— Здравия желаю, князь Хетаг!

— Прошу, прошу. Рад видеть вас, мой дорогой гость!

Только вот, Владимир Владимирович, зачем вы меня

князем величаете? Тогда, дома у вас, я постеснялся

возразить. Хлестаковщина какая-то получается...

— Ничего! Это для мамаи, она ведь сама титуловаи-

13

ная. Все это пустяки —дань слабостям старой аристо-

кратки. А получается звучно. Да и кинжал подходящий

для такого случая.

Коста громко рассмеялся — тоски как не бывало.

— Ну-с, едем на Театральную, смотреть «аллегоричес-

ких» салонных дам.

— Хорошо, —согласился Коста. — Посмотрим, что

намалевал будущий кайзер.

Дорогой Хетагуров думал о сидящем рядом Владими-

ре Ранцове. Честный малый, душа-парень, бесшабашная

голова... Такому все нипочем. Сегодня он в отпуске —

гуляет, веселится, острит в меру своих способностей,

может быть, влюбляется мимолетно. Потом уплывает

куда-то за тридевять земель, и там будет гулять, влюб-

ляться, забывать. Его жизнь идет легко, как парусник,

гонимый попутным ветром...

— Приехали, ваше сиятельство!

При этих словах мичмана извозчик в черном полуци-

линдре с загнутыми вверх полями и с окладистой боро-

дой почтительно привстал и заискивающе посмотрел на

Хетагурова, с трудом выбиравшегося из коляски в сво-

ей длинной бурке.

В белом зале министерства народного просвещения

Хетагуров и Ранцов присоединились к ученикам стар-

ших классов академии. Среди них были Серов и Врубель.

Почти у самой картины Вильгельма стоял красный от

стыда Павел Петрович Чистяков. Адъюнкт-профессор

теребил бороду, на большом лбу его выступил пот.

Коста и Владимир были немало удивлены, когда уви-

дели около картины своего историка Льва Слонимского

с указкой в руке. Бравый старичок прокашлялся и на-

чал что-то вроде лекции:

— Дамы и господа! Перед вами аллегорическая кар-

тина, писанная кронпринцем Вильгельмом. Несколько

недель тому назад она была преподнесена через фли-

гель-адъютанта графа Мольтке нашему государю-им-

ператору...

Слонимский сделал многозначительную паузу, полу-

закрытыми глазами обвел аудиторию. Видом своим он

напомнил дремлющего в жару мопса.

— Ты посмотри, Костя, на эти деревянные рыла с

пуговицами вместо глаз, — тихо сказал мичман, указы-

вая на картину.

14

Хетагуров закусил губу, чтобы не расхохотаться.

— Вы видите, господа, на площадке скалы, освещен-

ной сиянием креста, фигуры, изображающие культурные

народы. Вот Россия — она доверчиво положила руку на

плечо вооруженной соседки Германии. А вот Испания,

Италия, Англия. Они смотрят вдаль на грозящую

беду...

— А что за беда грозит культурным народам? — до-

неслась чья-то громкая реплика из самой гущи запол-

нивших зал студентов.

Слонимский оскорбленно дернул головой и продол-

жал:

— Над мирной равниной клубятся густые облака

злой беды, темные дымящиеся тучи покрывают небо.

Клубы дыма, получающие форму адской физиономии,

поднимаются над горящим городом. Грозная опасность

носится в виде Будды, который опирается на китайского

дракона, олицетворяющего демона разрушения...

— Что за призрак, объясните, пожалуйста, господин

лектор!— раздался тот же сильный голос.

Хетагуров вопросительно взглянул на мичмана: «Кто

это?» Тот в ответ кивнул: «Знаю, потом скажу».

Сидевший за столом обрюзгший чиновник министерст-

ва народного просвещения в мундире надворного совет-

ника с тревогой поглядывал по сторонам, видимо, ища

глазами блюстителей порядка. Но их в зале не было.

Клинышек бородки лектора дернулся вверх: он хотел

увидеть того, кто бросал реплики.

— Нет сомнения, господа,— еще громче заговорил

Слонимский,— что идея картины зародилась у худож-

ника под влиянием разговоров о том, что после объеди-

нения монгольской рассы эта чудовищная сила может

двинуться в Европу. Тогда повторится новый решитель-

ный поход азиатов, подобный походу Чингис-хана, и

культурные страны обратятся в развалины...

— Праздная выдумка, в которую могут поверить

лишь светские барышни! — раздался все тот же голос

с чуть заметным нерусским акцентом. — Но картина не

лишена смысла, господа! Если каждая изображенная

женщина олицетворяет монархию своей страны (а по за-

мыслу кронпринца так оно и есть), то испуг их вызван

вовсе не Буддой, а призраком народной революции против

монархической тирании. Этот призрак бродит по Европе.

15

Вильгельм прочитал «Манифест» Маркса и Энгельса, на-

печатанный в Лондоне. Вот в чем секрет, господа!

Изумленный лектор попятился к столу, за которым

стоял бледный, трясущийся от гнева чиновник.

— Какая смелость! — восторженно прошептал Коста,

взглянув на мичмана Ранцова.

— Какая дерзость!— шипел слабогрудый чиновник,—

Подведите сюда того, кто посмел произносить крамоль-

ные речи. Немедленно приведите смутьяна к этому столу!

— Мы студенты, а не жандармы! — крикнул стояв-

ший за спиной Хетагурова молодой человек в универси-

тетской форме.

Коста обернулся.

— Петя! Ты ли это?

С Петром Чумаком Коста познакомился, когда ехал

в Петербург осенью 1881 года — всю дорогу тогда Чу-

мак читал наизусть стихи Тараса Шевченко. С тех пор

больше не встречались...

— Здравствуй, Костя. Ну, как?

Тут Чумака схватил за рукав приземистый чиновник.

Склеротическое лицо его было покрыто нездоровым ру-

мянцем, на желтом черепе набухла вена.

— Извольте, сударь, идти к его превосходительству.

Вы кричали заодно с тем посягателем на общественное

спокойствие...

Хетагуров вспомнил о своем кинжале, решительно

шагнул к чиновнику.

— Прочь руки!

Мичман с силой оторвал цепкую, как пасть бульдога,

руку чиновника от мундира Чумака, строго сказал:

«Следуйте вперед» и повел Петра — но не к генеральс-

кому столу, а на выход. Уловка удалась.

У подъезда тепло распрощались. Студенты расходи-

лись. С ними ушел и тот, кто так правдиво и смело объ-

яснил значение картины.

— Кто же это такой? — с нетерпением спросил у мич-

мана Коста, когда садились в коляску.

— Студент университета Дмитрий Благоев, болгарин,

один из вождей петербургских социалистов.

— О! Это интересно! Откуда же вы его знаете?

— Случайно узнал. По этой части мой папа сведущ.

Ты поближе познакомься с ним. На Тенгелевском хими-

ческом заводе, где он служит, есть люди, к которым

16

часто наведывается Благоев. Папа знает, но молчит, ко-

нечно. Связываться с полицией — не дело благородного

человека. Да и взгляды у него либеральные, мать гото-

ва съесть его, она «роялистка». Словом, в нашем доме

политический разлад — враги под одним балдахином

ютятся.

— Любопытно, какую же сторону держит мой доро-

гой мичман?

— Гм... В душе я тоже бунтовщик, ненавижу висель-

ников из полиции. Но... я офицер русского флота, что на-

лагает обязанности...

— Декабристы тоже были русскими офицерами! —

с жаром возразил Хетагуров.

— Да, ты, пожалуй, кое в чем сойдешься с моим па-

,— задумчиво сказал мичман.— Только знаешь, Кос-

тя... Он любит помечтать о свободе и высших идеалах,

лежа на оттоманке после обеда с икрой и ликерами. Ты

же — по глазам тебя вижу — в Рылеевы метишь.

Коста подумал: «Не такой уж он простак, каким ка-

жется с первого взгляда». А вслух произнес:

— Куда мне! Я только непризнанный художник...

— Э, брат, Шевченко тоже был когда-то непризнан-

ным художником и учеником академии, а угодил-таки на