Какая-то вселенская тоска пыталась невидимым куполом накрывть эту остановку, остановку, где стояли они четверо.

-Маршрутка! Это - наша! – Светка влезла первая, Рубен – следом, потом, осторожно, стараясь не удариться головой о крышу машины, кое-как – Алиса. Бо с сумкой погрузился последним.

Алисе было невыносимо грустно. Она смотрела, как они, весело перепихиваясь локтями, пытались выяснить, кто же платит, как делили сдачу, совали друг другу не пригодившиеся червонцы, и готова была разреветься. Из-за всего. Из-за того, что она уезжала… Конечно, если бы она решила бы остаться, она смогла бы это сделать…. Но дело упиралось в то, что она не была здесь нужна. Она вообще нигде не была нужна – ни там, откуда она уезжала, ни там, куда она ехала. Просто не нужна.

Она ничего не умела, ничего не хотела, ничего не значила. Она просто была Алисой – вот и всё. И ей казалось, что этого – вполне достаточно. Достаточно, чтобы приносить кому-то радость или облегчать жизнь. А вот жизни так совсем не казалось. Ей казалось, что Алиса должна работать, стремиться к чему-то, быть лучшей из лучших, одним словом – жить! Алиса и жизнь враждовали очень давно. И ни та, ни другая не собирались сдавать своих позиций.

- 2 -

Светка была очень довольна собой. Жизнь казалось ей прекрасной, и, к слову сказать, прекрасной оттого, что она, Светка, занимала далеко не последнее место. Может, не первое, но уж точно не последнее.

-Да забери же ты, наконец, свою десятку, Рубен! – тон исключал отказ, и Рубен послушно сунул червонец себе в карман. С билетами разобрались.

Маршрутка тронулась. Ехать-то было всего ничего – выходить через одну, но Светке нравилась сама атмосфера проводов. Несколько дней назад, на вопрос Алисы – сможет ли она уехать «просто» – просто оставив ключи кому-нибудь из соседей и никого не напрягая проводами, она сказала: «Нет». И не просто «Нет», а «Нет! У нас друзей так не провожают».

Алиса хотела было спросить – кто здесь чей друг и что вообще это значит – такая вот дружба, но долгий разговор затевать не хотелось, а маленьким было не отделаться. Поэтому она попросту промолчала. И смирилась с тем, что будут проводы.

За окнами маршрутки мелькали сирые февральские деревья, дома, и люди. Люди выглядели немного испуганными. Возможно, из-за вчерашнего терракта, а может, они, так же, как и Алиса, всегда выглядели немного испуганными. Просто в обычные дни это было не так заметно, а в день после терракта – каждый понимал, насколько всё ненадёжно на самом-то деле, и пелена вечно спешащей деловитости москвичей слетала. И они понимали, что они – просто люди. А с просто людьми может произойти всё, что угодно.

Устроившись поудобней в кресле Светка посмотрела на Алису. Вид у той был совершенно больной. Света почему-то разозлилась: ну, вот чего ей, этой дуре, надо? Приехала, жить есть где…

Да другая бы вдоль и поперёк Москву облазила, да нашла бы работу, а эта!..

То - ей не подходит, там - она не подходит…. Да и вообще…. Не похоже, чтобы она уж очень хотела устроиться на эту работу….

Все эти разговоры о смерти, о высотках…. Скорее всего, враньё всё это. Чёрт его знает, что ей нужно. Скорее всего – просто устроится где-то, чтобы все проблемы решал кто-то другой, а она, Алиса, принимала бы это всё, как само собой разумеющееся…. Тоже мне, королева…. Вот что ей на самом деле нужно, а не работа…. Не врала бы хоть….

Светка отвернулась, и попробовала справедливости ради поставит себя на место Алисы. Не получалось. То есть получалось, но получалось как-то не так. Конечно, у неё была своя, Светкина квартира, и у неё была своя, Светкина работа…. И родители у неё тоже были. Вот!

Родители-то у Алисы точно есть! А она всё плачется….. Да и не такой уж, наверное, и плохой этот Нижний Новгород – живёт же там огромное количество людей! Светка, конечно, ни разу там не была, но – раз город есть, то, должны же там жить люди! И какая-то часть этих людей – непременно неплохая. Вот так. А квартира? А что квартира? Захотела бы – заработала. Вот и всё, вот и голову нечего ломать.

А то, чуть что – самоубийство! Конечно, можно помочь человеку (особенно, если это позволяет почувствовать себя «спасателем»), но надо же и честь знать! Если ты решила менять свою жизнь – так меняй, кто мешает-то….

Или уж, это…. Самоубивайся, а не заставляй других нервничать.

Подумав так, Светка жутко смутилась. Мысль возникла в голове стихийно, эта мысль была из тех странных мыслей, которые выскакивают из ровно откатанного потока мыслей, совершенно не считаясь с этим самым потоком.

Она попыталась впихнуть её обратно: ко всему, в конце концов, можно приспособиться. Ко всему. А если нельзя – нужно менять свою жизнь. Менять, а не апатично рассуждать о мерзостях мира.

У неё, у Светки, тоже в жизни многое было. Но она никогда не опускала рук, она всегда хотела жить. Жить в своей квартире, заниматься любимым делом.

А эта…. Такое впечатление, что она вообще ничего не хочет.

Алиса сидела, устало прислонившись к оконному стеклу маршрутки. Да, она понимала… Она понимала, что Светка думает о ней, об Алисе. Что думает именно так.

Она чувствовала Светкины мысли, но как объяснить слепому, что такое солнце?

Как объяснить, что Нижний – это город, где никто не знает, кто такой Кортасар, как донести до неё, до Светки, то, что мать с бабушкой постоянно ругаются, а максимальный оклад, на который она могла рассчитывать в этом городе – это, в лучшем случае, тысячи четыре….

И если снимать собственное жильё, то придётся отдавать за него почти всю зарплату – работая при этом от звонка до звонка, с девяти до семнадцати…. А потом пробираться домой в чью-то чужую, ставшую временно твоей, квартиру…

И как будет давить виски – от усталости, и как будет безнадёжно на душе – от того, что не с кем поговорить, и как это всё будет чуждо – до такой степени, что лучше не быть вовсе, чем быть во всём этом…. Жизнь стоила слишком дорого, Алиса понимала это. Но ей нечем было платить. Совсем нечем. У неё не было родственников – таких, которые могли бы понять и помочь. У неё даже не было друзей…. И она понимала, что это – неправильно. Что таких жизней не должно существовать. Жизнь должна быть совсем другой. Простой – даже если сложно. Весёлой – даже если хочется погрустить. И она не должна быть одинокой – ни в коем случае. Люди не должны быть одиноки. А если так получается…. То надо уходить, потому что кроме хлопот и горя окружающим ты ничего принести не можешь.

А ещё – чувства брезгливости. «…Жила здесь одна… одинокая…. девяносто лет небо коптила, хорошо, что померла, и так – пожила…. проболталась, как дерьмо в прорубе…. Проссала всю квартиру…».

ВОТ ЭТОГО ТОЧНО НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ. И АЛИСА НЕ СОБИРАЛАСЬ ДОЖИДАТЬСЯ ЭТИХ ЧЬИХ-ТО СЛОВ. НЕВАЖНО ЧЬИХ, ГЛАВНОЕ, ЧТО НЕ СОБИРАЛАСЬ.

- 3 -

-Наша!

Рубен первым вывалился из маршрутки и подал руку выходящим из неё девушкам. Он так привык. В его мире было так заведено: если он едет с девушкой в транспортном средстве, то на выходе, обязательно подаёт ей руку. Светка руку гордо проигнорировала, Алиса опёрлась – она понимала и ценила такие вещи. Понимала, что не всегда это делается для девушки. Иногда это делается ещё и для того, чтобы не разрушить свой привычный внутренний мир. А у Рубена было именно так.

Слякоть…. Опять слякоть…. На ступеньках, ведущих в метро, вполне можно было поскользнуться. Алиса на минуту представила, как она падает, вывихивает лодыжку, и не уезжает в Нижний…. Поморщилась…. Нет, Нижний или не Нижний, но ОТСЮДА она должна была уехать. И чем скорее, тем лучше. Она взяла под руку Рубена.

-Я боюсь за тебя. – сказал Рубен, и на минуту ей показалось, что для него это действительно не просто слова. Он почти плакал. – Ты сказала, что выйдешь во Владимире и бросишься с многоэтажки…

-Рубен. – Алиса старалась быть очень осторожной, подбирая слова, - Я тогда сама не знала, что говорю. Я не знала про Каниса, про Кэт. Про их самоубийства. Про то, что Таня, скорее всего, погибла в этом дурацком терракте я тоже не знала. А теперь – знаю. Поэтому я не стану умирать. По крайней мере – сейчас. Я честно доеду до Нижнего, честно отосплюсь и уже послезавтра буду в сети… Ты мне веришь?