Мать. Если бы не он, разве то было бы! Сунулись к соседям за советом — а на дорогах войско стоит!

Дед Иван. Пускай себе стоит, к нам не посмеет сунуться: руки коротки!

Оксана. Ох, дедушка, у войска и пушки есть!

Дед Иван. Разве мы трогаем царя? Царь себе вот, а мы себе — вот. У нас несогласие с панами. Надо отделить людей от господ. Пускай баре живут сами по себе, казаки — с казаками, а крепостных надобно переписать на божью волю.

Охрим (торопливо выходит). Где Тарас Григорьевич?

Мать. Не шуми ты, Охрим, потому они, может, как раз в этот момент думы списывают!

Дед Иван. Гай-гай, какие там думы! Только солнышко появилось, взял Тарас деревянный ящичек, срисовывает на бумаге сухую грушу!

Охрим. Такое скажете! Зачем им груша?

Дед Иван. Видать, пану хочет послать! Вот, мол, тебе, мерзавец, виселица, а веревку собственную сучи.

Охрим. Не догадались вы из пистоля ударить!

Дед Иван. Э, не допекай!

Охрим. Чухненко тайком прислал пахолка[6]. Если хотите, передает, на свете жить, несите головы с повинной. Зачинщиков свяжите, выйдет им причастие…

Мать. Разве не барин — первый зачинщик?

Охрим. Если бы барин! А то я, да дед Иван, да еще люди, да батько Тарас.

Дед Иван. Ов!

Охрим. То-то же и я сказал — ов!

Оксана. Зачем от смерти меня спасали! Не видела бы судилища, не слышала б позора! Такого человека, как Тарас Григорьевич, да господам выдать.

Охрим. Подожди, никто же его не отдает! Я велел пахолка придержать и боронами улицы преградить, послал охрану, чтобы нас не застукали врасплох.

Шевченко (входит с этюдником в руке. На почтительном расстоянии появляется Петра, садится, следит). Доброе утро! Какое сегодня солнце праздничное! И на осень непохоже… (Всматривается в Оксану с матерью.) Э, да вас грешно вот так не нарисовать! Сидите, дорогие, я с вас этюд сделаю… (Садится на ступеньках, готовится рисовать.) Оксанушка, не смотри так печально. Я вас недолго буду мучить. А что, пан Охрим, налажены ли самопалы, оструганы ли копья? Хватает ли железа на копья, на свяченые ножи? Есть еще порох в пороховницах?

Охрим. Хватает, пане!

Шевченко. Разгорается пожар на целую губернию. Крепостнические реестры, как горсть соломы, сгорят. Нам бы только соседей дождаться. Не возвращался еще кобзарь Остап?

Охрим. Нет.

Мать. Войско стоит на дорогах! Не пробьются к нам соседи. Как рыжие мыши испечемся на огне.

Охрим. Дороги назад нам нет!

Шевченко. Правду молвил.

Дед Иван. Будьте вы Кармелюком, а Охрим — Зализняком!

Шевченко. Рисую, стихи пишу, песни пою. Какой из меня Зализняк или Кармелюк!

Охрим. Нам лучшего и не нужно!

Дед Иван. Гайдамаки тоже писали! Свячеными ножами на панских шкурах.

Охрим. Мы не гайдамаки, дедушка. Избавимся от панов и снова к плугам!

Мать. Если б то!

Оксана. Верите ли вы, Тарас Григорьевич, в нашу силу?

Шевченко. Верю, Оксана.

Оксана. Не разочаруетесь?

Шевченко. Никогда в жизни!

Входит толпа крестьян. Пожилые люди, суровые лица. Поодаль возле Петра собираются дети.

Охрим (после паузы). Слушаем мир.

Первый. Подожди сначала, что скажем.

Шевченко. Садитесь, господа миряне, — в ногах правды нет!

Первый. Так мы и сядем.

Второй. Обчество — большой человек. Что обчество скажет, то и будет. Обчество — не шутка.

Дед Иван. Не зря говорится: одна голова хорошо, а две — лучше.

Третий. Пан своего слугу прислал. Жду, мол, в лесу до раннего обеда. Как солнце к вечеру свернет, то уже и возврата вам не будет.

Второй. Мол, барин добрее стал, легче наказывать будет.

Дед Иван. Он добрый, как волк в пост!

Охрим. Вы, дедушка, как тот овод!

Первый. Давайте думать, миряне, — солнце не стоит!

Второй. Чтобы, как говорится, того… Не было того самого…

Третий. Барин в Драчином лесу сидит. Если браться с умом, можно и окружить. Одно дело, когда он издалека обещает, а другое — когда вблизи.

Охрим. Умна твоя речь, Петро.

Первый. Не слышим твоего голоса, батя Тарас.

Шевченко. Куда мир — туда и я.

Второй. Мы не разбойники, люди добрые. Да ведь нам же в пазуху огня насыпали.

Мать. Нужно взять барина за грудки!

Первый. Молчите, бабка!

Охрим. Два парубка уже пошли к барину.

Третий. В лес нужно через яр пробираться, а у барина где-то и гайдуки на подхвате. Двух парней мало.

Первый. Да еще пошли люди!

Второй. Что же мы барину скажем?

Охрим. Пускай только приведут! Есть о чем поговорить.

Первый. Ну вот. Как-то и на душе легче стало. Что-то значит мир!

Дед Иван. Без меня эта вода не освятится!

Шевченко. Что решили, на том и стоять будем!

Третий. Да поскорее, люди, пока барин снова не удрал!

Охрим. Ну так отправляйтесь в добрый путь!

Толпа уходит, дед Иван тоже.

Мать. Раздобудут барина и из-под земли!

Шевченко. О чем я хочу тебя попросить Оксана. Я вот нарисую Охрима, а ты пойди сыграй нам что-нибудь. Садитесь, Охрим, вот так…

Оксана. Да где уж играть, Тарас Григорьевич! Пальцы словно неживые, душа придавлена камнем. Мне бы наплакаться вдоволь!

Мать. Не печалься, доня!

Шевченко (рисует). Как же ей не печалиться? Тогда, Оксана, и играют, когда грустно. Я видел там на пюпитре сонату Гайдна.

Оксана. Хорошо, Тарас Григорьевич. (Идет в дом, мать — следом за ней.)

Шевченко (рисует). Люблю старого Гайдна! Иногда торжественные шаги всемогущего Бетховена не так по душе, как веселые переливы Гайдновых мечтаний! О, слышите, Охрим? Начала. Как она играет! Никогда не ожидал… Не двигайтесь минутку, смотрите сюда…

Охрим. Кто-то идет!

Шевченко. Сидите, сидите! Такая хорошая поза.

Охрим (достает из-за пазухи пистоль). Не усидишь!

Шевченко (рисует, прислушивается к музыке). Вы слышите, как торжествует старый Гайдн!

К Петру, который сидит вдали, подъезжают на лозинках мальчики.

Охрим. Где ваш второй пистоль, Тарас Григорьевич? Шевченко. Там, в ящике с красками.

Охрим. Принести?

Шевченко. На кой леший мне пистоль?

Охрим. Да так.

Шевченко. Может, безрукий Бибиков наступает?

Охрим. А вы хоть посмотрите!

Шевченко (рисует). Сейчас посмотрю…

Подходит солдат в полной форме: длинные белые штаны, зеленый мундир с красным воротником, кивер, ранец, винтовка со штыком. За ним несколько вооруженных вилами и косами повстанцев.

Шевченко (поднимает голову), Ага, вот это кто! Здравствуй, служивый!

Солдат. Здравия желаю, ваше благородие!

Шевченко. Садись, голубчик. Какое я благородие! Тарас Григорьевич, да и все.

Солдат (садится). Сяду, господа хорошие. Отчего не сесть? (Достает прокуренную трубочку,) И закурить не грех…

Шевченко (достает трубку и табак). Прошу, служивый. Закури нашего.

Солдат набивает трубку, закуривает, Шевченко — тоже. Охрим незаметно прячет пистоль, машет на охрану, та уходит. Мальчишки от Петра тоже "отъезжают".