– Ну-ну, – сказал д’Амьен.

– К тому же я рядом с ней пять дней в неделю.

– Ваш дар известен, – кивнул великий провизор, – но дела, в которые замешана женщина, оценивать лучше по результатам.

Проповедник не стал спорить и почтительно облобызал руку великого провизора.

Ни один, ни другой не знали, что по возвращении в свою келью принцесса Сибилла нашла у себя на подушке некое письмо.

Совсем по-другому жила Изабелла в Яффе.

Она устроилась по-королевски. Каждое утро к ее выходу являлись десятки рыцарей, последовавших за нею из столицы. В Иерусалиме Бодуэн IV как-то сразу всем опостылел своими болезнями, затворничеством и скупостью. За последние четыре года он всего несколько раз появлялся перед подданными и со своими детьми виделся мельком. Его поведение порождало разные слухи. Но всем наскучило обсуждать, лихорадило короля накануне или у него желудок расстроен.

Дворяне, особенно молодые и бесшабашные, в Яффе при молодой принцессе жили довольно весело. Но обитатели Яффы не радовались. Сотня рыцарей с оруженосцами, слугами, лошадьми, как саранча на пшеничное поле, обрушилась на этот город. Вольные художники и мелкие авантюристы собрались в Яффу со всего побережья, от Газы до Аккры.

Сэкономив на Сибилле, Бодуэн выделил Изабелле приличное содержание, но только сама принцесса и ее мажордом, фантастически ей преданный эльзасец Данже, знали, до какой степени ей не хватает средств на увеселения.

Рано поутру, когда развеселая братия укладывалась спать, в городе и во дворце поселялась тишина.

Изабелла просматривала бумаги.

– Это что такое, Данже? Опять?! Тысяча двести бизантов?

– Да, Ваше высочество, – покашливая, отвечал сухой, как жердь, мажордом. – С учетом пени и налога.

– И каков же налог?

– Две пятых, Ваше высочество. В месяц.

– Почему же две пятых? Они сошли с ума!

– Они говорят, что брать с вас меньше они стесняются, боятся обидеть, Ваше высочество.

Изабелла встала из-за антиохийского столика, заваленного бумагами, и швырнула бумагу в камин.

– Что еще?

– Портовый пристав жалуется, что барон де Овернье зарубил на пристани лошадь кипрского купца.

– Чем ему не понравилась лошадь?

– Думаю, Ваше высочество, барон не попал по всаднику.

Изабелла усмехнулась, обнажив ровные зубы.

– Велите де Овернье заплатить за лошадь.

– Смею заметить, Ваше высочество, такие представления принято отвергать.

– Если бы барон зарубил купца, а тот случайно находился бы при оружии, в этом можно было бы разглядеть что-то рыцарское. Лошадь же – имущество. Достойно ли де Овернье покушаться на имущество какого-то купца? Простив барону, мы тем самым признаем, что он ведет себя неблагородно, не по-рыцарски.

Мажордом соображал в чем дело и соглашался.

– Вот именно. Я не желаю огорчать де Овернье и разрешаю ему заплатить за лошадь.

– Понятно, – кивнул Данже, – этот купец ошалеет от неожиданной милости.

– И впредь я повелеваю такие дела решать таким образом. И растолкуй всем, кто способен что-то понимать, смысл моего решения. Что касается Кипра…

Эльзасец не дал госпоже договорить:

– Кипр молчит.

– Это, наконец, странно. Гюи Лузиньян не показался мне молчуном.

Мажордом собрал пергаменты и направился к выходу. Остановился.

– Насколько я понял, у иудеев мы больше не одалживаемся. Две пятых!.. Тамплиеры дают деньги под десятую долю, и неограниченно…

Изабелла бросила взгляд на камин.

– Нет, Данже, ты не прав. Занимать придется у иудеев, даже если они потребуют больше двух пятых.

Лицо мажордома превратилось в вопросительный знак.

– Иудеям можно не отдавать, а тамплиерам – придется в любом случае.

В бело-красную залу дворца Великого магистра Рено Шатильонский вошел в ярости. В помещении находилось два человека – сам граф де Торрож и брат Гийом.

– …как какого-нибудь поваренка возили в корзине по городу! – шумел Рено. – В мужицкой телеге! Меня, чьи предки пировали за одним столом с Карлом Великим! Вы меня можете убить, но не унижать!

Граф Рено был громадного роста, статен, с пышной бородой. Словом, с виду образец латинского рыцаря, ну, и пьяница, забияка, мот, бабник. Оставалось выяснить, не дурак ли.

– Присядьте, сударь, – мягко сказал Великий магистр.

Подвигав усами, Рено Шатильонский опустился на табурет, расставил ноги и оперся правой рукой о колено. После недели пребывания в подземной тюрьме, его модные узкие шоссы были изодраны во многих местах, от роскошного блио остались лохмотья. Лишь острые длинные пигаши торчали вполне независимо. Появление этой обуви с загнутыми носами было обязано графу Анжуйскому, таким образом скрывавшему уродство стопы.

– В корзине вас доставили, сударь, исключительно ради вашей безопасности, – вступил в разговор брат Гийом. – И разве можно унизить дружеским участием? – брат Гийом встал. – Вас могли распознать. И донести о вас его величеству.

– Ну и что?! – с вызовом спросил рыцарь. – Почему нашего, Богом спасаемого монарха, должно интересовать известие о том, что граф Рено Шатильон разъезжает по столице?

– А вот почему, – брат Гийом взял со стола бумагу с большой королевской печатью и помахал ею.

– Что это?

– Что это?! – прорычал вдруг Великий магистр. – Королевский указ. В нем написано, что Рено Шатильонский приговорен к смерти за то, что неделю назад зарубил графа де Санти, которому его величество благоволил и был чем-то обязан.

Брови графа Рено сдвинулись.

Де Торрож продолжал:

– Вы задели короля, может быть, сами того не зная. Но это ничего но меняет.

Рено Шатильонский поиграл желваками, помрачнел и спросил:

– Почему этот пергамент у вас, а не у начальника стражи? Что вам от меня нужно?

Граф де Торрож улыбнулся.

– Ну, слава богу. Вы меня поняли. Оказывается, умеете не только махать мечом.

Рено поморщился.

– Хотя, граф, у вас в руках приказ насчет моей казни, прошу не фамильярничать. Итак?

Лицо Великого магистра побагровело от гнева, но брат Гийом умело перехватил разговор.

– Мы – не исчадия ада, – улыбнулся он. – И кроме этого пергамента у нас есть другие. Мы скупили ваши долги. Но требовать сразу расчета не станем. Вы поняли?

Рено Шатильонский отвел глаза и, втянув воздух, сказал:

– Извольте говорить яснее.

Брат Гийом потер кончик своего носа.

– Вам придется поехать в Яффу ко «двору» принцессы Изабеллы и сделать так, чтобы она увлеклась вами. Изабелла не страшилище, не старуха и не святоша. Поэтому мы считаем это поручение приятным и выполнимым. У вас будут расходы, вы захотите сменить экипировку, поэтому… вот. – Брат Гийом достал из эбенового ящичка большой кожаный кошель. – Здесь двести мараведисов. Согласитесь, мы высоко ценим услуги человека, чьи предки сиживали за одним столом с Карлом Великим.

– Прошу оставить моих предков в покое.

– Отправляйтесь, граф, отправляйтесь, – прогудел Великий магистр.

Когда заносчивый Рено вышел, подбрасывая на широкой ладони кошель с деньгами, граф де Торрож сказал:

– Я не слишком верю в успех предприятия. Девчонка умная, а ее страсть к Лузиньяну…

– Вы правы, мессир Уму принцессы Изабеллы могли бы позавидовать некоторые государственные мужи. Не случайно она выбрала Гюи, ведь за ним стоит Ричард. Но, думаю, подлинной страсти там нет. – Брат Гийом улыбнулся. – Тяга Изабеллы к Гюи, на мой взгляд, не такого характера. Я читал ее письма на Кипр. Они слишком разумны. Изабелла явно рассчитывает на трон.

Де Торрож усмехнулся.

– Пожалуй.

– Так вот, мессир, мысли Изабеллы – о восхождении на трон Иерусалима посредством брака с Гюи. А чувства – сами по себе. И появление такого самца, как Рено, ее растревожит. Он мастер любовных дел. Вот и посмотрим, что выйдет…

– Да, – пробормотал де Торрож, – Изабелла нам здесь не нужна. – А что Сибилла?

– Сегодня она получит первое письмо от неизвестного поклонника. Она немедленно изорвет его. И так поступит с десятью или пятнадцатью письмами. Читать их воспримет как грехопадение.