меня, что я так зафилософствовался". Через некоторое время
снова: „опять заговорился... и так, еще сию минуту начинаю"
(8 е.), но начала опять нет: „я видел следующее"... — пере-
рыв. „Да, вы думали, я вам и в самом деле скажу, что я
видел" (13 е.). Тут найдем рассуждения о душе, о хаосе,
заимствованные непосредственно у В., внезапные переходы
от прозы к стл <ам (в гл. 1 й в последней), скопление корот-
1361
ких слов для передачи темпа мнимой езды: „Еду, еду, сию
минуту. Раз зевнул! что, что такое? О, как высоко! Да, я уж
подъезжаю к солнцу? Ах как жарко!.. Стой, я доехал, вот
и солнце, дайте осмотреться".
Эта традиция доживает до конца 40-х годов, когда по-
является „ П у т е ш е с т в и е з а т ы л к о м н а п е р е д или по-
в е с т ь ш и в о р о т на в ы в о р о т " — перевод с Рассейского
на русский В. Потапова. Замечательная рукопись. М. 1847
Заглавие не соответствует содержанию — путешествия даже
в его разрушенной форме, как это было у В. и других, здесь
нет. Это просто „история смерти и жизни Силы Поликарпо-
вича Размазни", следовательно, обычная повесть, своеобразие
которой заключается лишь в строении, возвращающем нас
к традиции гротескной композиции (только в лубочном отра-
жении), завещанной Вельтманом.
Отголоски этой традиции мы найдем в повествовательных
приемах Дружинина—например, в неожиданном обрыве „Сен-
тиментального путешествия Ивана Чернокнижникова": „Что вы
сделали со мной, что вы сделали с редакцией „Современника?..
Вот вы начали печатать свое „путешествие", а конца не доста-
вили"2); или во вступлении к „Заметкам Петербургского туриста",
где ведется традиционная беседа с читателем и вспоминается де
Местр: „Когда я объявил на деле, что собираюсь путешествовать
по Петербургу, подобно тому, как граф де Местр путешествовал
по своей комнате"... и далее: „Еслиб де Местр в те самые
минуты, когда первая идея „Путешествия вокруг моей ком-
наты" промелькнула в его уме, стал критически разбирать
свои стремления... мы не имели бы его слишком, даже через-
чур слишком известного сочинения"... (112).
Но кроме еще некоторых приемов гротескного сказа,
например, скопления комических имен: Афиноген Ильич Не-
свистаев, Глафира Фарнаосова, Петр Петрович Рылемондиев,
и т. д., взятых уже из повседневности (традиция, получившая
свое развитие у Гоголя), комических ссылок на великие имена,
цитат, традиционного предупреждения, что к „отклонениям от
предмета записок должны заранее приготовиться читатели
и читательницы" — все другие приемы постройки иные: здесь
*) Начинается „путешествие" с последней VI главы: „О том, когда и
отчего я умер".
гл. V. О том, как я умирая, не успел сделать духовного завещания.
„ IV. О том, что было причиной моей размолвки с женой.
„ III. О том, что подало мне мысль жениться.
„ II. О том, каков я был в дни юности.
,, I. О том, кто были мои родители.
Предисловие, в котором рассказывается, как попала к автору замо-
гильная рукопись.
') Собрание сочинений А. В. Дружинина, т. 8, с. 107.
1361
излагается ряд историй, имеющих свое сюжетное развитие,
и только промежутки между ними заполнены рассуждениями
автора на разные темы.
Итак, начальный, наиболее блестящий период творчества
Вельтмана явился ярким выражением наметившегося в массовой
литературе стремления освободиться от наскучивших повество-
вательных традиций и найти новые формы и приемы построе-
ния романа. На почве этой разрушительной работы, где
вместо единства и гармонии разрозненность делается основ-
ным законом, выростают в дальнейшем свободные приемы
повествования, позволяющие переставлять композиционные
части, начинать с середины действия, относить „Vorgeschichte"
героя к концу, прерывать рассказ, отвлекаясь в побочные линии,
которые уже не являются самоцелью, а имеют более глубокие
внутренние основания. Но диктуются они все тем же стрем-
лением — сообщить повествованию напряженность, заинтересо-
вать читателя, — мастером чего позднее был Достоевский.
Март, 1925 г.
M. Г. ДАВИДОВИЧ
ЖЕНСКИЙ ПОРТРЕТ У РУССКИХ РОМАНТИКОВ
ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XIX ВЕКА.
Подобно тому, как по наблюдениям В е с е л о в с к о г о,
„история эпитета есть история поэтического стиля в сокра-
щенном издании", стиль женского портрета эпохи романтизма
заключает в миниатюре все основные черты вообще романти-
ческой стилистики. Вот почему изучение его является и необхо-
димым и существенным. Исследование портретной манеры
подводит, с одной стороны, к проблеме описания, явно стоя-
щей перед поэтом романтической поры; в портрете соблю-
даются приемы живописания и, таким образом, портрет вводит
в стиль „pittoresque" романтиков; с другой стороны, изобра-
жение внешности является моментом, характеризующим дей-
ствующее лицо, и в силу этого в литературном отношении
портрет связан и с другой проблемой, разрешить которую
стремится романтик, с проблемой яркой личности, проявляю-
щейся главным образом в эмоциях. Связь портрета с этой
литературной проблемой обусловила в нем ряд свойств — по-
вышенную его эмоциональность, патетизм. Автор с своим „я"
никогда не остается равнодушным к внешности своих героинь
и стремится заразить читателя своим упоением, волнением,
восторгом. Гипертрофия чувства романтика явно выступает
в портретной манере.
Но прежде, чем перейти к анализу портретного стиля
эпохи русского романтизма, нужно условиться в том, какие
писатели войдут в поле наших наблюдений. С изучением
портрета мы должны прежде всего погрузиться в массовую
литературу. Основным ядром поэтов, которые придали жен-
скому портрету его специфические для русского романтизма
черты, являются писатели, с одной стороны — группирующиеся
вокруг Одоевского — Веневитинов, Погорельский, Полевой,
с другой — объединяющиеся Марлпнским и пытающиеся пи-
сать в его стиле, в прозе — Тимофеев, Каменский, Марков,
1361
в лирике — Бенедиктов, Жуковский-Бернет и др. *) К ним при-
мыкает ряд писателей, близких по манере, но все же не при-
надлежащих всецело к школе Марлинского: писательницы Ган,
Жукова, поэты — Шахова, Подолинский, повествователи —
Павлов, Степанов, Вельтман, Ушаков, Погодин; исторические
романисты — Лажечников, Загоскин, Калашников, Зотов,
Кукольник. Литературная деятельность их протекает в 30-х
годах XIX в., и их стилистические завоевания сказываются
и на писателях, которых вряд ли можно посчитать романти-
ками (Сенковский, Греч, Булгарин): но такова уж сила поэти-
ческого стиля — когда он становится литературной модой, его
