Голубоватая, в купальне млечно-белой,
Вода струит чуть зримый пар,
И благодарное я погружаю тело
В ее глухой и нежный дар. [34]
Вода и вправду парила, и, несмотря на то, что на улице была духота, Феликс с удовольствием нагревал себя перед ночной работой, хотя в помещении отлажено работали кондиционеры и жара не так сильно мучила старого еврея. Осторожно ступая, Мохман вошел в джакузи. Он опустился в парящую жидкость по шею, снял и положил на кафель очки, закрыл глаза и с блаженством стал ощущать своей дряхлой кожей легкий массаж от пузырящихся струй. Он пролежал бы так еще минут пятнадцать, но тихий шорох заставил открыть веки. В лицо ему смотрел темная дырочка пистолетного глушителя. Феликс высунулся по грудь из воды и, продолжая смотреть на пистолет, нащупал свои очки, надел и увидел, что перед ним на корточках сидит прилично одетый мужчина со странно строгим выражением на лице. Еще двое парней с оружием стояли у входа, прислонившись к косякам.
– Ребята, если вы за деньгами, то тут я их не держу, – осторожно, выговаривая каждое слово, будто боясь испугать напавших, произнес Мохман. – Они там внизу, под столом приемщицы, в сейфе.
– Забрали мы уже твои деньги, папаша, – брезгливо сказал тот, что находился у двери в ковбойской шляпе.
– Ну! Так что же вам еще надо?! – возмутился Феликс. – Забрали, так убирайтесь! Ни разу еще не видел таких нерасторопных грабителей. Если вам нужно еще денег, то здесь вы ни песо, ни кредиток не найдете. Можете спросит приемщицу, она подтвердит.
– Не шуми, старик, – спокойно произнес прилично одетый парень. – Она уже ничего никому не подтвердит.
– Как… Как, не подтвердит? – последние слова немного остудили пыл ростовщика. – Вы убили ее?
– И тебя прикончим, если не скажешь то, что нам нужно. – Парень, сидящий рядом, убрал пистолет от лица Мохмана, почесал глушителем горло, после чего спросил: – Расскажи-ка нам, папаша, где обитается этот… ну, друг твой. Как же его?
– П. Алекс, – напомнил, ковбой.
– Да, П. Алекс.
– П. Алекс? Да где всегда, улица Кастанеды, семь. Только не могу понять, чего такого мог сделать старый коп, чтобы насолить вам?
– Так он еще и коп?
– Я же говорил, босс, – произнес Чарли.
– Ну, тогда понятно. Он влез не в свое дело.
«Что правда, то правда, – подумал Феликс. – Алекс со своими постулатами, типа „помоги ближнему своему“, спокойно мог влезть не в свое дело».
– П. Алекс – бывший коп, сейчас он на пенсии, – сказал ростовщик. – Спокойный человек, занимается своим делом. Только нет его дома.
– А где же он?
– Он с утра направился на свалку?
– Какая такая свалка?
– Восемьдесят километров на северо-восток от города. Здесь ее все знают, – ответил Феликс, а сам подумал: «Как бы предупредить Алекса, что в городе его ждут неприятности? На свалку они за ним не полетят, туда только идиоты могут сунуться».
– И что он там забыл-то, на свалке? – спросил тот, что сидел рядом.
– Он собирает испорченных кибер-животных и, ремонтируя, продает на рынке.
– Вот и я говорю. Все просто помещались на искусственных тварях. – Ковбой постучал указательным пальцем по виску.
– Каждому свое, – ответил Мохман. – Так, кажется, было написано над воротами одного из нацистских концлагерей во время второй мировой войны.
– А что, их было две? В смысле, мировых войн? – Негр посмотрел на ковбоя, но тот пожал плечами.
– Ну что ж, папаша, – сказал старший этой банды. – Что передать твоему другу?
И тут до Феликса дошло, что его положение намного хуже, чем у Алекса. Если они внизу убили женщину, то его-то и подавно не будут оставлять в живых. Хотя бы потому, что он свидетель. Он понял, что пришел его конец и что он ничего не может с этим поделать. Подумав немного, ростовщик произнес:
Разгадана загадка –
И нам не надо приза –
Нет ничего черствее
Вчерашнего сюрприза. [35]
Мужчина в переливающемся костюме, не моргнув, тут же ответил:
Мой век длиннее – не дано
Нам заодно стареть –
Могу я только убивать –
Не в силах умереть. [36]
– Э-э, да ты, оказывается, грамотный, – Феликс удивленно приподнял брови. – Университет, наверное, за плечами?
– Да, точно, – вмешался Чарли. – Наш босс того… Он даже книжки без картинок читает. Я сам видел.
– На образование не жалуюсь, – ответил Каталани и, привстав, направил пистолет на Мохмана.
«Э-э, нет, парни, – подумал Феликс. – Есть то, что отомстит за меня, даже не подозревая, что мстит».
Он натянуто улыбнулся и произнес:
Берите все – а это,
Что не возьмет жулье,
Оно всегда со мной –
Бессмертие мое. [37]
– Отправляйтесь на свалку, парни! – крикнул Мохман. – Вы застанете Алекса там утром!
После этого он встал на ноги и, уже истерично рассмеявшись, вновь крикнул:
– На свалку, парни! Отправляйтесь на свалку! На свалку…
Глухой хлопок выстрела прервал его крик. Мохман с аккуратной дырочкой во лбу опустился в джакузи. Злое выражение застыло на его лице. Глаза, увеличенные линзами очков, выражали предсмертное презрение. Тонкая струйка крови стекала вниз и, протекая по переносице, затем по щеке, попадая в воду, стала окрашивать ее в розоватый цвет.
Когда босс с подчиненными спустились вниз, в кармане пиджака Тито затрещал тихий зуммер. Он достал плоскую коробочку видеофона, раскрыл ее и, увидев на экранчике монитора Менсона, сказал:
– Мы тут закончили.
– Что-нибудь выяснили? – спросил агент.
– Многое. Сейчас нам предстоит посетить еще один адрес, а потом, думаю, с раннего утра надо лететь на какую-то свалку. Восемьдесят километров отсюда. Говорят, там мы найдем то, или хотя бы того, кто знает, где находится то, что нам нужно.
– Хорошо, – произнес Менсон. – Выходите с заднего входа, тут слишком много свидетелей. Я подберу вас там.
– Уже идем, – ответил Каталани и захлопнул крышку видеофона.
Кстати, парень, уволенный из «СС», после очередной «лизни, выпей, кусни» просто повалился грудью на стол. Я не стал его расталкивать и, расплатившись с барменом, хотел было затеряться навсегда, но бывший агент очнулся и из последних сил, вытянув руку, схватил меня за рукав рубашки.
– Теперь-то я тебя никуда не отпущу, – пробормотал он. – Ты мой билет назад на службу. Я им докажу, что ты существуешь.
Пришлось врезать ему пару раз, только тогда он и отключился полностью, разжав пальцы и отпустив меня. Больше я этого парня никогда не видел.