Таким образом, мы можем констатировать, что чекисты абсолютно резонно ставили на протяжении 20-х годов вопрос о низкой эффективности территориальной системы, опасностях, которые она в себе таит. Взгляды сотрудников ОГПУ совпадали с мнениями реалистично мысливших представителей командования РККА.
В ходе реформирования РККА чекисты, используя свои оперативные возможности, оказывали содействие высшему военному руководству и командованию на местах в реализации принципа единоначалия, одного из важнейших принципов военного строительства. Претворение его в жизнь являлось объективно обусловленной закономерностью развития Вооруженных сил. Однако, в силу специфичности процесса создания РККА и Флота в СССР, указанный принцип одномоментно внедрить было невозможно. Власть командиров в годы Гражданской войны решительно ограничивалась наличием института комиссаров. С окончанием войны, после резкого сокращения армии, а следовательно и командного состава, проведения его чисток от ненадежных в политическом плане лиц из числа бывших офицеров, насыщения Красной армии выпускниками советских военных школ и академий, ЦК РКП(б) посчитал возможным принять постановление от 28 июля 1924 г. о введении единоначалия в войсках[1129].
Однако единоначалие распространялось не на всех командиров, а лишь на членов большевистской партии, способных взять на себя не только строевые и административно-хозяйственные функции, но и полностью отвечать за морально-политическое состояние войск.
К концу 1925 г. число единоначальников в Украинском округе увеличилось в три раза, в Западном — в два с половиной, а в Северо-Кавказском — почти в два раза[1130].
Правда, прирост достигался в основном за счет старшего и высшего комсостава, а не на уровне командиров батальонов и рот. Политработники менее активно переходили на командные должности, проявляя некоторый консерватизм, не желая при этом сокращения своих прав и переквалификации из комиссаров в помощников по политической части. Подытоживая первые успехи в переходе к единоначалию, руководитель Политического управления РККА А. Бубнов сказал, что многие командиры, став единоначальниками, сваливали всю ответственность за партийно-политическую работу и моральную устойчивость войск на комполитов[1131].
Более того, некоторые военные работники начали поговаривать, что необходимо ослабить партийное руководство армией. С другой стороны, обозначилась тенденция ускоренной коммунизации комсостава, которая заключалась во вступлении в ряды РКП(б), ВКП(б) для того, чтобы стать единоначальником и избавиться от надзора комиссаров[1132].
Многие политработники и чекисты реально понимали, к чему этот процесс может привести. По крайней мере, для сотрудников ГПУ — ОГПУ политическая и нравственная физиономия некоторых старших и высших командиров была ясна. Мы уже приводили сведения о М. Тухачевском и об И. Уборевиче. Дополним их следующими фактами.
В октябре 1929 г. Особый отдел Украинского военного округа прислал внеочередное донесение о попытке самоубийства командира-комиссара (т. е. единоначальника — А. З.) 51-й дивизии на почве злоупотребления спиртными напитками, о написании им заявления о выходе из партии и рапорта о демобилизации. Он неоднократно заявлял, что многие командиры РККА глупее его, но уже командуют корпусами или работают на ответственных должностях в центральном аппарате РККА, а его всего лишь направляют на политические курсы в Москву. Обо всем этом чекисты довели до сведения К. Ворошилова[1133].
Несколько месяцев спустя ОГПУ сообщило наркому по военным и морским делам о попытке самоубийства на почве употребления наркотических веществ командира-комиссара 2-й стрелковой дивизии. Поведение комдива стало темой для обсуждения подчиненными, что самым непосредственным образом влияло на морально-политическое положение начсостава[1134].
Регулярно пьянствовал и командующий Краснознаменной Кавказской армией К Авксентьевский, вследствие чего у него был серьезный конфликт с начальником политуправления Иппо[1135].
Командарма пытались лечить (одновременно с учебой в немецкой академии — A. З.) в Германии, но это закончилось скандалом и досрочным откомандированием в Москву. Вскоре его отправили в бессрочный отпуск, а фактически уволили со службы[1136].
Партийная часть начсостава Балтийского флота отказала командующему М. Викторову в доверии, отклонив в октябре 1930 г. его заявление о приеме в члены ВКП(б)[1137].
Чекисты вынуждены были оперативными мерами прикрывать обстоятельства убийства командира 2-го кавалерийского корпуса Г. Котовского. Начальник Одесского отдела ОГПУ Л. Заковский сообщил Г. Ягоде, что политическим совещанием (в него входили комполит корпуса, начальник особого отдела и военный прокурор — A. З.) постановлено через прессу настаивать на политической подоплеке убийства[1138].
Следствие по факту гибели Г. Котовского взял лично на себя Л. Заковский, развивавший версию о связи убийцы со спецслужбами Румынии.
Пьянствовал и, что значительно важнее, поддерживал троцкистскую оппозицию бывший командир конного корпуса Г. Гай. Будучи арестованным в 1935 г. за высказывание намерений убить И. Сталина, он показал, что вел антипартийные разговоры под влиянием личной неудовлетворенности своим общественным положением и занимаемой должностью[1139].
Такого рода характеристику некоторых представителей командного состава можно было бы продолжать. В большинстве случаев политработники и особисты придерживались единых позиций и каждый по своей линии докладывал о фактах «коммунистического чванства» и о низком моральном уровне ряда партийных командиров-единоначальников.
Число конфликтных ситуаций между командирами-единоначальниками и политработниками множилось. На развитие конфликтов повлияла и директива ПУР РККК № 28015/с от июня 1928 г. «О проведении самокритики в РККА». Основной идеей директивы являлось нацелить организаторов кампании на поднятие боеспособности Красной армии и укрепление руководящей роли в ней ВКП(б)[1140].
Указанная директива появилась на фоне событий, которые позднее обозначались как действия «военной оппозиции». Суть ситуации заключалась в том, что некоторые партийные организации, политорганы и военно-политическое учебное заведение (Академия им. Н. Толмачева), стремясь указать на развитие нездоровых явлений в РККА, таких как пьянство комсостава, очковтирательство, фельдфебельщина, рукоприкладство и т. д., перешли в принятых на собраниях резолюциях и решениях дозволенную грань и заявили о недостаточно твердом и четком руководстве Вооруженными силами со стороны РВС СССР и ПУРа (соответственно К. Ворошилова и А. Бубнова)[1141].
Выступавшие на партийных собраниях связывали указанные отрицательные тенденции с упущениями в практике проведения единоначалия. Начальник Военно-политической академии Я. Берман еще 27 января 1927 г. обратился с письмом к начальнику ПУРа А. Бубнову, где отметил, что постановление о ликвидации комиссарского института как контрольно-политического органа ошибочно и приведет к снижению уровня партруководства в Красной армии[1142].
