Она слышала весь разговор? Веселье Габриэля в момент испарилось. Он готов был рассказать Пен, где он познакомился с Мэри, но не больше.

– Я…

Дверь таверны с грохотом распахнулась, и в помещение ввалилась толпа шахтеров, смеясь и громко болтая. Комната стремительно заполнилась народом.

Габриэль положил руки на плечи Пенелопы и вежливо развернул ее.

– Поговорим снаружи, – предложил он, слегка подтолкнув леди.

Пен позволила вывести себя из таверны. Она заметила, как Габриэль вздрогнул от поднявшегося шума, хотя и постарался это скрыть. Очевидно, он не спускался в шахту с Джеффри, и она решила, что волноваться не о чем.

Конечно, кроме собственных чувств. О них определенно стоило не только тревожиться, но и начать бить тревогу. Она переживала за Габриэля сильнее, чем это требовал случай. Что заставило ее нестись сломя голову по холмам в повозке, рискуя жизнью? Неужели ее настолько сильно беспокоило состояние Габриэля?

Это просто глупо. Действительно глупо.

Но еще более глупой оказалась вспышка ревности, едва не разорвавшая Пенелопу на куски, когда она увидела, как эта девица фамильярно целует Габриэля в щеку. Да и он очень тепло относился к этой женщине. Между ними определенно что-то было, отчего Пенелопе стало очень не по себе.

Она фыркнула. Кого она пытается обмануть? Ей стало не просто не по себе. В ней взыграло чувство собственности. И в этом, разумеется, ничего хорошего нет.

Но Пен в любом случае дождется его объяснений.

– Ты мне что-то рассказывал? – напомнила она, когда они спустились с лестницы.

Некоторое время они шагали в тишине, и Пенелопа заподозрила, что он вообще не собирается отвечать.

Габриэль прокашлялся.

– Мэри… сопровождала мой полк в течение добрых двух лет.

«Эта девушка?» Пен взглянула на него и заметила пятна на его щеках. Он смущен? Это странно. После произошедшего в карете она знала: Габриэль весьма сладострастен. И вряд ли он воздерживался от женской компании во время войны. Но разумеется, ее все это не касалось.

– Мэри была отважной девушкой, всегда готовой выполнять даже самую трудную работу, и всегда подбадривала остальных. Примерно за полгода до битвы при Ватерлоо она сблизилась с одним из моих лейтенантов. Не знаю, какие у лейтенанта Бейкера были намерения относительно ее на послевоенное время, да и никогда не узнаю. Он погиб при Ватерлоо.

– Мне жаль, – сказала Пен, гадая, к чему он ведет. Ей было бы достаточно и объяснения «спутница полка», но Габриэль почему-то решил поведать ей всю историю.

– Ты знала, – продолжил он, – что когда мы воевали на границе Бельгии и Франции, огромное количество женщин и детей остались на окровавленном поле боя, предоставленные сами себе, без защиты?

Пенелопа почувствовала, что бледнеет.

– Совсем одни?

– Да. – Голос Бромвича погрубел. – И это касается не одних вдов и девушек, сопровождавших полки. Армия несла ответственность лишь за жен погибших офицеров, и только их отправили домой. Остальные же женщины, а многие – с детьми, остались без провизии, отрезанные от дома. Такова одна из ужасающих сторон войны.

– Какой кошмар, – прошептала Пенелопа. После смерти Майкла она чувствовала себя опустошенной, одинокой и беспомощной, брошенной на произвол судьбы. Но даже при всем том ужасе, который ей пришлось пережить, она осталась дома, в Англии, со своей семьей. На глаза накатили слезы. Несчастные женщины, бедные дети…

И теперь Пенелопа догадалась:

– Ты помог Мэри найти дом?

К тому времени они достигли беседки на другом конце деревни. Габриэль помог Пенелопе подняться, и они вместе прошли через арку – вход в беседку. Он проводил ее к одной из каменных скамей в центре и отпустил руку своей дамы.

– Да. Когда мы прибыли в Англию, я помог ей найти работу и дом. Это все.

– Все? Габриэль, это же… – Это было намного больше, чем то, что сделала для этих несчастных женщин родная страна. И это было… – геройство.

Габриэля передернуло от этого слова. Что за странная реакция? Наверняка он еще что-то скрывает – Пенелопа была уверена в этом.

И потом она вспомнила и другие слова Мэри, слова о настоящих вдовах.

– Ты помог не только Мэри, да?

Бромвич небрежно отмахнулся.

– Да.

Пен поняла, что он не хочет больше говорить. Однако она была не намерена останавливаться на полпути. Ведь то, что он скрывает, может быть ключом к его страданиям.

– Почему? – спросила она с вызовом.

Тяжело вздохнув, Габриэль потер руками лицо, и Пенелопа поняла, что не зря расспрашивает его. Он отвернулся от нее и сделал несколько шагов в сторону украшенных витиеватой резьбой скамеек. После минуты раздумий он наконец ответил:

– Это меньшее, что я мог сделать для них. Ведь их мужья погибли по моей вине.

Пенелопа затаила дыхание.

– Уверена, это не так, – проговорила она, подойдя к нему и сев на скамью напротив.

– О, это так. – Он приподнял голову, поворачиваясь к Пен лицом. Габриэль тяжело дышал, а выражение его лица говорило о непоколебимой уверенности в сказанном. – Это один из тех моментов в моей памяти, о которых ты настоятельно посоветуешь мне забыть. – Его губы изогнулись в полуулыбке, где сквозили и боль, и радость одновременно – это отозвалось скорбью в сердце Пенелопы.

В ответ она лишь вскинула бровь.

Габриэль отклонился на спинку скамьи, скрестив руки на груди. Он не смотрел на Пен, устремив взор куда-то вдаль.

– Было далеко за полдень, и битва длилась уже около семи часов…

Пенелопа сидела молча, слушая рассказ Габриэля о том, каких жертв стоила доставка сообщения Веллингтона прусскому генералу, сколько людей сложили головы на этом смертельно опасном задании. Бромвич говорил сбивчиво, и ей очень хотелось прервать его и успокоить, но она не смела.

Сердце Пен начало биться чаще, когда он рассказал о неделе, выпавшей из его памяти. Она подумала, что за это время с ним могло произойти что-то важное, но могло и не произойти ничего – и Пенелопа решила оставить размышления об этом, продолжая слушать историю.

– В госпитале я узнал, что все те люди погибли, и, разумеется, сразу подумал об их вдовах. Официальной среди них оказалась лишь одна, и я знал, что о ней можно не беспокоиться – ее отправят домой. Но я не мог жить с мыслью, что остальные остались без помощи из-за решения, принятого мной.

Пенелопа хотела возразить, но просто спросила:

– Много их было?

– Семь, включая Мэри. Одна была матерью двоих детей.

Пен ощутила озноб, стараясь представить, каково это – оказаться в чужом, незнакомом месте без какой-либо поддержки.

– Итак, ты нашел их и отправил домой, – заключила она.

Габриэль кивнул.

– Я, конечно, никогда не смогу отдать должное их мужьям, но вдовам я обеспечил безопасность и помог найти выход из положения. И я навестил каждую из них здесь, в Англии… Хотел убедиться, что у них все хорошо, и предложить помощь, если они в ней нуждаются.

Воцарилось молчание.

– Женщина в Викеринг-плейс, – вспомнила Пенелопа, – вдова одного из твоих лейтенантов. Она одна из этих семи?

– Да, – ответил Габриэль, глядя прямо ей в глаза. – Когда я нашел миссис Бойд, она пребывала в крайней нужде. Она помешалась после смерти второго супруга. – Бромвич вздрогнул. – Ее сестра рассказала, что рассудок миссис Бойд словно рухнул под напором горя и бедности. Мисс Крибб оставила свое место в городе и приложила все усилия, чтобы помочь сестре, но для нее эта ноша была слишком тяжела. Поэтому я заплатил, чтобы детей приняли на воспитание в хорошую семью, и нашел новое место для мисс Крибб. Потом начал поиски клиники для миссис Бойд. И – какая ирония, – невесело улыбнулся он, – именно тогда я впервые узнал о Викеринг-плейс. – Горький смех Габриэля эхом раздался в беседке. – Тогда я и не подозревал, что скоро присоединюсь к ней.

Пенелопа на миг зажмурилась.

– Все это время ты оплачивал проживание нищей вдовы в Викеринг-плейс?

Она знала, что жить там – удовольствие далеко не из дешевых, и даже мечтать не могла, что кто-то сможет проявить такую щедрость.