– Стоит – не стоит. Так вопрос не ставится. Вы обязаны встретиться.

– Как это понимать?

– Мы, японцы, говорим то, что говорим.

«Мы, японцы… – обиженно хмыкнул генерал, не привыкший, чтобы с ним говорили в таком резком, категоричном тоне. – Это-то как раз не о японцах».

А видеть сейчас Лукину, или как ее там, Семенову крайне не хотелось.

– Мой фюрер, сведения, полученные по ведомству адмирала Канариса, опять заставляют нас настораживаться. Слишком уж они неопровержимы.

– Верный признак неточности, – заметил Гитлер. – А то и лживости.

Он сидел в низеньком кресле у камина и бездумно смотрел в огонь. Холодный застывший взгляд его, казалось, способен был погасить неяркое пламя каминного костра, разведенного не столько для тепла, сколько для домашнего уюта. Впрочем, за окном, по склонам горы Оберзальцберг, все предвечерье гулял обычный для конца мая в этих краях юго-западный ветер, прорывавшийся с высокогорий Восточных Альп и приносивший с собой затяжные моросящие дожди да холодное слякотное омерзение бытия. То самое омерзение, из-за которого Гитлер в последнее время все острее недолюбливал Берхтесгаден.

Кейтель выдержал паузу, прокашлялся и, взглянув на разинутую, со свисающим набок языком пасть овчарки Блонди, словно испрашивал у нее разрешения продолжить несвоевременный доклад, уточнил:

– Речь идет, как вы поняли, о Западном фронте. Я и сам невысокого мнения о работе абвера, но в данном случае сведения его агентов веско согласовываются с общей обстановкой.

Задрав морду, Блонди уставилась в потолок, словно собиралась завыть, но вместо этого тоскливо потерлась мордой о боковинку кресла, в котором восседал хозяин.

– Считаете, что там назревает что-то серьезное? В таком случае говорите, что именно.

– Агентура абвера дает точную дату высадки англо-американских войск на побережье Франции.

– Точную? – коварно ухмыльнулся фюрер.

– Как они считают…

– И как скоро ожидать? – полусонно пробормотал фюрер, откровенно зевнув.

– Пятого, в крайнем случае шестого июня. Возможно, это произойдет в ночь с пятого на шестое.

– Июня?!

– Да, мой фюрер.

– А в самом деле, вас не настораживает точность этой судной даты? – в голосе Гитлера появились какие-то новые нотки, скорее всего – осуждения. – Назовите тогда уж и дату конца света.

– Для нас они могут совпасть, мой фюрер.

– Это уж точно.

– Мне хорошо известно, что, когда речь идет о столь крупных операциях, точная дата в разведданных – скорее всего откровенная дезинформация, умышленно запущенная штабом противника. Но в данном случае что-то не похоже…

– Тогда чем вы готовы подкрепить, эти сведения? Замечены крупные скопления войск и техники на побережье от Брайтона до Дувра? Появились целые флотилии десантных судов англичан? Усилились налеты вражеской авиации? Где факты, фельдмаршал?

– Мы дали разведке задание усиленно прочесать весь район Южной Англии, особенно побережье Па-де-Кале.

– Не только, не только Па-де-Кале. Мы должны исходить из того, что союзники могут произвести высадку в Нормандии. Нужно быть готовыми отражать атаки их десантов в районе Шербура или даже Сен-Брие, Морле… Англичане ведь прекрасно знают, что там у нас мощная укрепленная линия.

Кейтель дипломатично промолчал, однако Гитлер понял, что тот решительно не согласен с ним. По существу, они возвращались к незаконченному спору, разгоревшемуся еще вчера утром, когда Кейтель, высказав мнение всего штаба Верховного главнокомандования, принялся уверять его, что резервы следует концентрировать на побережье самой узкой части Английского канала, в районе, очерченном городами Булонь, Дюнкерк, Остенде.

– А я в этом не уверен, – резко возразил тогда Гитлер. – Именно на этом участке союзники как раз и не сунутся. Поскольку знают, что только там мы их и ждем.

– Но ждем мы их везде, на всем северном побережье Франции.

– Интересно, какими такими силами мы ждем их «на всем северном побережье Франции»?

– Мне трудно что-либо возразить, мой фюрер, – признал Кейтель. Однако признание его касалось разве что слишком призрачной защищенности побережья, оборона которого лишь недавно была поручена фельдмаршалу Роммелю. Поэтому начальник штаба Верховного главнокомандования тотчас же добавил: – И все же принять первый удар мы должны будем на самом узком участке Английского канала, по линии Па-де-Кале.

– Вы слишком прямолинейны, Кейтель, – холодно скаламбурил фюрер. – Вы и ваши штабисты продолжаете мыслить примитивными шаблонами обычной банальной войны. Но эта, нынешняя, война не вписывается в учебники для нерадивых курсантов кадетских училищ. Поймете вы это наконец, фельдмаршал?! Я, например, предвижу, что союзники нагло попрут через самый широкий участок пролива. Чтобы высадиться в Нормандии, в которой, в случае неудачного для них развития событий, легче будет закрепиться и можно довольно долго удерживать плацдармы.

Кейтель снял пенсне, растерянно протер стекла и, водрузив его на переносицу, уставился на фюрера.

– Очевидно, вы владеете такими данными разведки, какими не владеют офицеры моего штаба, – сухо, с чопорностью классного учителя проговорил он. – Тогда я готов пересмотреть свои взгляды на ситуацию.

– Я владею тем же, чем владеете вы, фельдмаршал! И не более того. Но, в отличие от вас, я еще владею интуицией. То есть тем, чего напрочь лишены вы… извините, – слишком запоздало добавил фюрер. Кейтель все же оставался одним из немногих генералов, с которыми фюрер не решался вести себя сколь-нибудь вызывающе. – Да, фельдмаршал, да, интуицией!

– Признаю: ваша интуиция, мой фюрер, не раз оказывала нам огромную услугу, – стушевался начальник штаба, не ожидая, что беседа может завершиться в столь острой форме и на таких тонах.

…И вот сейчас продолжение. В более спокойном тоне, но тем не менее Кейтель чувствовал, что фюрер все еще настроен весьма скептически и по отношению к дате высадки, и по отношению к выбору виконтом Монтгомери Аламейнских плацдармов.

– Где сейчас фельдмаршал Рундштедт?

– В настоящее время, – задумался Кейтель, – должен находиться в своей ставке, если только…

– Так вызовите его сюда, фельдмаршал, вызовите, – прервал его объяснения фюрер. – Что мы гадаем, находясь в тысяче километрах от Западного фронта и забыв о существовании его командующего?

Генерал Семенов так и не смог понять, то ли их визит – его и подполковника Имоти – в отдел контрразведки Квантунской армии оказался совершенно неожиданным для следователя, который занимался делом красной террористки Лукиной, то ли все, что он увидел, – было именно на него и рассчитано. Дабы главнокомандующий Вооруженными силами Дальнего Востока не усомнился в том, что террористка, столь бездарно покушавшаяся на него, действительно была подослана НКВД.

Войдя в камеру, он увидел, что на покрытой циновками тахте сидит совершенно обезумевшая женщина с выпученными невидящими глазами. Распухшее посеревшее лицо ее было окаймлено слипшимися кроваво-потными космами волос, платье истерзано, вся грудь испещрена кровоподтеками, и запах… запах в этой следственной келье стоял такой, словно несколько минут назад здесь одновременно занимались сексом по крайней мере сто беснующихся пар.

– Совершенно верно, – вычитал его вопрошающий взгляд подполковник, брезгливо осматривая террористку, в которой уже невозможно было узнать ту красавицу, что появилась недавно в номере командующего. – Она оказалась не из пугливых и могла выдержать любые допросы, в том числе и с пристрастием. Однако в отношении женщин мы иногда применяем такие методы, благодаря которым сохраняем их физически, но уничтожаем морально. Госпожа Лукина не учла этого.

– Сабельно, подполковник, сабельно, – понимающе кивал Семенов.

– В отношении русских женщин этот метод японские офицеры, как видите, применяют с особым рвением. К тому же вам хорошо известно, что японцы обожают сибирячек-славянок.