Инженер (слегка картавит). Я говорю: вдруг дом исчезает. Куда он девается? Его перевезли на другое место.

Голоса. Ну?

Инженер (громко). Трест решил купить за границей целый паровозостроительный завод, как говорят, на ходу и перевезти его сюда. Поставить на месте старого. При помощи немецких инструкторов овладеть им. Выпускать триста пятьдесят паровозов в год.

Длинная пауза. Начинается шум. Совещание переваривает предложение.

Венгер (спокойно). Давайте, товарищи, без волынки. Нам предлагают купить целый завод! Не какой-нибудь станок или трактор, а завод. Купить целый завод! Давайте осмыслим это и выслушаем детали, чтобы все было ясно.

Женщина-мастер(в отчаянии). Это — не левацкий загиб?!

Седой (к инженеру). Будьте любезны, просим продолжать.

Инженер. Мы будем покупать то, что можно будет перевезти. Разное там оборудование, станки, заводские чертежи, технику. Акционерное общество, которое предлагает нам завод, напугано экономическим кризисом и отдаст его почти даром — вместе с инструкторами.

Гвардия. У меня есть вопрос.

Седой. Пускай товарищ инженер закончит доклад, тогда.

Инженер. Я уже закончил. Я думаю, что будет целесообразнее, если я расширю его, отвечая на вопросы.

Гвардия. Во-первых, меня интересует такая штука — какими деньгами мы будем платить за завод? Валютой?

Инженер. Червонцы ведь там не ходят!

Гвардия. И, во-вторых, меня интересует, берем ли мы подписку с акционерного общества паровозостроительных заводов в том, что оно не будет строить за паше золото новый, лучший завод?

Седой. Кто же тебе ответит на такой вопрос?

Гвардия. И, в-третьих, меня интересует для смеха, будут ли во время перевозки обновлены станки — хотя бы так, как у нас обновляли когда-то иконы? Или так и доедут к нам старые?

Голос (в восторге). Вот язык — как бритва!

Инженер. Завод там новый. Станки исправные.

Седой. Что же ты, дружище, предлагаешь? В гроб наш завод?

Гвардия. Транспорт социализма нуждается в паровозах. Прежде всего — социалистические темпы! Опередить капиталистические страны. Мы били их в гражданскую войну. Мы будем бить их техникой! Для этого нужно бить в капсуль! Капсуль у нас — это завод, который вырабатывал бы не триста паровозов в год и не триста пятьдесят, а тысячу паровозов. И вся недолга!

Поднимается шум. Задет больной вопрос для заводского актива.

Голоса:

— Правильно!

— Дело говоришь!

— Левый загибщик!

— Ему тысячу подай!

— Какой умный!

— А деньги где возьмешь?

Седой. Дисциплинка, товарищи! Просите слова и говорите, а не кричите без толку!

Иван Павлович. Я считал бы необходимым, чтобы выступил товарищ директор завода.

Седой. А вы сами?

Иван Павлович. Я потом…

Директор. Хорошо, я скажу. (Пауза.) На мой взгляд, трест правильно сделал… (пауза) прислав нам товарища инженера для информации… (Пауза.) Я думаю, что покупать завод не следует.

Венгер внимательно досмотрела на директора. Инженер из треста улыбнулся. Гвардия замер.

Иван Павлович, мой помощник, толковый и преданный нам инженер. Он против покупки. А кто же из нас знает так наше дело, как он? Видно, и заграничные заводы знает все наперечет.

Голоса:

— Ну да!

— Конечно!

— В самом деле!

Директор. Кому, бишь, наш завод принадлежал до революции — бельгийцам или немцам?

Гвардия (мрачно). Немцам. Одному немецкому горбаню.

Директор. Я думаю, что лучше всего было бы купить за границей кое-что из нового оборудования, переоборудовать цеха, перестроить завод, повысить квалификацию отдельных рабочих, в частности литейщиков, и надежно, точно, без задержки выпускать себе триста паровозов в год. В облака легко залететь, но падать оттуда больно, товарищи.

Аплодисменты.

Иван Павлович. Правильно говорит бригадир Гвардия. Оно, конечно, триста паровозов в год мало. Тысяча паровозов лучше, а если бы десять тысяч, то было бы и совсем хорошо. Но ведь мы не прожектеры, мы — практики! Зачем нам залазить в облака, как говорит товарищ директор? Ведь паровоз — не аэроплан? Я — главный инженер завода. Я знаю каждого нашего рабочего, как самого себя. Я — прежде всего практик, и только практик…

Гвардия (тихо). Меньшевики тоже были практики.

Иван Павлович. Я меньшевиком не был. А завод наш знаю и рабочих наших знаю. Я вам ручаюсь, что половина заграничных станков будет испорчена на второй же день! Одними только прогулами мы сведем продуктивность немецких машин до уровня наших изношенных „калош“!

Молодой инженер(из президиума). Прогульщиков мы закопаем в землю!

Иван Павлович. Уважаемый мой коллега выражается очень категорически. Но от выражении нам не станет легче. Я предлагаю отказаться от покупки, постепенно поднять продуктивность нашего старого завода, учить рабочих, постепенно допускать их к зарубежным машинам и только после этого ставить вопрос о покупке заграничного завода, товарищи.

Молодой инженер(с места). А вы не думали над тем, что на отсталой технике — и сознание будет отставать?

Иван Павлович молча садится на место.

Рабочий в матроске. Мы, молодежь, одобряем деятельность треста… Завод обязательно нужно купить!

Молодой инженер. За себя говори, а молодежь сама может сказать!

Рабочий в матроске. Товарищи, мы отобрали у своих капиталистов фабрики и заводы. Теперь мы отбираем эти заводы у заграничных капиталистов.

Женщина-мастер. Покупаем за валюту, сынок!

Рабочий в матроске. Мы перевезем к себе всю индустрию. Машины станут работать у нас, в свободной пролетарской стране.

Восторг части актива.

Я хочу надеяться, что приближаются уже те времена, когда мы не только завод купим, но вместе с заводом и весь пролетариат!

Женщина-мастер. Ну и дурак же ты, сынок! Ты себе лучше ума купи! Разве же пролетариат можно купить? Это левацкий загиб!

Гвардия (вспыхнул). Предлагаю лишить его слова. Договорился до ручки. Ударник липовый!

Седой. Никому не даю слова. Успокойтесь! Объясняю товарищу ударнику, что сказал он… на красоту! Такое — что и на ноги не обуешь. Слово даю инженеру электросварочного цеха. Говори, комсомольская горячка!

Франц (встал). Я хочу говорить. Прошу слова, товарищ бригадир.

Седой (растерялся). Пожалуйста, говорите.

Франц. Я хотел было ругаться здесь, товарищи, хотел было выразить вам все мое огорчение. Но прозвучало небольшое слово, и я растерялся и забыл о ругани. „Пролетариат купить нельзя“, сказано было передо мной. И великая степь замкнулась горизонтами и поднялась заводами. Государство невероятных размеров стало догонять идущих впереди. Ведет ее новый класс, вчерашний раб, завтрашний властелин мира. Я бросился в степь, как в море. Какой там ветер!

Венгер. Товарищ Адер, повторите ваши вчерашние обвинения. Сегодня ветра нет, и вам не нужно будет так громко кричать.

Франц. Какой там ветер! Горизонты качаются от ветра. (Пауза.) Я, видно, бежал от самого себя, Венгер. Не на заводы ударение, а на людей. И у вас вырастают новые люди. С одной волей, с одним желанием. Единодушны, классово сознательны.