— Самое простое и гениальное решение! — поводя усиками, усмехнулся Челкашкин.

И, прямо-таки тыча указательным пальцем в Солнышкина, убеждал: — Я всегда говорил, что у этого юноши гениальная голова! — Он удивлялся, как эта мысль сразу не пришла к нему, бывалому члену яхт-клуба, опытному паруснику и почти чемпиону Океанска.

А гениальная голова сияла, потому что наконец и ей привалила удача идти под парусами!

Всё задвигалось, зашумело, заторопилось.

— Простыни на палубу! — командовал Моряков. — Наволочки на палубу! Всё — на палубу!

Он не назвал только полотенец, потому что полотенце, как и зубная щетка, у каждого должно быть своё.

Кок Борщик готов был предложить для паруса даже свой любимый фартук. Но такой жертвы сердобольный капитан принять просто не мог.

Наконец всё лежало у носового трюма, между мачтой и динозавром. Дело оставалось только за нитками и иголками. Нитки нашлись.

— Иголки! — крикнул Солнышкин.

— А все иголки у боцмана, — сказал Борщик.

И все увидели, что Петькин опять старается укрыться за мачтой.

— Тебе же говорят, иголки! — повторил Солнышкин.

И тут он вспомнил, как Петькин что-то показывал японкам у одного швейного магазина...

А Федькин присвистнул и закивал:

— Так-так, и иголочки загнал...

— За борт его! — крикнул Мишкин.

— За борт! — безжалостно указал пальцем в сторону океана Челкашкин.

Моряков пытался остановить команду:

— Подожди, нельзя же так сразу.

Но Федькин закачал головой:

— Нечего ждать! — и заковылял подбирать обломок своего костыля.

И кто знает, какими неприятностями для жадноватого боцмана кончилась бы эта стычка, если бы не крик ходившего по мостику с биноклем в руках Пионерчикова.

Пионерчиков показывал рукой куда-то вправо и что было сил не кричал, а орал:

— Смотрите, вон он! Есть, есть! Самый настоящий, но почему-то двуглавый!

ЕСТЬ, ЕСТЬ! ТОЛЬКО ДВУГЛАВЫЙ!

Основательно возмужавший штурман Пионерчиков на палубе среди команды появлялся теперь довольно редко.

Во-первых, вместо пионерских законов он теперь озабоченно разрабатывал разные проекты, писал одно за другим письма президентам, секретарям и выкладывал им советы за

советами. Как поступать, что делать и чего делать не следует, чтобы жизнь на земле стала если не тра-ля-ля какой весёленькой, то хотя бы просто весёлой! Чтобы продуктов на столе было больше, а шишек на голове меньше, чтобы на всех судах всё время было горючее... И почти от каждого президента или секретаря штурман получал в ответ искреннее «спасибо» и только изредка шишку на голову.

Но когда он приплывал домой, одного президента уже не было, а новый о предложениях Пионерчикова ещё ничего не знал. Всё везде кувыркалось по-прежнему. И озабоченный штурман садился за новое послание новому президенту...

Во-вторых, каждый день он ждал радиограмму от жены, бывшей дневальной парохода «Даёшь!» Марины Пионерчиковой, которая водила похожих на Пионерчикова двойняшек_во второй класс и сообщала через Перчикова об их успехах. Иногда приходили радиограммы, похожие на военные шифровки: «Сегодня три плюс четыре», «пять плюс три», «пять плюс пять».

Изредка, прочитав «пять минус три на двоих», Пионерчиков сжимал узорный ремешок на бангкокских шортах и приговаривал:

— Ничего, ничего! Вот вернёмся — и тогда всё сразу и сплюсуем и сминусуем!

А когда от жены вообще не было радиограммы, он бегал возле рубки так, что Пер-

чинов начинал бросать прямо-таки сокрушительные фразы:

— Не разрушай палубу! Тебя же предупреждали! Нечего было жениться!

И Пионерчиков брал себя в железные руки и снова ждал радиограмм.

Но больше всего времени он отдавал дежурству на мостике. Пионерчиков проводил там дни и ночи, потому что один приятель, старый морской мамонт, как-то вспомнил, что они всей командой видели в Индийском океане гигантского морского змея, который на длинной шее поднимал громадную голову и шлёпал по воде ластами.

— Так это же плейзиозавр, это живой динозавр! — воскликнул впечатлительный Пионерчиков и теперь всё свободное время ходил по мостику с биноклем и Солнышки- ной кинокамерой в руках.

Остальные тоже иногда рассуждали о возможности существования ещё живых динозавров. Кое-кто говорил: «Чушь! Им сейчас кормёжки на один зуб не хватит!» Другие сомневались — и нет-нет, а бросали пристальный взгляд на океан. Не сомневался один Пионерчиков.

Рядом с ним на ветру подсыхали морские звёзды, крабьи клешни, алые раковины. Впереди среди волн парили летучие рыбы, иногда щекотали воздух акульи плавники. Но динозавров — не было.

— Оставь эту ерунду! — советовал снизу Борщик, навещавший пингвинов.

— Брось эту муру! Вон в трюме семидесятимиллионнолетний. Бери тряпочку и натирай, чтоб блестел, как пупсик из магазина! — рекомендовал Федькин и кивал на трюм.

Все умничали.

И вдруг на весь океан разлетелся этот потрясающий крик: «Есть, есть, только двуглавый!»

И точно! Справа по борту «Даёшь!» приближалось нечто двуглавое.

Одна голова более чем спокойно лежала над водой, следя за второй. А вторая быстро наклонялась взад-вперёд, взад-вперёд. По бокам существа над ластами вспыхивали алые брызги, и, трассируя, разлетались быстрые летучие рыбы.

Команда сгрудилась на носу.

Впереди всех, высунув язык, стоял Верный. За'ним с биноклем в руке Моряков, Челкашкин, Солнышкин, и все, отложив парусные заботы, всматривались вдаль.

И старый динозавр, казалось, старался повыше высунуть голову из трюма и удостовериться, что кто-то из его потомков или современников может ещё заживо пересекать океан...

— Да, — произнёс Моряков. — Что-то движется. И бесспорно двуглавое.

— Точно, — подтвердил Федькин, пряча подальше от толчеи больную ногу.

— А ну-ка, дайте бинокль, — скептически попросил Челкашкин, который вообще не терпел ничего двуглавого. Он посмотрел раз, другой и ехидно сказал: — Есть! Только почему-то у этого динозавра, как мне представляется, две женские головы. На байдарке! — И резюмировал: — Именно этого нам и не хватало в создавшейся ситуации, именно этого!

— Как вы можете, доктор! — возмутился Моряков. — Женщины, видимо, терпят бедствие. Готовьте немедленно бот. Спускать трап!

Но доктор всё равно был убеждён, что лучше уж один живой динозавр, чем две загулявшие девицы.

Однако уже через несколько минут он готов был извиняться, так как понял, что, по крайней мере, одной головы именно сейчас им и не хватало.

— Ха-ха! Братцы, это же Матрёшкина! — воскликнул он, потому что перед ним действительно была его юная приятельница и ученица по Океанскому яхтклубу, мастер парусного спорта Матрёшкина!

Солнышкин заволновался и покраснел. Тысячу раз слышал он о ней от Челкашки- на, проверявшего порядок в каюте: «Мат- рёшкиной на вас нет! Она бы вам показала порядок!» — говорил доктор и тут же рассказывал, какая это умная, ловкая и красивая Матрёшкина. И как летит у неё судно, и как играют паруса...

Солнышкину после таких бесед она несколько раз даже снилась, хотя он её ни разу не видел.

Но теперь, привязав к трапу байдарку, юная подтянутая девица быстро взбегала по ступенькам. Ветер обдувал откинутые светлые волосы, крепкие маленькие скулы и курносенький, но очень приятный нос. Голубые глаза весело оглядывали команду, и за улыбающимися губами сверкали белые, прямо-таки антарктические зубы.

Конечно, это была она!

Ладненькие шорты затягивал крепенький новый ремень. Загорелые руки крепко держались за поручни.

А на груди в белой спортивной майке общества «Океан» сверкали так необходимые команде три прекрасные парусные иглы!

Совсем изменивший мнение Челкашкин кричал:

— Привет, Матрёшкина! Ты даёшь, Матрёшкина!

А Матрёшкина удивлённо смотрела на краснеющего Солнышкина и говорила:

— Слушайте, а ведь вы, именно вы мне недавно приснились!