Одновременно признавалось целесообразным издать особый перечень открытых воинских частей, пересмотреть перечень сведений, запрещенных к открытому опубликованию и возложить на Разведывательное управление РККА контроль за публикацией материалов на военную тематику[1240].
Предложения комиссии устроили членов Реввоенсовета СССР, и они 18 марта 1924 г. на очередном заседании РВСС утвердили их[1241].
Мнением ОГПУ по данному вопросу военные не поинтересовались, хотя специальный отдел ОГПУ отвечал за постановку секретного и мобилизационного делопроизводства во всех ведомствах и организациях СССР[1242].
Решением СНК еще от 5 мая 1921 г. все ведомства и государственные учреждения обязывались руководствоваться распоряжениями и циркулярами спецотдела по вопросам шифровального дела и организации режимно-секретной работы[1243].
С ОГПУ был согласован лишь последний, 26-й, параграф нового перечня, в котором указывалось на запрещение публиковать «сведения, прямо или косвенно относящиеся к оперативной работе органов ОГПУ»[1244].
Здесь важно подчеркнуть, что у руководства органов госбезопасности, с одной стороны, и военного ведомства — с другой, уже в начале 1920-х годов наметился разный подход к определению секретности тех или иных сведений. В отличие от положения, сложившегося в настоящее время, когда перечни секретных сведений по военной проблематике составляются Министерством обороны России, а ФСБ РФ лишь защищает указанную информацию своими средствами и методами, в исследуемый нами период в органах ГПУ — ОГПУ считали необходимым принимать самое активное участие в разработке соответствующих перечней и даже возглавляли эту работу. И это в определенной степени объяснимо. Ведь при решении одной из основных своих задач — борьбы с иностранными разведками тем легче доказывать объективную сторону шпионских действий подозреваемых лиц, чем обширнее сфера секретной информации. На наш взгляд, такой подход не являлся главным, но стал одним из оснований существовавшей в СССР вплоть до начала 1990-х годов системы практически тотального закрытия информации, касающейся военных вопросов и оборонной промышленности.
Связь практики борьбы со шпионажем в мирное время с четким определением надлежащих охране сведений была не столь очевидна и принципиальна для различных государственных ведомств СССР, не исключая в определенной мере и военное. Вот почему ОГПУ инициировало в августе 1925 г. создание при Совете народных комиссаров комиссии по разработке достаточно важного постановления высших законодательных и исполнительных органов страны — «О шпионаже, а равно о собирании и передаче экономических сведений, не подлежащих оглашению». От ОГПУ в комиссию вошел заместитель председателя Г. Ягода[1245].
Проект постановления ЦИК и СНК Союза СССР был подготовлен в кратчайший срок (с учетом предварительной подготовки документа в ОГПУ) и 14 августа 1925 г. рассмотрен на заседании Президиума Центрального исполнительного комитета[1246]. Через четыре дня (18 августа) СНК СССР его утвердил и одновременно возложил на Наркомвоен, ВСНХ, НКВТ, ОГПУ, НКИД и Прокуратуру Верховного суда СССР составление перечня сведений, являющихся государственной тайной. Эти перечни должны были быть представлены в СНК в полуторамесячный срок для последующего опубликования[1247].
ЦИК и СНК в соответствии с «Основными началами уголовного законодательства Союза ССР и Союзных Республик» определили шпионаж следующим образом: «Передача, похищение или собирание с целью передачи сведений, являющихся по своему содержанию специально охраняемой государственной тайной, иностранным государствам, контрреволюционным организациям или частным лицам»[1248].
Ответственность за шпионаж предусматривалась в виде лишения свободы на срок не менее 3 лет, а в тех случаях, когда шпионаж вызвал или мог вызвать особо тяжкие последствия для интересов государства — расстрел.
В постановлении содержались два примечания. Одно из них разъясняло, что специально охраняемой гостайной считаются сведения, перечисленные в утвержденном СНК и опубликованном в печати перечне, а второе уточняло вопрос о военном шпионаже, ответственность за проведение которого сохранялась по статье 16 Положения о воинских преступлениях, утвержденного ЦИК Союза ССР еще 31 октября 1924 г.[1249]
Сколь трудной (из-за согласования, увязки интересов ведомств) была работа по составлению перечня секретных сведений, видно из того факта, что утверждение его затянулось почти на год — вместо полуторамесячного срока, отведенного СНК СССР. Лишь 30 апреля 1926 г. перечень утвердили на заседании Совнаркома[1250].
Перечни секретных сведений являлись тем фундаментом, на котором строились другие меры по защите военной и государственной тайны. Над претворением их в жизнь трудились совместно командование, политорганы и особые отделы ВЧК — ОГПУ. Однако если первые действовали по большей части в сфере организации режимно-секретной работы, поддержания ее на должном уровне путем применения административных и дисциплинарных мер, то органы госбезопасности концентрировали свое внимание на выявлении недостатков, могущих повлечь утрату секретных документов или привести к необоснованному расширению круга допущенных к важной информации лиц.
На протяжении всего изучаемого нами периода не было года, чтобы не случались ЧП в деле сохранения секретных сведений. Так, уже в июле 1922 г. за подписью начальника секретно-оперативного управления и одновременно руководителя особого отдела ГПУ Г. Ягоды во все местные органы была направлена почто-телеграмма о необходимости усиления работы по защите военных и государственных секретов.
В документе говорилось о 14 случаях хищения секретной документации, включая и мобилизационную. И это только за первую половину 1922 г.[1251]
Особым и контрразведывательным отделам предлагалось: 1) ознакомиться с порядком хранения, пользования и перевозки секретных документов; 2) предупредить всех лиц, допущенных к грифованным сведениям, о персональной ответственности и о том, что в случае пропажи секретных документов они подлежат немедленному аресту и привлечению к следствию; 3) установить секретное наблюдение за военнослужащими, являющимися важными секретоносителями; 4) за поимку лиц, грубо нарушающих режимные меры, вскрытие фактов утрат или хищения секретных документов представлять отличившихся к разного рода поощрениям. Во всех случаях, когда речь идет о проведении мероприятий по укреплению системы режимно-секретной работы, особые отделы обязывались выступить их инициаторами. Особое внимание приказывалось обратить на расследование фактов пропажи важных документов. Последнее было исключительно актуальным, поскольку недостаточно квалифицированное расследование случая исчезновения мобилизационного плана 25-й стрелковой дивизии, имевшее место в начале июня 1922 г., не позволило установить конкретных виновников. Г. Ягода потребовал от особого отдела Киевского военного округа предать суду ревтрибунала всех, кто нарушал приказ РВСР о порядке хранения мобилизационных и иных секретных документов, а также сотрудников особого отделения ГПУ при 25-й дивизии, не принявших должных мер по вскрытию недостатков в режимно-секретной работе[1252].
