савицы. У княжны в повести „Недоумение" Кудрявцева „вы-

бившийся локон волос черного цвета волнистою лентою лежал

на белой щеке" (стр. 160). У Жуковой рука красавицы атлас-

ной белизны, дотронувшись волос, „заблистала на темных

кудрях" („Самопожертвование", стр. 163), а „светлые волосы

и прозрачная белизна" Олимпии в „Медалионе" Ган едва

оттенялись на щеках ее „румянцем, похожим на розовый отлив

белой розы" (стр. 262).

Живописность женского портрета 30-х годов не только

в красочных контрастах, цветном фоне, описании антуража,

но и в сравнениях и в метафорах, которыми писатели поль-

зуются. Обычно сравнениями хотят они определить цвет

лица, глаз, волос. Чаще всего материал для метафор, сравне-

ний и эпитетов берется из мира цветов — сравнения с розой,

лилией, излюбленные во все времена ; они чрезвычайно

характерны, например, для классицизма. Ольга в „Изгнанни-

ках" Калашникова „румяная как роза". У Вельтмана кра-

савица „покраснела, — так при создании мира, расцвела

в одно мгновение роза". У Франчески в „Суде сердца"

Жуковой „лилейная щека". Иногда при сравнении с розой —

роза индивидуализируется и дается в определенном цвет-

ном сочетании; у героини Марлинского, например, „румя-

нец подобился розам, плавающим на молоке" („Лейтенант

Белозор", т. I, ч. III, стр. 26). Так же конкретизируется

лилия при сравнении с нею цвета лица героини у Сенков-

ского — „в лилиях ее лица йграл огонь розового цвета,

удивительной чистоты и нежности". („Записки домового",

273). стр. Встречаются и сравнения с цветами, не столь

известными в литературе, как лилия и роза — с цветком

яблони („лицо нежною смесью белого с розовым представляло

подобие цветка яблони", (Сенковский, „Соверш. из всех жен-

щин"), с маком (щечки казачки „свежи и ярки, как мак самого

тонкого розового цвета"—Гоголь, „Вечер накануне Ивана

Купала").

Для определения красок внешности красавицы писатели

пользуются аналогией с плодами — с персиком, нежным и

румяным, с яблоком (Ган, стр. 57, 67). Губы женщины сравни-

ваются с прозрачной спелой вишней (Кукольник, т. I, стр. 488),

с малиной (Соллогуб, „Тарантас", стр. 95). Глаза — „как две

черные вишни" (Лажечников, „Ледяной дом").

В тех же целях живописания применяются метафоры к

сравнения с драгоценными камнями. Губы сравнивают с руби-

1361

нами, кораллами (Лажечников, „Ледяной дом", ч. II, стр. 169, Ган,

стр. 57 — 58), зубы — с жемчугом, глаза — с яхонтом (Тимоф.,

ч. III, стр. 423, „Опыты"), бриллиантами (Сенковский, т. 3,

стр. 258). Порою к драгоценному камню прилагается эпитет,

который подчеркивает блеск, сверкание камня. Так, глаза

сравниваются с сверкающими сапфирами, с отточенным гра-

натом: „глаза блестящие, как отточенный гранат" (Лажечни-

ков, „Ледяной дом"), с горючим агатом (Степанов, „Постоялый

двор", ч. IV, Стр. 4). С агатом же сравнивают писатели

30-х годов волосы героини (Гоголь, „Невский Проспект"). Для

сравнения привлекают и золото: цвет волос — цвет золота

(Полевой, „Аббадонна", 25 — 26). „Кудри красавицы—россыпь

золотая" (Бенедиктов, т. I, стр. 15). Вспоминаются по поводу

белого цвета лица рук, плечей, груди героини — мрамор, але-

бастр. Она „бледная, как мрамор" (Лермонтов, „Герой нашего

времени"). Лик ее „как мрамор белый" (Шахова, „Перст Божий",

стр. 53), ее „плечи белые, как Каррарский мрамор" (Пого-

рельский, „Двойник", ч. I, стр. 91), плечи и грудь „имели

гладкость, блеск и молочную прозрачность алебастра" (Сенков-

ский, „Записки домового", т. 3, стр. 233). Мрамор является

иногда эпитетом, подчеркивающим белый цвет руки красавицы

(Гоголь, „Женщина"). Белизну же героини подчеркивает сравне-

ние со снегом — „бледна, как снег" (Марлинский, ч. 8, т. 3,

стр. 79). Рука „яркая, как заоблачный снег" (Гоголь, „Невский

Просп."). Грудь—„два мягкие шара, бледные и хладные, как

снег" (Лермонтов, „Вадим"). Иногда в сравнениях со снегом

цвет снега индивидуализируется особым освещением — солнца,

зари (цвет лица — снег, освещенный „утренним румянцем

солнца", Гоголь, „Тарас Бульба"). „Нежный прелестный румя-

нец,. который принадлежит только бледным лицам, скользил

по щекам, как луч зари по снегу, еще не измятому ногой чело-

века" (Ган, стр. 144). Грудь — два снежных холма (Марлинский",

Мулла Hyp", стр. 38), „веки — снежные полукружья" (Гоголь).

Из сравнений того же порядка отметим сопоставления с днем

или ночью. Свежий юный румянец красавицы создает метаф9ру—

„щечки с улыбкой утра" (Марлинский, „Месть", стр. 69 — 70).

Иногда утро определяется точнее: „юное утро мая" (Марлин-

ский, „Испытание", стр. 55). Наряду с утром материалом для

метафор и сравнений при определении цвета лица, груди

героини служит утренний свет и заря (Вельтман, „Чудодей",

ч. I, стр. 62), „легкий румянец, как утренний свет", „она по-

краснела, как заря" (Жукова, стр. 123). „Грудь — как заря"

(Марлинский, „Месть" стр. 69 — 70). „Грудь, будто две зари,

разделенные таинственным сумраком" (Марлинский, „Мулла

Hyp", стр. 38). В яблоке, с которым Ган сравнивает щечки

Утбаллы, „играет жизнь розовая, чистая, воздушная, жизнь

1361

утренней зари и облаков великолепного заката" (стр. 67).

Здесь уже наряду с утренней зарей для сравнения привле-

кается и вечер-закат, а еще чаще встретим мы сравнения

женской внешности с ночью и ее аттрибутами — луной, звез-

дами. Цвет волос, цвет темной, „вдохновенной ночи" (Лермон-

тов, т. 4, стр. 66, Тимофеев, „Опыты", ч. III, стр. 323, Шахова,

стр. 26). „В черных очах ночь" (Шахова, стр. 33), которая

контрастирует с метафорой глаз другой красавицы,— в них —

„лазурь небес". — Здесь опять цветовая антитеза, столь излю-

бленная писателями 30-х годов. Бледность красавицы вызывает

сравнение с утренним месяцем (Вельтман, „Кощей бессм.", ч. III,

стр. 156). Блеск глаз напоминает звездочки, и отсюда часто

сравнение глаз с звездами и метафоры: глаза-звезды. „Звездой

блестят ее глаза" (Пушкин), „как звезда небесная, разливаю-

щая во мраке свет свой, блистали ее очи" (Полевой, „Абба-

донна", стр. 25—26), ясные очи „приветны будто звездочки"

(Гоголь,). Часто появляется сравнение глаз с огнем, с горящей

свечей, с горящим углем, с молнией; цвет лица сравнивается

с зарницей — („румянец, как зарница", Марлинский, „Наезды",

стр. 54). „Глаза как будто две свечки в глубоком мраке, горели

ослепительным огнем, и это пламя, как будто огни над могилой