— А меня из воды, — подключился вдруг молодой полицейский.

— А меня из карцера! — закричал курчавый негритёнок.

И вдруг стоящий среди любопытных Стёпа наклонился к Хапкинсу и сказал:

— Мистер Хапкинс, я тоже вас спас от разорения.

— Вы?! — Хапкинс широко открыл и рот и глаза так, что в них посыпались снежинки.

— Да! — похлопал себя по карману Стёпа. — Ваш чек... тютю. Так что и эти ваши денежки на месте, распоряжайтесь ими как хотите, если ими уже не распорядился ваш дорогой племянничек.

Стёпа бескорыстно улыбался. Кажется, он совсем-совсем оттаял. И только Верный лежал в углу, у камбуза, будто не имел к этому делу никакого отношения.

Сразу помолодевший, Хапкинс так расчувствовался, что наконец-то по-настоящему обнялся со своим ледовым другом. И конечно, не из-за денег, а из-за благородного поступка, вкус которого может быть так же целителен и дорог, как и запах родного зелёного лука.

Тут начался такой весёлый балдёж (в газетах его назвали дружеским балом), что Борщик отдал всего гигантского палтуса — всего, до последней прозрачной шкурочки, а Моряков стал просить Федькина подарить людям на несколько минут свой удивительный голос.

— Да кому он тут нужен! — нехотя отмахивался хлебнувший холодного «Саппоро» Федькин, но Моряков шумел:

— Держу пари! Вы ещё споёте на весь мир!

И конечно, Федькин взял в руки гитару...

Через некоторое время Хапкинс уже

поднимался по трапу самолёта, уходящего в Сан-Франциско. Он заключил несколько выгодных деловых договоров, но не очень им радовался, а волновался и переживал, как его через столько лет встретит родной город. Рядом с ним, оглядываясь и утирая слёзы, поднимался полюбивший выручившую его команду маленький Том, который приглашал всех к себе в гости в ресторанчик «Русский борщ», который собирался открыть на положенные ему сто тысяч честно заработанных долларов.

Л команда «Даёшь!», нагулявшись по дружелюбному городу, накупив сувениров, шоколадок, жевательных резинок и разных весёлых вещей, уже собиралась домой, а с берега летели крики:

— Аригато, тоно аригато! Саёнара!

— Саёнара, Солнышкин-сан! Саёнара, Моряков! Саёнара, Борщик!

На минуту все вдруг собрались у правого борта. На берегу перед вулканом открылась просторная ледяная площадка, уставленная снежными фигурами. Сверкали слоны, ящеры, драконы, замки, киты: похоже, там изобразили и Землячка с Сынком.

И вдруг все закричали:

— Динозавр! Наш, наш!

Там в самом деле поднимался снежно-ледяной гигантозавр, быстро скопированный при помощи какого-то устройства с динозавра, находящегося в трюме «Даёшь!». И что было удивительней всего — ,на месте хвоста, а точнее, под хвостом получился ледяной Борщик, часто отдыхавший именно на том самом месте.

— Безобразие! — возмутился обиженный Борщик. — Изображать изображайте — у плиты, у кастрюли, у сковородки. Но под хвостом? Извините!

ПРЕДСКАЗАНИЯ СБЫВАЮТСЯ

Не успел Борщик совершенно справедливо навозмущаться японскими компьютерами и собирался уже к себе на камбуз, как вдруг прислушался и крикнул:

— Остановите судно! Срочно задержите судно!

— В чём дело, Борщик? — спросил Моряков.

— Как в чём? Вы что, не слышите? Федь- кина забыли. Федькин разгулялся.

С берега и вправду доносился голос застрявшего где-то Федькина, который распевал вовсю с каким-то японцем:

Нам светит дружба и любовь,

И никаких хе-хе!

Вершина вулкана над городом уже прощально алела, а на подножие накатывалась густая тьма. На чистых, заснеженных улочках загорались десятки уютных огоньков, наступал вечер. Федькина надо было срочно искать!

«Даёшь!» приблизился к причалу. Борщик и Солнышкин спустились по трапу и побежали по ближней улочке на голос.

Из каждой лавчонки им улыбались, кланялись и приглашали войти. Отовсюду слышалось «Коничива», и почти повсюду звучал голос Федькина, словно он пел в одном конце улицы, а в другом отвечало эхо!

— Какая-то странная под вулканом акустика! — сказал Борщик.

Приятели подрастерялись.

— Там! — показал Борщик в один дом.

— Нет, там! — утверждал Солнышкин, кивая на совсем другое место.

Наконец они подбежали к магазинчику, на двери которого были нарисованы веточки цветущей сакуры, море и паруса, откуда, уж совершенно точно, слышался и тенор, и баритон, и колоратурное сопрано, твердившие: «И никаких хе-хе!»

— Федькин у вас? — спросили они у тихой невысокой старушки, пригласившей их в магазин.

— Федькин, Федькин! — кланяясь, заулыбалась она, открывая перед ними красивую дверь.

Но и в других местах и за другими дверями пел Федькин.

Старая японка вынесла из-за прилавка сразу новую пластинку и кассету, на которых по-английски было написано: «Песни матроса Федькина». Это была сделанная кем-то и уже растиражированная, запись концерта, данного Федькиным ещё там, далеко, «Под динозавром», на берегу тонущего острова Тариора.

Скорей всего, это постарались расторопные деловые ребята с «Джона Хапкинса», получавшие теперь вместо певца его звонкие денежки.

Предсказание Морякова начинало сбываться. Голос Федькина завоёвывал мир. А сам Федькин отлёживался потихоньку в каюте. Погода менялась. Поднимались волны, в лицо вахтенным бросался порывистый снег. А на перемену погоды отдавленный палец Федькина тоже заводил свою ноющую песню.

Но спасательная вылазка кока и штурмана не прошла бесполезно.

Солнышкин купил у старухи весь ящик пластинок, а Борщик — добрый запас лески и прекрасных японских крючков для ловли рыбы и кальмаров: ведь музыка музыкой, но так приятно было слушать, как вся команда похрустывает хвостиками только что поджаренной свежей рыбки!

На всякий маскарадный случай Борщик прихватил и страшенную маску клыкастого дракона, при этом сказав:

— Где-нибудь пригодится.

Друзья уже спускались мимо уютных магазинчиков на причал, когда Борщик налетел на какую-то странную японку, в кимоно и узеньких панталонах, с узлами в руках. Он стал старательно извиняться, но японка повернула знакомое лицо и капризно всхлипнула:

— Лучше бы помогли!

— Вакаранаи! — с перепугу крикнул Борщик. Он действительно от растерянности не понял, что перед ним настоящая Сладкоеж- кина, набравшая на «свою личную долю» кипу возможного и невозможного барахла.

— А вы что это опаздываете? — строго налетел Солнышкин.

— Лучше бы помогли! — крикнула Слад- коежкина. — Мужчины называются. Женщина надрывается, падает с ног, а они в это время задают вопросы!

И обескураженные приятели, взвалив на себя сладкоежкинские узлы и коробки, бросились вниз, к пароходу, сопровождаемые голосом Федькина, утверждавшего:

— И никаких хе-хе!

МАЛЕНЬКАЯ ТАЙНА СТАРОГО ПАРОХОДА

Наконец-то «Даёшь!» держал курс на самый настоящий Океанск. Динозавр был зачехлён. Ветер посвистывал в мачтах и антеннах. Снежок летел мимо иллюминаторов, и обедавшая в столовой команда во все челюсти нажимала на прощальный борщ и отбивные, похрустывала, посасывала и посвистывала в косточки. Но, услышав, как по радио говорили об их судне, бросала всё и ревниво слушала каждое слово.

А диктор Нелли Маркедонтова говорила именно о них:

«По нашим сведениям, пароход «Даёшь!» возвращается к родным берегам с удивительным ценным грузом. С каким? Пусть пока это останется нашим маленьким секретом...»

Она ещё называла предполагаемое время прибытия, а Борщик уже причмокивал:

— Представляю, какая это будет встреча!

— Встретят, это уж точно! Косточки хрустнут! — улыбнулся будущий певец.

Нужно сказать, что слова о хрустящих косточках не были случайными.

Во время палубного веселья мистер Ито отозвал Морякова в тихий уголок и заметил:

— Господин Моряков, а почему бы вам не продать вашего динозавра здесь, на месте? Лично я предложил бы вам очень хорошую сумму...