Угорь был родом из этих мест – внебрачный сын горожанки от кочевника-степняка. Вырос в бедности, если не сказать – в нищете. Подростком сбежал из дома, бродяжничал, скитаясь по континенту. Добрался до Восточного Взморья. Там, кажется, был гарпунщиком. Пару лет провел в Хрустальных Горах. Вернувшись в родные края, нанялся охранником в караван. Сопровождал товары в столицу. Клинком, говорят, владел виртуозно. Быстро завоевал уважение, стал десятником. Потом вдруг вместе с десятком переквалифицировался в разбойники. Караванные пути он знал досконально, и купцы в округе буквально взвыли.

Угорь действовал нагло, но четко видел границу, за которую не следует выходить. Не нападал на королевские грузы, чтобы из столицы не прислали солдат, а награбленными деньгами делился с местными, которые при случае давали ему убежище. К тому же ему невероятно везло – несколько раз он ускользал буквально из-под носа у стражи. Именно тогда он, кстати, получил свою кличку. Вся эта канитель продолжалась бы еще долго, если бы не возникла одна проблема.

Разбогатевший Угорь пристрастился к «звенящим каплям». И никто не подсказал ему вовремя, что в этом деле тоже надо соблюдать меру. Может, его лихие рубаки не решились сделать замечание атаману, а может, просто были не в курсе. Они-то ведь сами не во дворцах росли, и крошечные винтом завитые склянки с тягучей жидкостью (сто пятьдесят золотых за штуку) были для них экзотикой.

В общем, если говорить по-простому, у предводителя поехала крыша. Он стал буйным и утратил всякую осторожность. В конце концов не придумал ничего лучше, как напасть на воздушный транспорт, везущий в столицу золото. Тот факт, что корабли с таким грузом не делают остановок в степи, совершенно не смутил атамана. Он уже знал, как нарушить эту традицию. На дело взял только самых верных бойцов, готовых идти за ним до конца.

Когда корабль ночью летел над степью, с борта увидели горящую деревеньку. Снизу раздавался истошный визг, среди домов метались живые факелы. Не выдержав этого зрелища, капитан нарушил все мыслимые инструкции и отдал команду на спуск. Это стало роковой ошибкой.

Добыча была поистине королевской, но отношение местных к Угрю радикально переменилось. Мало того что он погубил деревню, так еще и ветер разнес огонь по степи – пожар уничтожил чуть ли не все посевы в округе. Угря возненавидели повсеместно. Теперь его гнали, словно дикого зверя. Из столицы прислали помощь. В конце концов атамана взяли живым.

Все это случилось лет семь-восемь назад. История была громкая, но не совсем по моему профилю. Помню, как начинался суд, но приговор уже не отслеживал – хватало других проблем. А оно, значит, вон как все обернулось. «Рассудит небо»… То есть Угря все эти годы держали в яме, ожидая, пока солнце заплачет. И вот этот день настал. Выходит, сегодня вечером… Когда именно? Ага, в семь часов. Да, в семь часов ожидается интересное зрелище.

Рядом бубнили:

– Что, кум, придешь сегодня?

– Так оно ж… Как же не прийти-то?

– И то верно, кум. Зажился этот червяк на свете, тьма ему в душу…

Толстая румяная тетка выскочила вперед и смачно харкнула прямо в глаза нарисованному Угрю. В толпе одобрительно загудели. К плакату шагнул конопатый паренек лет тринадцати. Он взял кусочек угля и, чувствуя полную поддержку собравшихся, большими корявыми буквами нацарапал поверх печатного текста: СДОХНИ! Его похлопали по плечу и отвесили поощрительный подзатыльник. Кум по соседству довольно крякнул.

А я застыл, не дыша.

Потому что пожелание на плакате было накорябано тем же почерком, что и надпись кровью на парусине. Как будто писал один человек.

Живи. Сдохни.

Сдохни. Живи.

В каком порядке это читать? Впрочем, тут и думать не надо.

Пожелание сдохнуть – это то, что происходит сейчас. А гадание всегда относится к будущему. Значит, будущее – «живи».

Угорь должен остаться жив.

Казнь отменяется.

И это моя задача.

Теперь, наконец, я понял. Да, мое присутствие повлияло на результаты гадания. Но я – не объект пророчества, а лишь его исполнитель. Инструмент, чтобы вмешаться в судьбу вот этого бородатого душегуба. Солнце не желает, чтобы он умирал. Почему? Я давно не задаю подобных вопросов. Я просто сделаю так, чтобы Угорь пережил этот вечер. Мой же разум до заката угаснет, как и обещал жрец.

Ты услышало меня, солнце.

Я благодарен.

Тебе, жрец, тоже спасибо. Если бы я сам тебя не зарезал, вернулся бы и угостил самогоном. Ну да ладно. Ты, я думаю, не в обиде. Душа при тебе, а что еще нужно просветленному старцу?

– Простите, сударь, – вежливо осведомился я у соседа, – а где у вас эшафот? Я, к сожалению, плохо знаю ваши края. Только сегодня прибыл.

– На «Добром Змее», позвольте полюбопытствовать?

– Вы совершенно правы.

– Прекрасный корабль!

– Опять же не могу с вами не согласиться.

– Да, да, превосходный! А эшафот у нас, изволите ли видеть, за городом. Выезжайте через западные ворота, а там уж рядом – на холме, справа от дороги. Будете сегодня присутствовать?

– Всенепременно, сударь! Всенепременно…

План действий сложился быстро – собственно, он был очевиден. Оставалась даже пара часов в запасе. Я решил истратить их с толком – разведать местность и поужинать напоследок. Хотел взять лошадь, но потом передумал. Городок небольшой, а спешить мне некуда. Пройдусь, подышу местной пылью, погляжу на людей.

Прогулочным шагом я за пятнадцать минут дошел до окраины. Крепостные стены в Белом Стане отсутствовали. Западные ворота, о которых говорил горожанин, оказались просто фигурой речи. Улица незаметно превращалась в проселочную дорогу и уходила в степь. Холм с эшафотом я, как было обещано, увидел издалека. Хотел подойти поближе, но передумал – все и так понятно.

На выезде из города имелся трактир – довольно убогий. Впрочем, за изысками я не гнался. Толкнул тяжелую деревянную дверь. Внутри воняло сивухой. Солнечный свет с трудом проникал сквозь грязные окна. Публика была соответствующая – селяне в льняных рубахах, пропыленные гуртовщики и пара поддатых купчиков. Чавкали, пили светлое пиво и обсуждали главные новости, которых на данный момент насчитывалось ровно две штуки: плачущее солнце и предстоящая казнь Угря. Я прислушался. По первому пункту все сходились на мысли, что будет худо – потому как оно ж понятно, что лучше точно не будет. Ну а бывшему атаману желали не откинуть копыта сразу, чтобы он сполна ощутил на собственной шкуре все оттенки солнечной скорби.

– Чего налить, сударь? – спросил у меня трактирщик. Вопреки расхожим стереотипам он был худой и бледный, словно постоянно недоедал. Захотелось даже оставить ему половину собственной порции.

– Пиво пока что, – ответил я. – Из мяса что предложишь?

– Барашка только что закололи, – при этих словах он поднял глаза к потолку, словно заклание происходило на крыше. Но я понял правильно и кивнул.

– Света без пепла тебе, хозяин.

– И вам того же, сударь.

Я присел на табурет у стойки, взял кружку и разом выдул почти две трети. Блаженно зажмурился – пиво было холодное и хмельное. Еще раз обвел взглядом полутемное помещение, выбирая место, удобное для еды.

В этот момент отворилась дверь, и на пороге возникли те, кого я ожидал здесь увидеть меньше всего. Малышка из благородного рода, телохранитель и опекунша. Действительно странно – я был уверен, что они выберут дорогую гостиницу у причала.

Заметив меня, телохранитель резко остановился и – видимо, уже по привычке – схватился за рукоятку меча. Я вздохнул, еще раз глотнул из кружки и закусил сухариком. Мне, по большому счету, было начхать на его проблемы. Не нравится – может валить на все четыре стороны света.

Меченосец так и собрался сделать. Он что-то шепнул старой даме, указывая на выход, но та его не послушала. Качнула головой и величественно двинулась к стойке. Телохранитель состроил кислую мину и вместе с девчонкой потопал следом. Багажа у них не было. То есть вообще – ни сумки, ни чемодана. Как будто решение о поездке они приняли за минуту до старта и сразу кинулись на корабль. Так бывает, когда люди от кого-то бегут.