И офицер, насвистывая, уходит в комнату.
— А ведь, правда, дед, — шепчет Федя, — валенок тот самый…
— На такой мелочи нас и ловят!.. Учишь, учишь вас, сопляков, да, видать, не в коня корм! Вот снаряжу тебя вон, как не оправдавшего доверия райкома!
— Иван Иванович, разве все учтешь?
— А пока ты будешь учитывать, молокосос, погибнут на твоей явке люди, и сам к черту засыплешься! Приходя к тебе, я должен быть уверен, что ты мне не подсунешь мину вместо валенка!..
— Иван Иванович!..
— Откуда ты знаешь мое имя-отчество? Я для тебя просто "дедушка", понятно?
— Понятно...
— И на этом явочную квартиру считаю ликвидированной!
Федя грустно опускает голову и с еще большей яростью продолжает чистить сапоги.
Вдруг взрыв невдалеке. Пауза. Выстрел. Другой. Автоматная очередь… Взрыв еще один, глухой. Захлебываются автоматы.
Выскакивает из комнаты полуодетый офицер с револьвером в руке. Старик стоит и крестится дрожащей рукой.
— Партизан! Всех стреляй! Мой сапог! Одевай сапог, Федька! Одна движение — пуля в голову! Где мой шинель?
Федя одевает офицеру сапоги, мать подает шинель, немец вылетает во двор, выстрелив попутно в потолок.
Все замерли, прислушиваясь к воцарившейся тишине. Слышны только далекие крики, шум.
— Он, — говорит старик.
Мать недоуменно смотрит.
— Он, говорю. Геройский, видно, связной. Извещает о своем прибытии, Федор.
— Погиб парень, — шепчет Федя.
— Ну, брат, такие не гибнут. Орел. Вижу почерк. Походку слышу!
7. "Я спасу Германию!"
Палата бывшей районной больницы, уступившей место немецкому госпиталю. Одна кровать. На ней полусидит знакомый уже гитлеровский генерал. Он тяжело контужен, у него появился тик, левую ногу и руку ему сводит судорога. Но он человек долга, нельзя упускать драгоценного времени. Он лающим и мало внятным от контузии голосом торопит врача, который его осматривает:
— Господин главный врач… Доложите мое состояние…
— Абсолютный покой, — вскакивает со стула, щелкает каблуками и орет врач, — никаких волнений, не двигаться, строгая диета!
— Вы касторка! — прерывает генерал. — Немецкий военный врач не должен, как попугай, повторять пустые слова! Отвечайте на мои вопросы!
— Слушаюсь, экселенц!
— Короче. Раны опасны для жизни?
— Нет, экселенц, — несколько царапин. Но граната очень близко разорвалась от вас, экселенц. Поскольку вы имели счастье, экселенц, упасть вовремя на пол, вам досталось только очень сильное воздушное сотрясение, экселенц, которое требуется изучать…
— Какого дьявола! Призовите сюда всю вашу вздорную медицину и сделайте так, чтобы у меня не трещала голова, и не плавали перед глазами зеленые круги, и в ушах не было бы адского звона…
— У вас, экселенц, из ушей шла кровь…
— Попрошу без ваших замечаний!
— И, кроме этого, ваши внутренние органы, а также мозговой аппарат находятся в состоянии сильного потрясения, экселенц. В любую минуту может наступить ухудшение. Сердце ваше несколько депрессировано…
— Что? Сердце? Дайте мне кофеин, камфару или еще какую-нибудь дрянь, я должен действовать…
— Но вы не железный, экселенц…
— Запомните, клистирная трубка, что это вас не касается, — железный я или не железный! Марш! Тащите сюда эту сволочь, которая не обеспечила охрану в городе! Бегом!
Врач выбегает из комнаты, а генерал корчится на кровати, ему сводит бок контузия, он откровенно стонет.
Четко заходят: гестаповец, начальник полиции и человек в штатском.
— Хайль Гитлер!
Генерал устало машет рукой.
— Что выяснили?
— Мало кого пришлось допрашивать, экселенц…
— Громче. Ничего не слышу. Сплошной гул.
— Четверо убитых немцев, экселенц, трое ранены, включая вас, экселенц, — докладывает гестаповец, — плюс один убитый полицай.
— Кого допросили?
— Один из раненых без сознания, второй поражен шоком…
— Кто они?
— Немецкие солдаты, экселенц…
— Население допрошено?
— Вследствие раннего часа, господин генерал, — разрешает себе раскрыть рот начальник полиции, — вследствие раннего утреннего часа никаких цивильных лиц поблизости не обнаружено…
— Молчите, один большой идиот! Как вы смеете открыто вешать партизан, когда у нас затруднения под Сталинградом?!
— Главная квартира фюрера передает, экселенц, — поправляет гестаповец, — советы отброшены на исходные позиции, наши доблестные войска выпрямляют линию фронта…
Быстро входит врач со шприцем.
— Вот, экселенц. Успокаивающее и утоляющее боль…
— Колите, — говорит генерал. — Принести сюда обоих раненых… Я допрошу их сам. Надо не терять времени, господа, чтобы иметь полную картину преступления…
Врач, делая впрыскивание:
— Один раненый скончался только что, экселенц…
— Давайте второго! Он тоже может умереть, мы останемся без свидетелей! Чума вас забери!
Полицейские бегут исполнять приказание. Врач массирует место укола.
— Ох, — стонет генерал, — они меня загонят в могилу. Ох! Мне кажется, что к моим кишкам прикасается раскаленное железо…
Начальник полиции и человек в штатском вносят носилки с раненым немецким солдатом. Гестаповец рассматривает на ходу документы.
Носилки ставят на пол.
— Ну? — рычит генерал.
— Документы этого солдата, — говорит гестаповец. — Был на излечении, направляется снова на фронт. Уроженец Гамбурга. Сорок лет. Вот фотография семьи. Письмо, по-видимому от жены. Детский почерк на открытке…
— Бросьте! — приказывает генерал. — Что с ним, доктор?
— Ранение в грудь, руку, шею, экесленц. Состояние общего тяжелого шока, раненый не реагирует ни на какие возбудители. Опасаюсь внутреннего кровоизлияния, экселенц. Нужен покой и выжидание…
— Опять выжидание?! Но это наш единственный свидетель, холера бы вас побрала со всей вашей идиотской медицинской терминологией! Как представляется картина нападения партизан на город? Говорите вот вы…
— Я затрудняюсь ответить, экселенц, — отвечает гестаповец, — никто никого не видел, все слышали выстрелы и взрывы, многие сами стреляли, но целей не было замечено…
— Прошу разрешения высказать одно предположение, ваше превосходительство, — произносит человек в штатском.
— Это еще что за чучело? — возмущается генерал. — Гоните его вон!
— Это, экселенц, — доверительно сообщает гестаповец, — очень дельный работник. Специалист по партизанам. Благодаря его помощи мы арестовали здешнее подполье. Он знает всех в лицо… Говорите, Яшка…
Штатский самодовольно улыбается и переминается с ноги на ногу. Это — плотный мужчина лет сорока с неестественно светлыми глазами и одутловатым лицом горького пьяницы.
— Вы, ваше превосходительство, не представляете себе, какой народ эти партизаны…
— Ближе к делу, — шипит начальник полиции.
— Будучи связан с красным подпольем, ваше превосходительство, я имею сведения о том, что один большевистский шпион прибывает в наш город для диверсионной деятельности.
— Он, наверное, дурак? — обращается генерал к начальнику полиции. — При чем здесь какой-то шпион, когда мы имеем дело с нападением банды партизан?
В это время шевелится раненый солдат, лежащий на носилках, и свистящим шепотом, с паузами, произносит:
— Разрешите доложить, экселенц… Вся эта полиция — форменные дармоеды… Даром жрут немецкий хлеб… Я б их на месте фюрера перестрелял, как бешеных собак, экселенц… Они пьют водку, а мы с вами получаем одни неприятности на службе нашему фюреру…
— Стой, солдат! Это ты спас мой портфель?
— Какие могут быть счеты, экселенц… Я — ваш солдат, вы — мой генерал… Портфель — ерунда… Вот когда один здоровенный детина с красной лентой на шапке бросился с гранатой к вашему окну и я упал ему под ноги, а граната полетела в другую комнату… Вот это да!..
— Ты представлен к награде, солдат!
— Спасибо, экселенц.
Врач умоляюще протягивает руки:
