В комнате появились светильники, и в их коптящем желтоватом свете квестор консульской армии увидел широкое, улыбающееся лицо человека примерно своих лет, все испещренное шрамами, похожими на присосавшихся к коже белых сороконожек.

Принесшему вино Метробию было приказано уйти.

– Нумибиец ждет.

– Позже.

Усыпанный ползучими шрамами гость терпеливо ждал, когда хозяин как следует изучит его. Он достал из складок одежды небольшое бронзовое, ничем не примечательное кольцо.

– У тебя должно быть такое же. Мы обменялись ими однажды прохладным апрельским утром. Мы решили, что если наши души не узнают друг друга, то узнают кольца.

Сулла продолжал молчать.

– Может, мне назвать свое имя? – довольно язвительно улыбнулся ночной посетитель.

– Почему-то я был уверен, что ты погиб.

– Воды Коцита смилостивились надо мною и выбросили на берег, населенный не тенями погибших, а живыми.

Квестор, постепенно приходя в себя, подошел к столу, на котором стоял принесенный Метробием кувшин, и налил себе вина.

– Будешь пить?

– Не-ет, пока нет. Пока не удостоверюсь, что у тебя не пошло на убыль желание избавиться от меня. Например, отравить.

Сулла пожал плечами.

– Я могу приказать тебя зарезать.

– По правде говоря, ты можешь сделать со мной все, что угодно. Что бы я ни кричал во время экзекуции, мне все равно не поверят, сочтут мои слова бредом сумасшедшего.

– Ты очень верно представляешь себе положение дел, – усмехнулся Сулла и сделал большой глоток.

Одет странный посетитель был в поношенный голубой хитон, кое-как повязанные сандалии, на шее болталось варварское ожерелье из черных, кажется птичьих, коготков.

– Понимаешь ли, я решил теперь жить вместе с тобой.

Сулла слегка поперхнулся вином.

– Да, да, не удивляйся.

– Я удивляюсь только одному, по правде, что ты еще жив после всего, что сказал.

Гость заулыбался.

– Тебе любопытно, тебе интересно, а потом, мое соседство тебе ничем не грозит, и ты сам скоро это поймешь. Ведь я ни на что не претендую, кроме роли раба.

– Раба? – В глазах квестора мелькнула искра интереса.

– Именно. По многим причинам это для меня наилучшее положение. Во-первых – натура. Она у меня рабская по природе. Я по ошибке был рожден в высоком доме. Может статься, мать моя изменила с каким-нибудь садовником или банщиком, а может быть, меня и вообще подкинули в колыбель. Такое ведь тоже случалось, вспомни мифологию. Сплошь и рядом.

– А во-вторых?

– А во-вторых, я дал обет. Даже не буду говорить какой, сам знаешь. Стоит мне от него отступить хоть на полслова, они все, – он провел скрюченной рукой по лбу, указывая на шрамы, – начинают ползать.

Сулла еще отхлебнул вина.

– Я люблю прислуживать, вылизывать пятки, спать, свернувшись у господских ног калачиком. Я раб, раб, настоящий раб, без надежд на будущее; я не стану мечтать о свободе, потому что надеваю на себя эти оковы добровольно.

– Ты говоришь так, будто я уже согласился тебя принять.

– Конечно, согласился или вот-вот согласишься.

Квестор пожал плечами.

– Для чего мне это? Проще тебя убить и бросить в выгребную яму за бараком в порту.

– Это ты сможешь сделать в любой момент, как только я попытаюсь взбунтоваться. А со мной тебе будет интересно. Твоя жизнь как бы приобретет зеркало. Твоя душа получит собеседника, ибо, согласись, ну с кем ты можешь поговорить, ни в чем себя не сдерживая? С каким царем?! С каким консулом?! Ничтожные, злопамятные и не очень умные твари.

Сулла сел к столу, усыпанному полусвернутыми свитками и различными письменными принадлежностями. Последние слова незваного гостя ему понравились.

– И что же ты потребуешь за свои, не знаю пока какие, услуги? Какую оплату?

– «Оплату»! Он сказал слово «оплата»!

– Что тут смешного?!

– Я ведь буду рабом, понимаешь, рабом?! Мне достанутся объедки с твоего стола, а это, как правило, лучшая часть того, что готовится на кухне. Мне достанутся все женщины, которых я увижу в твоем доме, кроме тех, которых ты по своему капризу не захочешь использовать сам. Мне достанется громадная власть над всеми домочадцами; и даже твои офицеры, свободные римляне, всадники и аристократы станут мне угождать, потому что я буду раб Суллы.

– Да, ты просишь немало.

– Я прошу то, чего ты не будешь мне обязан давать. Я буду иметь, но ты не потратишься!

Взяв со стола длинное кипарисовое стило, квестор некоторое время вертел его в руках.

– Скажи, а какому богу ты дал обет – Асклепию, Юпитеру?

Гость помотал головой.

– Ты вряд ли слышал о нем, это маленькое восточное божество. Мне рассказал один финикийский купец, когда я оказался у него на корабле.

– А как ты мог оказаться у него на корабле? – искренне удивился Сулла.

– Это очень длинная история, именно потому, что совершенно правдивая. Так вот этому восточному божку я и поклялся… в общем, поклялся я ему…

– А где ты пропадал все эти годы, почему не явился ко мне раньше?

– Справедливый вопрос. Но чтобы я мог ответить на него, тебе нужно вспомнить, кем ты был три-четыре года назад.

– Для раба ты позволяешь себе слишком вольные речи.

Странный собеседник низко поклонился и пополз к сапогу патриция, чтобы его поцеловать.

– Не паясничай.

– Ладно, не буду. – Раб охотно встал, отряхивая тунику. – А на спрошенное отвечу – я следил за твоей жизнью и, пока ты барахтался в мелкой грязи интриг на форуме и в бездарных комициях, я не хотел к тебе приближаться. Какая польза была в том, чтобы стать рабом нищего аристократа?

Сулла весело рассмеялся.

– Негодяй!

– Клянусь волосами Минервы – несправедливое обвинение. Вряд ли тебе было бы легче вести свои дела, извести я тебя о собственном существовании.

Сулла продолжал смеяться.

– Могу поспорить, я угадаю, когда ты впервые решил предстать передо мной.

– Угадай.

– В тот месяц, когда мне поручили квестуру в армии Мария и я занялся подготовкой свежей кавалерии для него.

Гость уважительно кивнул, оценив проницательность своего господина.

– Это уже было похоже на начало блестящей карьеры. Я попробовал проникнуть в твое окружение, но натолкнулся на этого молчаливого и слишком преданного негодяя.

– Марка Карму?

– Да, твоего секретаря. Ты можешь по праву гордиться, ты подобрал себе великолепного работника.

– Какая-то непонятная ирония звучит в твоем голосе. Что ты хочешь сказать?

– Я только хочу сказать, что мне стоило гигантских трудов убедить его допустить меня к разговору с тобой. Я притворялся и твоим родственником, и югуртинским лазутчиком, и еще Юпитер знает кем.

– Он снизошел?

– Снизошел, и я уже был в двух шагах от твоего бальнеума, когда вдруг ты затеял эту омерзительную…

– Омерзительную?

– По-моему, так восхитительную комедию, все было бы замечательно. Я рыдал от счастья, стоя с арфистками за занавесом, я молился своему маленькому жестокому божку за то, что он дал мне возможность не ошибиться в тебе. Но тут…

– Что тут?

Раб вытер искренние слезы краем хитона.

– Будто ты не помнишь – скачка. Бешеная скачка в Остию. Я еле успел, умолив твоего железного секретаря пустить меня на корабль.

Сулла в продолжение этой расцвеченной рыданиями, ужимками и деланым смехом речи откровенно веселился.

– Почему же ты не подошел ко мне во время плавания, времени было достаточно.

– Как я мог подойти, когда я не мог ходить! И потом, разве возможен серьезный разговор на корабле, там столько свидетелей и такие тонкие стенки?

– Это верно.

– Но и там я получил радость, огромную радость, если признаться.

– Что ты имеешь в виду?

Гость закатил глаза и сладострастно покачал головой.

– Сцена гадания. Я стоял в толпе гаруспиков и авгуров, среди этих бесконечных священных кур, и восторженно, с наслаждением следил, как ты управляешься с одуревшей от нелепого страха толпой суеверных идиотов. В самом деле, можно ли ставить успех громадной экспедиции, транспортировку целой армии в зависимость от того, насколько налита кровью печень безмозглой птицы.