может, хитрый двуногий лис ее землею присыпал и листиками замаскировал…

– Никаких следов, кроме настоящих лисьих. Да и те давнишние.

– Я же тебя предупреждал! – Резко развернулся на пятках командир. – Ты что, сука, не понял, к кому попал?

Он сделал к пленнику несколько шагов и на мгновение оказался между ним и конвоиром. Марат с кувырком перекатился на бок и подсек офицера ногой под ахиллесово сухожилие. Тот, падая, инстинктивно уцепился за автоматчика, увлекая бойца за собой. Не успел «леший» вновь поднять оружие, как Марат, пружинисто выпрыгнув в стойку, ребром стопы сломал ему кадык.

Бежать со скованными за спиной руками под свист пуль нетренированному человеку было бы трудновато. Бежать быстро – еще труднее. Подогретый адреналином, тренированный Марат умудрился не только оторваться от преследователей – он их перехитрил. Заложив приличную петлю, беглец вернулся обратно к озеру немного правее того места, где находился их разоренный лагерь и залег на поросшем Иван-чаем пригорке.

Отсюда он мог наблюдать, как после неудачной погони «лешие» во главе с майором погрузились в катер и спешно отплыли в сторону Петрозаводска. Трупы Влада, Ирокеза, Славяна, палатки, спальные мешки и всю другую утварь путешественников они забрали с собой. В одну из палаток завернули погибшего бойца. Его автомат с глушителем зачем-то забросили далеко в озеро.

Над Онего наметились сумерки. Вечерний легкий ветерок стих. Сразу появились тучи комаров и мошки. Северный многочисленный гнус, таежный бич бродяжьих романтиков, облепил Марата с головы до ног. Воздух вокруг зудел и нудно стонал от вибрации крылышек кровопийц. Пришлось срочно спускаться с холма к молодому сосняку, выпрастывать из-за спины скованные руки и натирать открытые участки тела сосновой хвоей. Ее эфирные масла отбивали запах пота и несколько дезориентировали атакующих паразитов.

События прошедшего дня крутились в больной голове хаотичной пенной массой, как белье в барабане стиральной машины. «Бред… – думал про себя Марат. – Полный бред… Я вновь сплю и вижу кошмарные сны… Нас не за что было убивать. Всех… Ведь я теперь тоже покойник… Они и меня убили. Они… Кто „они“, черт возьми?! Какой тяжкий бред!!!»

Ночная прохлада помогла унять головную боль, но, вместе с тем, ночь усугубила крайне сложное положение беглеца. Он не мог долго оставаться на берегу, где случайные отдыхающие на природе люди, местные жители и новые возможные преследователи совместно угрожали ему скорой поимкой. А темнота и наручники не способствовали быстрому продвижению в глубину спасительного лесного массива или попытке угона чьей-нибудь моторной лодки.

Его обязательно станут искать и подключат к поискам народ. Завтра первый попавшийся законопослушный гражданин сообщит правоохранительным органам о бешеном выродке, в пьяном угаре изуверски порешившем товарищей. Об опасном преступнике, которому терять уже нечего, и он готов на любой шаг, на любое очередное невообразимое побоище. Еще его могут запросто пристрелить из охотничьего ружья, забреди он случайно к какому-нибудь хутору или дачному поселку. Кто станет церемониться с невменяемым зверем, ошивающимся вокруг мирного жилища? Патриархальная Карельская глубинка по временам вершит праведный суд сама и никогда не выдает исполнителей приговоров.

Нырнувшая за облака луна окончательно стерла и без того плохо различимый в тени хвоистых сосен близлежащий пейзаж.

– Я не кабан в окладе. – Решительно произнес в пустоту Марат, бросая вызов неведомому врагу. – Прежде чем собаки, загонщики и стрелки поделят мое мясо, я обязательно кое-кому порву в клочья шкуру. Выйдет луна – найду на берегу проволоку, сделаю отмычку и сниму кандалы – бойтесь тогда охотнички. Пускай лишь невинные люди не пострадают на чужой войне. К фортуне взываю и вверяюсь без остатка всемогущему Провидению…

Сейчас колокол крематория отзвонил по прошлому тризну. Вовремя и символично. Будто прерывая некую странную, зависшую в недосказанности, утерявшую смысл театральную сцену. Новой еще не последовало, но она уже подразумевалась. Режиссер хлопнул в ладоши, актеры пришли в движение, декорации сменились. Осветители установили правильное направление и цветовую гамму своих приборов.

С последним ударом поминального набата солнце на востоке, поднявшись над утренней дымкой, вспыхнуло чистым, ослепительно ярким светом, запах ладана улетучился, повеяло живым теплом. Призрак смерти куда-то исчез, точно занявшись более существенными делами, чем личная встреча первого посетителя некрополя. Наверное, у Дамы с большой буквы, лишенной возможности всюду появляться в дежурном маленьком черном платье, ввиду ненормированного рабочего дня, пропал к Марату интерес.

Не доходя до крематория, тот свернул с Зеленой мили Шаолиня налево, пересек небольшое пустое пространство и углубился на территорию Старого кладбища, где березы, осины, ели, туи, розовые кусты и цветочные клумбы создавали атмосферу тихого задумчивого парка, украшенного витыми оградами и самыми разнообразными памятниками всем, нашедшим здесь свое упокоение. Это впечатление усиливали аккуратные скамеечки и столики внутри оград, а также кое-где видневшиеся на столиках и надгробиях стаканы, стопочки и рюмки. Стеклянные и хрустальные, граненые и со сложной насечкой, деревянные расписанные под Хохлому.

Вспомнились хохломские ложки Макарыча: большая для трапезы и маленькая для сахарного песка. Обе дешевые, затертые, с выщерблинками и трещинками, но хранимые с редким пиететом, словно дорогие сердцу реликвии. Маленькую оберегал лесной дед особенно. Кушал Макарыч помалу, а вот чай пил невыносимо сладкий, даже вязкий от набуханного в него рафинада.

– Нынче настоящего-то сахиру нет. – Сокрушался он, прихлебывая из фаянсовой кружки крутой, черно заваренный кипяток. – Раньше, бывалыча, с одним куском пиленого можно было чайник угомонить. Таперича пиленого нет. Или где есть – к нам не попадает. Брат с Тулы, когда ешшо пошта работала, слал. А без пошты не знаю, жив ли брат-то. Кабы не внуки, забыть мне вкус продухтов разных… Сельпо упразднили, автолавка не ездит, ногами за сардельками часто не набегаешься – коленки у стариков скрипучие, смазки им не хватает…

Свой век Савелий Макарыч доживал в одиночестве, коротая время между рыбалкой, охотой и возделыванием небольшого огородика с луковичными, картофельными и капустными грядками. Летом по хозяйству помогали приезжающие в гости на природу внуки, зимой старик довольствовался обществом западносибирской лайки Турки.

Когда голодный, измученный Марат на восьмой день скитаний набрел на заброшенную, затерянную в тайге деревню лесозаготовителей, Савелий Макарыч без лишних расспросов приютил скитальца, выдал ему кое-что из одежды и пристроил к делу: уборке урожая картофеля и утеплению на зиму обветшалого жилища. В тот год внуки не объявились, и дед заметно приуныл. Хозяйство его разваливалось. Завалинка осыпалась, оконные рамы «свистели», пол вдоль стен просел, из подвала по ногам несло холодом.