Наконец я сообразил, как выйти из создавшегося положения. Этот день я вспоминаю с теплотой… К концу последнего урока я выглянул в окно и увидел, что вокруг школы «дают круги» Лю-первый, Лю-второй, Лю-третий, Няо-маленькая, Няо — самая маленькая и кореец Ким.
Поэтому я не задумываясь пнул ногой сидящего впереди самого вредного в классе мальчишку — Левку Шлянкевича.
Левка дождался, когда Клавдия Васильевна начала писать на доске упражнения на дом (мы изучали букву «щ»), обернулся и трахнул меня книжкой по макушке…
Вызов был принят, я собирал тетради в ранец, а Левка шептался с соседями по партам…
Все в классе удивлялись, что я опять вдруг ни с того ни с сего осмелел — они ведь не знали, кого я увидел в окно.
Уроки кончились. Девчонки и мальчишки без особого шума окружили меня, чтоб я не удрал домой прежде чем не побываю за сараями, как это случилось два дня назад.
Но сегодня я не хотел удирать. Наоборот! Я очень хотел скорее попасть за сараи.
Мы пошли туда. И тут все увидели, почему я не пытался убежать домой. Теперь у меня тоже была моральная поддержка: Лю-первый учится в пятом классе, Лю-второй— в четвертом, Няо-маленькая — в третьем, кореец Ким — во втором, Лю-третий — в первом классе, и Няо — самая маленькая… Она еще нигде не училась. Но зато у нее в руках была палка.
Тут все из нашего класса заторопились домой. У всех сразу оказались срочные дела. Остался лишь один Левка. Он смотрел на крыши домов, скучал, потом вдруг сказал, что у него скоро день рождения и что он всех нас приглашает в гости. Мы очень любили ходить в гости, поэтому Левка сразу стал нашим лучшим другом, тем более он умел играть в шахматы и пообещал научить нас этой умной игре.
На другой день ко мне за парту села Нюрка. Она с первых дней учебы стала круглой отличницей, и у нее были какие-то свои соображения, чтоб дружить со мной. Я не возражал. Чего, пускай сидит!
Дело в том, что учеба у меня шла как-то неравномерно. Надо сказать, что склонения русского языка я усвоил еще до школы. «Ты, тебе, тобой, о тебе…» и так далее. По-китайски это было всего-навсего одно слово — «ни» и все! И никаких «тебе», «о тебе», «тобой», «за тобой»…, Я, правда, уже не путался во всех этих «ой», «ою», «ей». Но вот счет!.. Арифметика. Это было хуже. Арифметика куда труднее.
— Остаченко! — вызывала меня к доске Клавдия Васильевна. — Сколько будет три и пять?
Мне обязательно надо было сначала сосчитать в уме по-китайски.
— Сань цзя у… — считал я вслух, — денюй ба… Будет восемь!
Я был очень доволен своими познаниями в арифметике, но Клавдия Васильевна оставалась недовольна.
— Сразу скажи, сколько будет?
Я соображал:
— Саньге… уге… баге… Восемь! Сразу будет восемь!
Клавдия Васильевна начинала нервничать:
— Один и один — сколько?
— Два!
— Два и два?
— Два и лянге… Четыре!
— Два и три? — уже совсем сердилась она.
— Лян и сань… У!
— Чего «у»?
— Пять!
— Ты можешь сказать «пять»? Понимаешь, пять…
— Могу… Пять.
— Так сколько же будет два и три?
— Я уже сказал. — Я тоже начинал нервничать, я тоже был человек. — Лян и сань — пять.
— Очень плохо, — тряслась от возмущения Клавдия Васильевна и ставила мне соответствующую отметку.
— А разве не правильно? — почти ревел я от обиды.
— Результат правильный… Но ты должен научиться считать по-русски…
Я никак не мог понять, чем арабские цифры лучше китайских. Чем? И что ей вообще от меня надо? Результат-то правильный. Не все ли равно, как я считаю, лишь бы правильно.
Нюрка вызвалась научить меня считать. Но и у нее ничего не вышло. Считать вслух по-русски я научился лишь где-то в третьем классе. А до третьего все равно сначала производил подсчет в уме, как меня научил дядя Ди-ма, и только потом говорил результат по-русски.
Наступила вторая четверть, а Левка все не приглашал нас в гости. Мы уже было решили позвать его за сараи и окончательно выяснить, когда же он все-таки именинник, как Левка вдруг сказал:
— Венька, приходите сегодня вечером! Будет чай, пироги с яблоками и фаршированная рыба…
— Сегодня твой день рождения? — обрадовался я.
— Нет, — сплюнул Левка. — Мое уже было… в мае.
— Но ведь ты говорил…
— А я и приглашаю. Разве я не приглашаю?
— На чей день рождения? — Я подумал, что Левка смеется надо мной.
— Дедушкин… — сказал Левка. — Ему сегодня стукнуло. Никто не знает сколько. Может быть, даже сто лет.
— Здорово!
— Вы приходите. Только принесите какой-нибудь подарок. Он любит, когда приносят подарки.
— А что ему принести? — Я соображал, что можно подарить такому старому человеку.
— Новые карты у тебя есть?
— Нет.
— Вот если бы ты достал где-нибудь новую колоду карт. Он очень любит играть в карты и меня научил. Ты в «опендаун» умеешь?
— Нет. Не умею.
— Жалко. А то бы сыграли… Только мой дед страшный жила. С ним лучше в карты не садись играть.
— Хорошо. Я не буду.
— И не садись! Обыграет… В общем, приносите новую колоду карт, а то у нас двух валетов нет.
— Постараюсь, — обещал я.
Но одно дело — пообещать, другое — достать карты, да еще новые. Я, все три Лю, две Няо и Ким просто голову ломали, думая, где можно раздобыть новые карты. Дома у нас тоже были старые. Не помню уж, где мы достали трешку. И поехали в центр города покупать карты.
Они продавались в табачном магазине возле теперешнего кинотеатра «Уссурийский». Но из лавки нас выставили, пригрозили свести в милицию и там выяснить фамилии родителей.
— Поехали на Мальтинский рынок, — предложил Лю-третий.
И мы поехали.
Базар в то время во Владивостоке был вселенским сборищем. Кого тут только не было! Китайцы продавали овощи, пикульки, бумажные шарики; корейцы — сушеную рыбу, мясо; японцы — сандалии и шелк; маньчжуры— женьшень и панты. Только все знали, что женьшень и панты ненастоящие — настоящие уходили за границу. Это все знали. Законом запрещалось продавать эти товары, потому что заграница платила за них золотом, а государству очень нужно было золото: наше государство строило заводы и гидростанции. Это тоже все знали. Мы нашли знакомого китайца, купили у него карты и пошли в гости к Левке.
Дедушка очень обрадовался.
— Фаня! — закричал он Левкиной матери. — Ты посмотри, кто к нам пришел. Ты посмотри, что они мне принесли. Какая у них гладкая «рубашка»! Фаня, дай быстро иголку. Дай мне иголку…
— Не давай! — запротестовал Левка. — Он хочет на картах крап сделать. Он будет всех обыгрывать…
— А ты хочешь всегда выигрывать? — удивился дедушка.
— Надо играть честно, — стоял на своем Левка.
— Ах, тоже мне поручик Кусаки! Нет, вы поглядите на моего внука… Ну и не надо. Я буду показывать твоим друзьям фокусы…
Дедушка сел на стул, скрестив под собой ноги, — он был когда-то портным, — и стал показывать фокусы.
Это было что-то необыкновенное. Никогда больше в жизни меня так не потрясали фокусы, как на дне рождения Левкиного дедушки. Много лет спустя, уже взрослым, я бывал на выступлениях Кио, Читашвили, Соркара, но всегда при виде самых виртуозных номеров где-то в глубине сознания я понимал, что все это иллюзия, что меня дурачат и все дело лишь в том, что я не замечаю манипуляций артиста. А фокусы нужно смотреть с детской непосредственностью — в этом и заключается секрет очарования.
Левкин дедушка околдовал нас. Все, что он выделывал с картами, мы принимали за чистую монету. У нас перехватывало дыхание от изумления и восторга. Из колоды по заказу выпрыгивали тузы, дамы, короли. Мы прятали среди тридцати двух карт одну-единственную, известную лишь нам… Дедушка взмахивал руками — и карта оказывалась в самых неожиданных местах: в моем кармане, в волосах Няо — самой маленькой, у Лю за пазухой.
Громче всех смеялся сам дедушка. Он елозил на стуле, захлебываясь от радости, мы висели на нем, как грозди винограда на лозе, тормошили, теребили его бороду. Он умолял:
