Арсений следом подошёл к Наталье.
Она хотела одобренья, и – домой.
Так много силы отняло искусство.
– Какой же все же Сарою Бернар,
Ты скоро современникам предстанешь, —
Мужчина знал слова для похвалы.
– Да ты совсем измучилась, бедняга. —
– Я по системе Станиславского сижу.
Ты должен видеть, до чего я ослабела.
А стоит только музыку начать… —
И было видно, что готова в пляс.
– А как бы посмотреть, что получилось?
Ну, то, что ты на камеру заснял?
Ты дашь мне, чтобы я нашла ошибки? —
– Но это не кино, а компромат.
И видеоархив у нас по делу. —
– Сниматься для архива мутных дел?
Увы, неблагодарное занятье, —
И тут же, вспоминая, оживилась:
А как же он просил примять лекарство!
Но ты категорически сказал. —
– Известно, как они лечить умеют. —
И стал прощаться – время подгоняло.
– Ты едешь с Леонидом, видишь – ждет.
Малышка, девочка, а умница большая. —
– С умом таланту как-то веселей. —
В кафе создали видимость уюта.
Но музыку, как фон для настроенья,
Всё время нарушал “Attention, please”.
И, те – встречались. Эти – расставались.
– Не к счету этот раз, что был в гостях, —
Анжела любовалась младшим братом.
– Ты только посмотрел, как я живу.
А в гости – это минимум на месяц. —
– И, что я папе с мамой расскажу?
Анжела – русская, в Москве едят «Хот Доги»? —
Луис упрямо головою покачал.
– Я расскажу им, как ты счастлива с Денисом,
И скоро к нам приедет Красота:
Так на испанский переводится Наина. —
Наина в это время разбиралась:
– Смотри, а я подарки привезла,
– Тебе, тебе, для мамы, младшим братьям. —
Луиса потрясла косоворотка,
Решил её надеть и в ней лететь.
И красная рубаха на парнишке,
Смотрелась, будто он родился в ней.
Теперь он стал конкретно живописен:
Копна волос, чернеющих, как смоль,
И – яблочко зрачка на снег мишени,
Оттенок кожи – чистый эбонит,
И зубы, как реклама для дантиста —
Всё это демонстрировал Луис. —
Анжела поделилась опасеньем:
– Не слишком ли для города Нью-Йорк?
Для западной столицы криминала? —
– Я буду говорить всегда: Excuse me
[17].
Excuse, New-York. Но я люблю Москва. —
Вот так подруги проводили брата.
Как ехали – обратно на такси.
На русском и французском языках
Открытая душа сибирских руд
Старалась, как возможно, приглушить,
Разлуку в очень трогательной песне.
– Когда, – она тихонько напевала, —
Из своей Гаваны уплыл ты вдаль. —
Анжела спела: – La paloma
[18], – тяжкий вздох.
Потом – adieu
[19], и громко зарыдала.
Такси из Химок въехало в Москву.
Двух ассистентов из Васильевской бригады
Убрали до решения проблем —
Не надо, чтоб без доктора светились.
Секс-менеджер не нужен был совсем,
А секретарь, при столь весомых аргументах,
Воинственно настроенных людей,
Исполнил всё, что от него хотели.
Что, впрочем, не составило труда.
Второй, не столь спортивный секретарь,
Сегодня нёс дежурство по отелю —
Там, видно, было что, что охранять.
И секретарь, который был в руках ОМОНа,
Под строгую диктовку Петухова,
Коллегу из отеля известил:
У доктора сегодня срочный вызов.
И Томаса (предел мечтаний дам)
Они сейчас с собою забирают.
– Мы, видимо, поедем на три дня.
И с выездом в имение хозяев, —
Мужчина этот скупо излагал:
Такие обстоятельства случались.
– Хозяин выехал, там собственный шофёр.
Мы следом едем. Доступ там вне зоны.
Сегодня, значит, можешь отдыхать.
А завтра, если что, тебя разыщем.
Швейцарию по графику проверь.
И, если есть проблемы, завтра скажешь. —
Он на Арсения смотрел, не отрываясь,
Чтоб видеть, если будет что не так.
И был упрятан, как и Томас, за решетку.
Арсений был в делах не новичок.
Он знал, что только тщательный подход,
К последней точке – полученью денег,
Дает обычно лучший результат.
Но в этот раз, уже у врат Парижа,
Он медлить ни секунды не хотел.
Васильев уместился на ладони.
Прихлопнуть или сдать его властям
Совсем не представляло интереса.
Артём Семёнович, как денежный мешок,
Вот кто был интересен Петухову.
Нарыв, в котором столько много денег,
Он должен вскрыть решительной рукой.
А тот сидел, раздавленный слизняк,
Перед Арсением, на стуле, у стены.
Настолько в нежелании делиться,
Что плакался, что денег нет совсем.
– Ведь вам же Ведунов всё завещал. —
– Какой там мне. Все это деньги фонда. —
– Вам срок дадут от этих двух смертей. —
– Хороший адвокат, и нету срока. —
Арсений начинал терять терпенье.
Таких вот, гаденьких, он очень не любил.
Прицепится, как клещ, смертельной хваткой.
И всё высасывает – деньги, и здоровье.
И волю отнимает у людей.
Наказывать – уже не та задача.
Он должен только деньги отобрать.
Рассказ он начал свой издалека:
– В реке, быть может – только по весне,
Сумеют отловить раздутый труп.
Раздетый, изуродованный, жуткий.
О вас же лишь слегка пожмут плечами,
Поищут, успокоятся – пропал.
И только лишь Катрин, родная дочка,
Заплачет об исчезнувшем отце. —
Арсений видел, как Артём переменился.
Он стал дрожать и нервно корчил рот.
Часы показывали девятнадцать сорок,
И было ещё время рассказать:
– В Париже учится немало иностранцев.
И есть такая девушка – Катрин.
Способная, и учится серьёзно.
Чтоб радовать любимого отца, —
И тут вещатель выдержал момент.
– Но, сколько в этом городе людей!
Кто вспомнит эту юную студентку? —
Артём Семёнович промолвил: «Прекратите!».
Вдруг стал звонить мобильный телефон
Васильева, давно уже изъятый.
Артём Семёнович не мог не опознать.
– То ваш трезвонит, – бросил тут Арсений, —
Сейчас посмотрим, кто бы это мог?
Неясно, но как будто код Парижа.
Неужто дочка – услыхать отца?
– Послушайте, мы с вами всё обсудим, —
Артем уже почти что умолял:
– Я Кате не ответить не могу. —
– Но – слово, или только четверть слова,
Что где-то, с кем-то, что-нибудь не так! —
– Что, держите меня за идиота? —
Потом пошел нейтральный разговор.
– Да, что ты, папа, долго не подходишь?
Рассказывай, ну, как твои дела? —
– Нормально, – он старался не дрожать, —
Я только о тебе как раз подумал. —
– Теперь я тут с российскими друзьями, —
Артём напрягся и сильнее задрожал.
– И ты у нас повсюду знаменит.
Они твою одну больную знают, —
И в трубке слышалось: «Борис! А как зовут?»,
– Он тут сказал – привет Наине Львовне. —
– Да, да, конечно, абсолютнейший привет, —
Артём почувствовал, как он заговорился.
– Откуда же ты знаешь этих русских? —
– Мы встретились, они живут у нас,
Пока ещё Николь не возвратилась.
Не против, что зайдут к тебе в Москве?
Тогда я передам тебе подарок. —
– Да, милая, мы встретимся ещё,
Какие-то помехи там на связи.
Но ты, скажи мне, как сама живешь? —
– Я, папочка, свяжусь с тобою завтра.
Мы едем в город, я им обещала.
Так, значит, я могу твой номер дать?
Пока, родимый, я тебя люблю. —
– А кто же будет должен мне звонить?
– Ты слышал же – друзья Наины Львовны. —
Артём Семенович с трудом сидел на стуле.
Дрожь вылилась в холодный пот на лбу.
Глаза закрыл, как перед важным стартом.
И выдавил: – Давайте начинать.
