Ты, Пагиоль, на лету
Схватив суть жгучих речей,
Спеши к Да-и-Нет, мотив
В дороге не позабыв, —
пленник освободился от уз.
Гуляки были уже «хороши». Они не могли уже петь и рассорились, призывая деву Марию.
Анаэль отполз к ручью и перебрался через него. Цепляясь за корневища лоз винограда, косясь на луну, поднимавшуюся из-за холма, Анаэль побежал наверх к башенке между шпалерами винограда и на бегу обсыхал, опасаясь получить в спину пущенную из арбалета стрелу.
Когда виноградник кончился, Анаэль остановился и обернулся, чтобы проверить, нет ли погони. Но кто-то набросил ему на шею кожаную петлю, и сверкнуло у горла лезвие ножа.
– Молчи, – услышал он шепот.
Анаэль и не думал сопротивляться, не видя напавших.
Его подхватили под локти и потащили по склону вверх. Скоро он очутился в подвале со сводчатым потолком, возле костра, горевшего на полу. Его поставили на колени перед сидевшим на камне бритым человеком средних лет. Он был одет в козлиную безрукавку мехом наружу, под ней – голое тело, а в ухе – серьга по моде пиратов. Он ухмылялся.
– Где вы нашли это чудище? – спросил он. Анаэль был похож на лесного дьявола – в грязных лохмотьях, мокрый и бородатый, с жуткими шрамами на физиономии.
– Выскочил из виноградника, – просипел кто-то.
– От кого ты бежал?
Анаэль молчал, лихорадочно соображал, кто эти люди. Разбойники? Или кто? Явно не мусульмане, не христиане.
– Будешь молчать, – сказал краснорожий главарь по-арабски, – мы подвесим тебя на крюке над огнем… Кто ты?
– Я – красильщик, – поторопился вымолвить Анаэль. – И отец мой – красильщик в Бефсане.
Это было первое, что пришло в голову, но, вероятно, не лучшее…
– Что у тебя с лицом? Твой отец размешивал твоей башкой краску?
Разбойники, если они разбойники, захохотали.
– Ты угадал. Красильное дело такое… Я обгорел.
– Ладно, плевать. Так от кого ты бежал?
– Отец послал меня с образцами в Тивериаду. Вооруженные люди на лошадях…
– Поймали тебя на дороге?..
– Ты угадал! – Анаэль изобразил удивление. – Я не успел отпрыгнуть в кусты.
– Куда они едут?
– Не знаю, они не сказали.
– Где они?
– За виноградником у ручья разложили костер.
– Как это ты удрал?
– Они пьют вино и ничего не соображают.
Среди разбойников произошло движение.
– Если ты нас обманул, – сказал главарь в козлиной безрукавке и пожевал толстыми губами, – если там ждет засада, мы тебя просто прирежем. А если не врешь, я подумаю, что с тобой делать, красильщик.
Вожак рассмеялся, он был весельчак. После выяснилось, что он – известный разбойник.
Анаэля связали и бросили в сторонке на какую-то шкуру. Там, в относительном одиночестве и в полумраке, он наконец пораскинул мозгами. Несколько разбойников ушли из подвала с оружием. Если они и не найдут рыцарей, то хоть увидят остывающее кострище. А что будет дальше?..
Размышления Анаэля были недолги. Вернувшиеся разбойники кричали, перебивая друг друга, по-арабски, по-арамейски и на испорченной латыни о том, что нашли становище рыцарей и прирезали их во сне. Это дело тут же отпраздновали винопитием, плясками и восторженным воем.
Анаэля не трогали, и он уснул как убитый.
Утром его разбудил Весельчак Анри. Приложив толстый палец к губам, сделал знак следовать за ним. Округа была залита белым туманом. Восток набух светом восходившего солнца. На западе воздымалась гора Гелауй.
– Там, – сказал Анри, указывая на север, – твой родной город. Мы скоро пойдем туда.
– Зачем? – спросил Анаэль.
Весельчак усмехнулся.
– Узнаешь. Ты нужен мне, понял?
– Готов служить, если сумею.
– Еще бы. Меня зовут Весельчак Анри. Слыхал обо мне?..
Анаэль пожал плечами.
– Ну так учти, красильщик. Комтуры всех городов побережья, от Тира до Аскалона, мечтают меня поймать и объявили награду за мою голову. Я их осчастливил: ушел от них сюда. Пусть копят денежки до моего возвращения. Ты – здешний, и очень мне кстати.
– Я покажу, что знаю, – сказал Анаэль, – не только Бефсан, но и Анахараф, и Безен. Я знаю тайные калитки в крепостных стенах, знаю, где испражняются стражники…
Весельчак Анри кивал, а услышав об отхожих местах стражников, усмехнулся. Ему понравилась тирада пленника.
– Как тебя звать? – спросил он.
– Анаэль.
– Ты иудей? Перс?.. Может быть, армянин?.. Сириец?
– Мне известно, что мать была дейлемитка, а отец – с севера, из Халеба. Но я – христианин. Меня окрестил латинский священник.
Весельчак Анри достал из кармана кожаных штанов перстень с тамплиерской печаткой.
– Ты знаешь, что это?
– Я видел такой у одного из рыцарей, которые захватили меня.
– Я спрашиваю, знаешь ли ты, что это такое?
– Нет, – Анаэль решительно отклонился.
Анри спрятал перстень.
– Так вот, сын дейлемитки, я рад, что ты попал в мои лапы около своего дома и знаешь все потайные калитки. Но важнее другое: поблизости твой отец и… кто еще?
– Две сестры, – тихо ответил Анаэль, – мать умерла.
– Это значит, что ты нас не выдашь. Пока они живы.
Глава XIII. Сестры
Единокровные сестры Сибилла и Изабелла, дочери иерусалимского короля, не походили одна на другую. Старшая на полтора года Сибилла ничем не блистала и выглядела бесцветной. Изабелла – не то. Она была энергична, неукротима, порой казалась даже свирепой, притом – государственного ума.
Изабелла склонна была помыкать старшей сестрицей, при случае тормошила ее и норовила втянуть в авантюры. Сибилла пряталась от нее, вздыхала, молилась и иногда лила слезы.
Когда расстались, Изабелла с небольшим, но пышным двором отбыла в Яффу, Сибилла же поселилась в полумонастырском заведении под Иерусалимом по дороге к Вифлеему. Чинный порядок этого заведения соответствовал ее нраву. Она подолгу сидела в саду с жасмином и розами, не пропускала церковные службы, а появление нового духовника ее обрадовало. Обходительный и говорливый иоаннит отец Савари поддержал увлечение Сибиллы книгами отцов церкви. Он живо и целомудренно их комментировал. И не пытался использовать свое влияние на нее. Она с детства знала, что ей, возможно, придется царствовать как старшей дочери короля. И сторонилась людей, заискивающих перед ней с очевидным прицелом на будущие выгоды и блага. Политика ее не интересовала. Ее привлекала роль мученицы за веру, например, святой Агнессы. Она развивала эту тему в беседах с отцом Саварй о женах-мирроносицах и о ранах Христовых, разрывавших сердца Марфы и Марии. Он давал ей выплакаться, молился вместе с нею. Он никуда не спешил, не настаивал ни на чем и готов был ей растолковывать любое слово Святого Писания в сто первый раз.
Поскольку Сибилла не знала, куда ее ведут, она считала, что ее беседы с отцом Савари – всего лишь богоугодное времяпрепровождение. И вот однажды августовским утром говорливый иоаннит мог поздравить себя с тем, что основная часть пути – от оплакивания ран Христовых до признания прав ордена госпитальеров на ведущее положение в Святой земле принцессой проделана. Она согласилась посетить госпиталь Святого Иоанна в Иерусалиме, этот монумент моральной мощи ордена, самую знаменитую и, может быть, самую большую больницу в мире.
– Она потрясена увиденным, – сказал отец Саварй графу д’Амьену.
Достигнув решающего влияния на короля, великий провизор не без основания считал, что сегодняшний день ордена госпитальеров в некоторой степени обеспечен и надлежит беспокоиться о дне завтрашнем.
– За один этот день она пролила слез больше, чем за все время нашего общения, – самодовольно сказал отец Савари.
– Слезы – самая мелкая монета в кассе женской души, Савари.
– Только не у такой, как принцесса Сибилла, мессир. Не представляю себе соблазна, который собьет ее с пути истинного.