– Ничего, – Егор хотел посмотреть по сторонам, но тотчас прикрыл глаза: они так наболели, что в голове, подо лбом, заломило. – Где я?

– Дома. – Галина Петровна положила ладонь на лоб больного. Ладонь чуть вздрагивала.

– А где… Марья?

– Она ушла. У нее отец тоже заболел.

– А ты чего здесь?

– Я? Так просто. А вам что, неприятно?

– Почему?… Ничего, – Егор отвернулся к стене и замолчал.

Яшу нашли через три дня. Охотники с гор.

Притащили в избушку к Михеюшке:

– Знаешь такого, отец?

Яша стукнулся об пол, как чурбак, – застыл скрюченным.

Михеюшка заглянул в лицо покойнику, медленно выпрямился и перекрестился.

– Наш… Яша Горячий… Царство небесное… Кто его?

– Кто-то нашелся. Кто он был-то?

– Человек… кто? Надо сказать нашим-то.

Охотники поколготились в избушке, отогрелись и ушли.

Один на лыжах побежал в Баклань.

Кузьма, когда узнал об убийстве Яши, побледнел и, стиснув зубы, долго молчал.

– Из ружья? – спросил он Николая, который сообщил ему эту черную весть.

– Из ружья. Всю голову размозжили.

Кузьма накинул полушубок и пошел к Любавиным. Но по дороге одумался:

«Нет, так не пойдет. Надо умнее делать».

А как умнее, не знал. Пошел медленнее. Незаметно пришел к Фединой избушке.

Федя сидел в переднем углу, около окна, подшивал жене валенки.

– Здорово, Федор!

Кузьма присел на табуретку.

– Здорово, – откликнулся Федя.

И нахмурился… Швыркнул носом и низко склонился над валенком. Смерть Яши удивила Федю, крепко опечалила. Он ходил смотреть друга, долго стоял над ним, потрогал его холодную руку… Лицо Яши было закрыто полотенцем. И вот это полотенце, небольшая, конопатая, холодная рука, белая чистая рубаха – все это странным образом не походило на Яшу, а вместе с тем это все-таки был Яша…

– Что, Федор? – спросил Кузьма.

Федя медленно поднял большую взлохмаченную голову.

– Угробили Яшу, – тихо сказал он и снова склонился к валенку.

– Пойдем посмотрим то место? – попросил Кузьма.

На месте, где убили Яшу, была неглубокая ямка в снегу, несколько больших темно-красных ягодин крови – и все. Сколько ни искал Кузьма, ничего больше не обнаружил. Пошли обратно.

Когда подходили к деревне, Кузьма твердо решил:

– Федор, пойдем к Любавиным. Это они за Макара.

– Я не пойду, – сказал Федор.

– Почему?

– Так. Не могу пока… Шибко горько.

– Тогда я пойду один. К Егору сперва.

– Егорка хворый лежит.

– Он на этой неделе тоже охотился.

– Сходи. А я… не сердись – не могу. Я, может, выпью пойду.

Егор опять впал в беспамятство. Около него сидела Марья. Кузьма в первую минуту пожалел, что пришел сразу сюда, но отступать было поздно.

– Здравствуйте! – громко сказал он.

Марья от неожиданности приоткрыла рот… Молча кивнула.

Кузьма снял шапку прошел к столу. На Егора не посмотрел.

Вытащил из кармана замусоленную тетрадку, аккуратно расправил ее.

– Когда твой муж пришел с охоты? – спросил он.

– Неделю, как… – Марья вопросительно и удивленно смотрела на Кузьму.

– Он принес чего-нибудь с собой?

– Чего?

– Дичь какую-нибудь?

– Нет.

– Ничего не принес?

– Нет.

– Где его полушубок?

– Вон висит.

Кузьма подошел к полушубку, похлопал по карманам. В одном что-то звякнуло. Кузьма вытащил четыре пустых гильзы.

– Так, – значительно сказал он. Осмотрел весь полушубок, снял со стенки ружье, заглянул в стволы. – Понятно.

Надел шапку и вышел, не посмотрев на Марью.

В тот же день он собрался и уехал в район.

Не было его три дня.

Возвратился обновленным: похудевший, собранный, резкий.

Забежал на минуту домой. Клавди не было в избе. Дверь в горницу закрыта. По глазам домашних понял: что-то случилось.

– Что такое? – не поздоровавшись, с порога спросил он.

– Ничего, – усмехнулся Николай. – С прибавлением нас…

– Родила?

– Ага. Девку. Хорошая девка получилась.

Кузьма прошел в горницу – там никого не было.

– А где она?

– У наших. Вечером съездим за ними.

Кузьма пошел в сельсовет.

Приехал он не один – в сельсовете сидел тот самый работник милиции, которого привозил Платоныч.

– Жена родила, – сообщил ему Кузьма.

– Дело, – похвалил мужчина.

– Девку… елки зеленые! – Кузьма сел к столу и рассеянно стал смотреть в окно.

– Где председатель-то? – спросил мужчина.

– Сейчас придет. Сына хотел…

– Ничего. Девки тоже нужны.

Пришел Елизар, вопросительно уставился на приезжего.

– Здравствуйте, товарищ.

– Здравствуйте. В каком состоянии Егор Любавин?

– Ходит. Давеча видел – по ограде ходил.

– Надо вызвать его.

– Для чего?

– Для дела. Не надо ничего говорить. Вызывают – и все, – работник милиции говорил молодым звучным голосом, короткими фразами, уверенно. Был он в том же костюме, в каком приезжал прошлый раз.

Елизар ушел.

– Сына, говоришь, хотел?

– Сына, – упавшим голосом сказал Кузьма; он сразу как-то устал. Он, конечно, обрадовался, но он так свыкся с мыслью, что у него будет сын Василий, так много думал об этом, что теперь несколько растерялся.

– Ну-у… уж ты совсем что-то скис, брат! На, кури.

Кузьма закурил. Попытался представить свою дочь… Усмехнулся.

– Ничего. Я так просто, думаю.

…Егор сильно похудел за эти несколько дней. Держался, однако, прямо. Смотрел спокойно, угрюмо.

Кузьма так и не привык к любавинскому взгляду; всякий раз, когда кто-либо из них смотрел на него, его охватывало острое желание сказать что-нибудь резкое, вызывающее.

– Садись, – сказал приезжий.

Егор сел.

Елизар, сообразив что-то, вышел.

Кузьма и приезжий внимательно смотрели на Егора.

– Ты убил Горячего? – неожиданно, в упор, спросил приезжий.

Не столько спросил, сколько сказал утвердительно.

Голова Егора дернулась, точно его кто позвал сзади.

«Он», – подумал Кузьма.

– Нет.

– Это чьи гильзы? – приезжий расставил на столе рядком четыре штуки.

Егор посмотрел на патроны, потом на следователя и на Кузьму, на душе у него стало немного веселее: он думал, что им известно больше.

– Не знаю. Может, мои, – у меня такой же калибр.

– Ты охотничал в среду? Перед тем, как захворать?

– Охотничал.

– Видел Горячего?

– Нет. Я не дошел до избушки… плохо стало, я вернулся.

– В кого же ты стрелял?

– В зайцев.

– Не попал, что ли?

– В одного попал, но испортил шкурку, не взял. А зачем это все?

– Ты четыре раза стрелял?

– Четыре.

– Так… – следователь уставился на Егора угнетающе долгим, насмешливым взглядом.

Егору снова сделалось не по себе, он лихорадочно вспоминал: четыре раза он стрелял или больше? Один раз промазал, потом попал, двумя выстрелами добивал Яшу в голову – четыре. Двумя добивал или тремя?

– Вспомнил?

– Что?

– Сколько раз стрелял?

– Четыре.

Следователь пружинисто выкинул свое тело из-за стола, рявкнул в лицо Егора:

– А пятый раз в кого стрелял?!

Это было так неожиданно, что даже Кузьма вздрогнул.

– Почему у тебя в кармане было пять патронов? Почему?! Ну?!

– Ты не ори, – негромко сказал Егор. Он заметно побледнел; момент был жуткий.

– В кого стрелял?!

– Не ори, понял! – Егора душили страх и злоба. – А то не погляжу, что ты власть. Нечего орать.

Шрам у Кузьмы багрово накалялся.

– В кого стрелял? – сквозь зубы, тихо спросил он. Он сам в эту минуту верил, что в полушубке Егора было пять патронов.

Егор не шевельнулся, только настороженно прихмурил глаза. Он отчетливо вспомнил ясное морозное утро, Яшу, его побелевшее, растерянное лицо… Выстрел. Негромкое: «Не губи, Егор». Еще выстрел. Потом еще. И еще. Откуда же их пять?

– У меня на полатях еще двадцать пять патронов, – что же, я за всех покойников отвечать должен? – Егор обретал уверенность. Поднял глаза на следователя. На Кузьму упорно не смотрел. – Забыл, наверно, в кармане – и все. А где он, пятый-то? – Егор кивнул на патроны.