– Ничего хорошего, поэтому мы здесь. Ты знаешь, как я стал главой ордена?

– Нет, я вообще почти ничего не знал до сегодняшнего дня.

– Прежний председатель выбрал меня, когда мне было лет двадцать пять, как тебе сейчас. Так заведено. Если с главой ордена что-то случится, преемник должен быть готов сразу же занять его место. Ведь чем мы занимаемся? Ждем да наблюдаем. А пропустить важное событие очень легко, если орден какое-то время никто не возглавляет. Проще говоря, Семен, я выбрал тебя.

– Благодарю за доверие, но вы ведь знаете, что я ничего в этих делах не понимаю. Не лучше ли выбрать Дмитрия Михайловича?

– Об этом не беспокойся, я тебе еще все объясню. А о Дмитрии Михайловиче разговор особый. Кое-что мне в нем в последнее время очень не нравится.

Вениамин Петрович помолчал и продолжил:

– Ты, наверное, думаешь: «Почему он мне все это говорит?» А я тебе отвечу: я знаю, что тебе можно верить.

– А с Дмитрием Михайловичем что не так?

– Я думаю, Семен, что он хочет прибрать к рукам все наши секреты. У меня нет пока достаточных фактов для того, чтобы ему их предъявить, но я серьезно подозреваю, что, если мы, например, найдем философский камень завтра, Дмитрий Михайлович может преподнести нам неприятный сюрприз. Я подозреваю, что он установил прослушку в усадьбе, и думаю, что вся эта история с «неизвестным объектом» – его рук дело.

– Я совсем запутался теперь. Какой смысл ему было устраивать все это?

– Обрати внимание, он несколько раз выходил во время нашей беседы. Ненадолго, но этого было бы достаточно для того, чтобы я успел сказать тебе то, что собираюсь сообщить сейчас. Я, кстати, чуть на это не повелся.

– Разве он знает не столько же, сколько вы?

Семен почувствовал, что от всех этих тайн, которые свалились на него в этот вечер, у него голова пошла кругом.

– В том-то и дело, что не столько же. Когда еще твой отец был жив, Дмитрий Михайлович заводил разговор о преемнике. О том, что не пора ли нам отказаться от этой устаревшей традиции и сделать так, чтобы каждый член ордена мог бы заменить главу в тяжелые времена. Прежним кандидатом на роль главы был твой отец. Я тебе больше скажу, подозреваю, что Дмитрий Михайлович причастен к его смерти.

– Как же так? Ведь Арсений Степанович, отец мой, скончался от инсульта. Я сам, как медик, могу подтвердить, что это не подделаешь. Да и на Дмитрия Михайловича я никогда бы не подумал.

– Знаешь, ты вот вроде взрослый мужчина, на нейрохирурга учишься, а рассуждаешь как ребенок. Подделать, как ты говоришь, можно все, что угодно. Так вот, я подозреваю, что Дмитрий рассчитывал на то, что сразу после того, как мой преемник скончается, я выберу его, Дмитрия. А я не спешил выбирать, сомневался в нем. Когда он понял, что я тебя могу выбрать, он и устроил представление, которое давало бы ему повод отлучиться и через аппаратуру подслушать то, о чем мы с тобой будем говорить.

– Вениамин Петрович, подождите, вы так и не сказали, с вами-то что такое? Я же вижу, что-то не так.

– Я это не афиширую, но я, скорее всего, еще месяц-другой протяну, и все. Может, и того меньше. Рак.

– Вы хоть обследовались? Сейчас все, что угодно, вылечить можно.

– Все уже давно подтверждено. Неоперабельно, от химии я отказался, хочу дожить, как человек. Но об этом, повторюсь, знают очень немногие. Незачем всем это знать. Дмитрий, например, несмотря на все его возможности, наверняка не догадывается. Иначе не затевал бы свои игры. Если я правильно его подозреваю, то ему легче будет получить то, что он хочет, от тебя, когда меня не станет.

– Давайте все же попробуем, найдем вам лучших врачей.

– Лучшие врачи уже свое слово сказали. И давай больше об этом не будем. Сейчас важнее, чтобы ты кое-что как следует запомнил и чтобы, если на моем веку камень получить не удастся, сделал все как нужно. Идет?

– Хорошо, Вениамин Петрович, вам виднее. Что я должен запомнить?

Они подошли к поваленному бурей толстому, в три обхвата, стволу дерева. Вениамин Петрович присел на этот ствол и пригласил Семена сделать то же самое.

– Люблю тут бывать, Семен. Сам не знаю почему, а вот иногда тянет меня сюда. Особенно такими вот лунными ночами. Чувствуешь что-нибудь?

– Да, наверное. Спокойно тут. И тихо. Даже листва не шелестит.

– Вот именно, спокойно. Вроде обычные заросли, а что-то в этом месте особенное. Ну ладно, давай к делу. Напомни-ка мне в двух словах, что ты знаешь о «Черной книге».

Семен взглянул на Вениамина Петровича. Ему снова показалось, что зрение его обманывает.

– Таинственная книга, принадлежала Ему, замурована, по слухам, в подвалах Сухаревой башни. Кстати, Вениамин Петрович, а вам, я вижу, полегчало?

– Да, говорю же, место тут хорошее. Погуляю, бывает, полчаса, так потом на неделю хватает.

В глубине леса что-то затрещало, как будто ни с того ни с сего рухнул один из вековых дубов, и снова стихло.

– А вот это уже мне не нравится. Вдруг это то же самое, что там, в поместье? – сказал Семен и встал с их лесной скамейки.

– Да успокойся ты, говорю же, это Дмитрий все устроил.

– Если он и вправду что-то задумал, только, уж простите, не пойму пока что, то, может, это его люди?

– Семен, да нет тут никого. К тому же эти «люди Дмитрия» такие же его, как и мои, и твои, кстати. А то, что шум, так в такой тишине и белка может изрядно нашуметь. Значит, по-твоему, «Книга» замурована в подвалах башни?

– А где же ей быть, если она вообще существует? К тому же в вашем докладе об этом сказано было.

Вениамин Петрович встал, прошелся вдоль поваленного дерева. Поднялся и Семен.

– Настоящие знания, Семен, хотя скорее не знания, а важнейшие сведения, дающие ключ к пониманию тех или иных событий и явлений, передаются из уст в уста. И владеют этими знаниями лишь очень немногие. Собственно говоря, сейчас ты станешь вторым человеком на Земле, который знает о «Черной книге» гораздо больше, чем все остальные. Слушай и запоминай.

Василий забрал машину. Теперь она сияла, совсем как та идея, которую принесла ему ящерица. Он добрался до кафедры, не обращая внимания ни на сочную зелень, еще не успевшую покрыться летней пылью, ни на то, что за ним следят. Черный автомобиль с тонированными стеклами держался всегда на примерно одинаковом расстоянии, его водитель искусно маневрировал в потоке, нарушал правила, если оказывалось, что Василий удаляется слишком сильно. Внимательный наблюдатель заметил бы, что в салоне поблескивает объектив фотоаппарата, но ученому, поглощенному новой мыслью, было не до того, чтобы смотреть по сторонам.

Ключ от подвала оказался именно там, где и предполагал Василий. Он не настроен был ни с кем общаться и, к счастью, не встретил никого из тех, кто, помимо обычных приветствий, стал бы задавать вопросы о жизни. Все же ему нужно было многое обдумать, а лишние разговоры в этом могут только помешать. Говорить о том, что его по-настоящему беспокоит, он не смог бы почти ни с кем, а чем отделываться дежурными фразами, лучше попросту молчать. К тому же, что бы ни происходило в подвале, с этим надо было разобраться как можно скорее.

Путь до дома пролетел так же незаметно, как и дорога в институт. Василий, хотя его и захватила идея воскресить умершую жену, сдерживал пока мысли, пытаясь для начала оживить в памяти, что ему удавалось читать или слышать об этом.

Все, что ему удалось вспомнить, сводилось к тому, что философский камень способен продлевать жизнь и даже возвращать ее. Все это время он думал о жене, вспоминая ее такой, какой видел в последний раз, до убийства.