– Еще труднее представить себе женщину, которой выпадает всю эту жизнь прожить рядом с ним.

– Согласна, мужик он сур-ровый, – с непонятной Вадиму легкомысленной улыбкой подтвердила она.

– И, как я понял, любвеобильный.

– Вот этого я бы не сказала. Когда ложилась с этим доктором у него на даче, на белых простынях, у меня было такое чувство, словно он и меня сейчас начнет вскрывать. Я ведь много раз присутствовала при том, как он вскрывал трупы женщин, и даже считалась его лучшей ученицей. Стоит ли удивляться, что я и ушла потом в отведенную мне комнату почти девственницей. Поздней ночью, завернутая в простыню! – она хохотала так раскатисто и так искренне, что смех этот передался Вадиму. Хотя теперь он уже чувствовал себя с этой женщиной в полуночном, совершенно пустынном и почти неосвященном пригороде как-то слишком уж неуютно. Как будто и его самого тоже только что завернули в простыню.

– Кстати, если я и в самом деле забеременею… – вдруг спросила она в самый разгар этого приступа, так что Вадим не сразу сообразил, что смех кончился и пошел вполне серьезный жизненный разговор. – Тебе хотелось бы, чтобы я родила?

Ордаш остановился, заставив тем самым остановиться и девушку, и внимательно, насколько это было возможно при слабом оконном освещении улицы, посмотрел ей в глаза. Рита интуитивно потянулась к нему с поцелуем, но впервые за время их встречи ответной реакции не последовало, и губы Атаевой так и замерли в нескольких сантиметрах от его губ.

– Таким образом ты подготавливаешь меня к будущему сюрпризу?

– Мне даже не верится, что мы еще когда-либо встретимся в этой огромной стране, разделенные такими неизмеримыми пространствами, да к тому же арктическими, – с укоризной молвила она. – Просто любопытно, как ты это воспримешь… свое отцовство. Так хотелось бы тебе, чтобы я родила наследника?

– Только ловлю на слове: наследника, а не что-то там непонятное.

– Ты точно хочешь этого?

– Возражать не стал бы, – как можно увереннее ответил Вадим, не очень-то задумываясь над тем, что может последовать за подобным заверением. Но все же, на всякий случай, поинтересовался. – Это ведь был бы именно мой ребенок?

– Наверняка твой.

– Что значит «наверняка»?!

– Да это я так. У меня все в этой жизни происходит только под девизом: «Наверняка!». Никогда и ни в чем нельзя быть до конца уверенной. Вскрытие покажет, как говаривал в таких случаях мой незабвенный «труповскрыватель». Имею в виду «вскрытие» жизнью.

– Но ведь ты же медик. И потом, в этом деле ты должна оставаться честной передо мной, – с робкой надеждой молвил Ордаш. Старшина вдруг открыл для себя, что, если Рита действительно вздумает рожать, он будет сильно сомневаться, является ли на самом деле отцом этого ребенка.

… Айсберг все еще держался на кончике островного мыса, словно какая-то сила не позволяла ему войти в узкий пролив и перекрыть его, после чего любому судну пришлось бы держать курс в обход острова.

Старшина взглянул на часы. Было уже около тринадцати, самое время садиться за стол. Возможно, командир и Тунгуса уже начали без него, не дождавшись. Это конечно, не страшно. Хуже будет, если командир вдруг решит отплывать на заставу, и у него попросту не останется времени, чтобы как следует поблаженствовать в термальном озерце.

Возвращаться он старался теми же едва намеченными тропками, которыми добирался до этой островной глубинки. Хотя остров был сравнительно небольшим, какое-то время поблуждать по нему все-таки можно было, а не хотелось бы.

– Нет, знаешь, обзаводиться ребенком я пока что не решусь, – мысленно Ордаш опять был там, в Архангельске, но теперь уже в номере отеля гостиницы, где ему следовало забрать свои вещи.

Они были в шоке, узнав от номерной, что один сосед Вадима еще три часа назад съехал, а второй до сих пор не вернулся, и не ясно, вернется ли, поскольку у него в городе объявились какие-то знакомые. Ордаш знал, что сосед, инженер из Вологды, действительно кого-то разыскивает и подозревал, что этими «знакомыми» была женщина. Слишком уж упорно, в течение нескольких дней, вологодец рыскал по всему городу и окрестным поселкам.

– Господи, какие же мы глупые?! – изумился своему невезению Вадим. – Мы ведь последние несколько часов могли провести здесь, в свободном номере!

– Точнее, вот здесь, на этой твоей постели, – с разбега уселась Рита на серую, застиранную простыню. – Но это уже было бы не так интересно, не так романтично, как случилось у нас с тобой. И потом, у нас ведь еще есть несколько минут.

Она легла, и Вадим так и не понял, то ли платье само по себе оголило ноги девушки вплоть до трусиков, то ли девушка умудрилась проделать это каким-то едва уловимым движением. Сначала он нерешительно подошел к ней, затем метнулся к двери, чтобы поставить её на защелку, вернулся к лежащей перед ним женщине и вновь отошел, теперь уже к выключателю. Когда же Ордаш наконец оголил женщину, вдруг почувствовал, что то ли от усталости, то ли от нервного напряжения, но только… взять ее он не сможет. К тому же в коридоре послышались чьи-то приближающиеся шаги.

– Что? – сочувственно спросила Рита, когда, пристыженный собственным бессилием, Вадим поднялся с их внебрачного ложа. – На этот раз гусарский наскок не получился? Бывает. Однако не волнуйся, ты у нас и так молодец. Не нервничай, постой спокойно, – поднялась она с постели. – Положи руки мне на шею, закрой глаза и думай о чем-нибудь более приятном, нежели утреннее построение в казарме. Например, о том, что мы все еще стоим там, под деревом посреди кустарника, и у тебя, как и прежде, все получается.

И не успел Вадим опомниться, как женщина уже расправилась с его брюками и коснулась его плоти сначала пальцами, а затем губами. Чувство, которое охватило Ордаша, когда он в конце концов возбудился, было потрясающим. Так он был с женщиной впервые и даже не догадывался, насколько это чувство сильно и как оно захватывает…

– Где ты бродишь, старшина-погранохрана? – вернул его к островной действительности насмешливо-суровый голос начальника заставы. – Сколько тебя можно ждать?

– Осматривал остров, как было приказано.

– Ну и что, обнаружил японских диверсантов?

Загревский сидел за столом, вынесенным на балкон, однако Оленева рядом с ним не было. Святого армейского правила: «С рядовым составом офицерам не пить!» он придерживался строго. А, судя по дымку, зарождавшемуся над одним из дымоходов, Тунгуса занимался сейчас тем, что утеплял одну из комнат, основательно отсыревшую за годы безлюдья.

– Никак нет, диверсантов не обнаружил. Только могилу некоего поручика.

– Какого еще поручика? – поморщился старлей, набычив голову. – Ты о чем это?

– Наверное, офицера царской армии. Или белогвардейца. Скорее всего, белогвардейца. На кресте только два слова: «Поручик Малеев».

– Странно. Поручик. Кто такой?! Почему о могиле поручика на подконтрольной мне территории слышу впервые, а, погранохрана?

– Сие мне не известно. А вот крест я подправил и основание укрепил камнями. Неподалеку обнаружил с десяток гильз, очевидно, похоронили поручика Малеева на том же месте, на котором он пал. Причем хоронили явно свои, поскольку красные вряд ли стали бы увековечивать имя классового врага.

– Вот в этом ты прав. Но тогда возникает вопрос: ты на чьей могиле крест устанавливал да укреплял, старшина красноармейский? На могиле белогвардейца? Кому честь отдаешь: изгою трудового народа, ненавистному врагу Рабоче-крестьянской Красной армии? – Услышав это, Ордаш удивленно уставился на начальника заставы. Ему и в голову не приходило, что старший лейтенант способен таким вот образом истолковать его стремление по-христиански вести себя на могиле офицера. – Что молчишь, старшина? Кому крест устанавливал?

Если первые вопросы старший лейтенант задавал с ухмылкой, то теперь лицо его стало серьезным, и Ордаш понял, что командир успел выпить и захмелеть. А хмелел он на удивление быстро.