Кто-то ещё стал креститься, готовый упасть перед Жанной на колени, другие застыли пораженные.

– При чём здесь провидение?!

Жанна отвернулась и поморщилась. Несколько оруженосцев быстро оттаскивали в сторону безжизненное тело де Люда.

– Провидцем мог стать и этот господин, если бы заметил, что бомбарду развернули в нашу сторону. Мне жаль его…

– На войне о многих приходится сожалеть, – пробормотал потрясённый Алансон.

Ему понадобилось время, чтобы прийти в себя, сосредоточится и, вглядываясь в стены крепости сквозь дым и занимающийся кое-где огонь, объявить:

– Похоже, уже всё. Пора нам начинать.

Надев шлем, он дал сигнал к атаке взмахом меча.

– В преисподнюю их! Ату! – весело прокричал Ла Ир. – Боюсь, правда, что эти трусливые пивные бочки заставят меня скучать сегодня!

– Лучше бы ты молился о вечной скуке для себя! – сердито глянула на него в ответ Жанна.

Под своим развевающимся знаменем она бросилась в бой следом за герцогом, ничуть не смущаясь отсутствием какого-либо оружия в руках.

Клод, также почти безоружная, с одной только палицей, которой могла лишь отражать удары, но не наносить свои, последовала было за ней, но чья-то железная рука твёрдо ухватила её за кожаный ремень нагрудника.

– Куда? – прорычал в ухо голос де Ре. – Она без тебя как-нибудь…

– Но я должна быть рядом! – не замечая, что проговаривается, пыталась вывернуться Клод.

– Рядом со мной! – приказал де Ре. – И не вынуждай меня глупо подставляться под удар, высматривая тебя по сторонам!

Штурм начался стремительно. И страшно для англичан. Ярость, с которой лезли на стены французы, ещё не была знакома защитникам Жаржо, но среди них почти все стояли совсем недавно на поле перед Орлеаном, когда, воскресшая чудесным образом лотарингская колдунья… или всё-таки Дева Божья?… ехала на них одна, под защитой только своего знамени и солнечного света. Тот мистический ужас был ещё памятен и усилен невиданным доселе напором всегда презираемых и не умеющих воевать французов.

Что тут было делать? Снова дрогнуть? Сдаться? Всем было известно, что Саффолк пытался договориться с Ла Иром о двухнедельном перемирии, но ничего не вышло. Саффолка срочно отозвали в Париж, а Ла Ир… Точно никто не знает, но говорят, что Ла Ир в ответ посмеялся… Он и теперь смеётся, здесь, под стенами крепости, выкрикивая оскорбления в адрес её защитников.

И, конечно, эта кошмарная ведьма… Разве от Бога её власть и сила? Да нет! Быть такого не может! «Убейте её! – чуть не плача умоляли солдат английские командиры. – Убейте, и нам больше нечего будет бояться!». А чем её убьёшь, когда все стрелы летят мимо?.. «Осадные корзины! Тащите сюда осадные корзины!», – надрывались командиры в отчаянии…

Сжимая в руке только древко знамени, Жанна уже поднималась по осадной лестнице, когда со стены в неё полетели камни. Один выбил знамя из руки, а другой разбился о шлем, сбросив саму Жанну вниз, на землю. Опасное падение смягчилось, благодаря нескольким солдатам, бросившимся прямо под падающее тело, но девушке всё-равно понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя.

– Я жива! – закричала она, вставая и пытаясь обуздать шум в голове и неприятные, плавающие перед глазами круги. – Подайте мне знамя! Держитесь! Наш Бог поразит англичан! Они наши!..

– Вперед! – вторя ей, закричали солдаты вокруг. – За Деву! Они не смеют поднимать руку на Божью посланницу!..

И тут, то ли по случайному совпадению, то ли действительно по воле Господней, ворота Жаржо пали. С победным кличем французы ворвались внутрь, свирепой, ощетинившейся секирами, копьями и мечами рекой. Эта река, разбиваясь на многочисленные русла, понеслась по крепости, уничтожая одних и даря радость победы другим.

Стремительно начавшийся штурм завершился такой же стремительной победой.

И кровавой резнёй.

Пытавшихся бежать англичан настигли и истребили без великодушного милосердия победителей.

* * *

После боя, сидя в захваченной крепости, Жанна покорно дала себя осмотреть, хотя и твердила весь остаток дня, что совсем не пострадала. Однако, известие о расправе над гарнизоном крепости заставило её побледнеть и пошатнуться, что послужило для Алансона и других военачальников поводом немедленно позвать врача. Теперь все они толпились в комнате, ожидая результатов осмотра, как приговора.

– Ушибы есть, но несерьёзные… Я не вижу ничего страшного, шлем смягчил удар, – говорил врач, ощупывая голову Жанны и заглядывая ей в глаза. – Чтобы господам было понятнее, наша Дева пострадала не больше, чем пострадал бы любой из вас, вылетев из седла на турнире.

– Помнится, однажды я день провалялся без сознания, вылетев так из седла, – заметил Ла Ир.

– Я имел в виду обычное падение, после которого быстро встают.

Растерев Жанне виски остро пахнущей мазью и велев применять к ранам оливковое масло с жиром, лекарь удалился. Следом за ним Алансон выпроводил всех остальных, но сам задержался.

– Ты недовольна, Жанна? – спросил он, без особого, впрочем, смущения, а скорее, с вызовом человека, уверенного в своей правоте. – Сердишься? Полагаешь, следовало взять их всех в плен? Или, может быть, ты хочешь, чтобы я наказал передовые отряды за жестокость?

– Теперь уже нет смысла, – тихо ответила Жанна. – Но столько крови не могло пролиться безнаказанно.

– А я на это отвечу, что пролитая кровь, как раз и была наказанием. Я сам отдал приказ не брать пленных, когда узнал, что ты ранена, и не жалею! Оставь этот грех на моей душе и забудь. Сделанного уже не переделать. Но, если ты сердишься… Что ж, велю отслужить мессу… и не одну, но только за то, что ты всё же с нами, живая и невредимая… Это единственное, что важно сейчас, потому что ты очень дорога мне, Жанна… Очень дорога! Как и всем нам.

От внезапно подступившего волнения щеки молодого герцога покрыл лёгкий румянец. Он говорил, то ли не замечая, то ли не обращая внимания на Клод, которая, сидя в стороне, взялась отчищать от грязи доспехи Жанны и теперь затихла, боясь самым робким движением помешать или вызвать неловкость от своего присутствия.

Короткий обмен взглядами во время долгой паузы совсем её смутил. От глаз девушки не укрылось, как на мгновение синие глаза герцога словно подернулись туманом откровенной мечты, как дрогнули опущенные ресницы её подруги, как пыталась она побороть смущение, неуместное сейчас, но рвущееся наружу, потому что за словами герцога виделось то желанное, что против воли закрадывалось и в её сердце.

– Я всё понимаю, – прошептала Жанна. – Но одна моя рана не стоит стольких смертей.

– Ла Ир сказал, что падение волоса с твоей головы стоит большего. И я теперь сожалею только о том, что это были не мои слова.

– Вашим было дело, – выдохнула почти шепотом Жанна. – Да, я недовольна… Но спасение вашей души для меня так же важно, как спасение Франции. Я помолюсь за вас сегодня, мой прекрасный герцог. Только обещайте… вы должны исповедаться… Обязательно! Как и всё наше войско.

Вместо согласия Алансон низко поклонился и вышел…

Жанна какое-то время сидела молча, потом подняла на Клод взгляд, в котором, как она ни старалась, радость неумолимо перебарывала отчаяние.

– Мне стыдно, – беззвучно прошептали её губы.

– Не говори ничего, – так же тихо остановила подругу Клод. – Он прав в одном – сделанного уже не изменить. И утешить может только то, что ты всё делаешь, чтобы эта война скорее закончилась.

– Да… да. И поэтому надо торопиться…

Некоторое время она наблюдала за тем, как под руками Клод доспехи снова обретали чистоту и блеск. Потом взгляд её ушёл куда-то внутрь себя.

– Сегодня в сражении я видела Пьера…

Голос Жанны прозвучал отстраненно и глухо, словно тоже улетал куда-то с её мыслями в минуты долгой паузы, за время которой она то хмурилась, то замирала, то выходила из задумчивости, сердито встряхивая головой.