Я отправился вслед за ней. Старик Пеппер, хлопотавший в холле, был явно доволен моим приездом. Это меня обрадовало. Учтиво поздоровавшись со мной, он сказал:

— У меня для вас письмо, сэр. — Произнесено это было таким тоном, словно он хотел сказать: «Имею честь вручить вам орден». — Пришло сегодня утром, и я уж собирался вложить его в другой конверт и переслать вам, когда сэр Лео упомянул, что мы ожидаем вас здесь сегодня вечером.

Он заглянул в свою комнатку рядом с холлом и вернулся с конвертом в руках.

— Ваша комната та же, что и обычно, сэр. Я сейчас пошлю Джорджа отнести туда ваши чемоданы. До гонга уже остается всего семь минут.

Взглянув на конверт, я, наверное, охнул или что-нибудь в этом роде, потому что Пеппер, направившийся было к выходу, остановился и заботливо посмотрел на меня.

— Слушаю, сэр.

— Ничего, Пеппер, все в порядке, — ответил я, подтверждая его наихудшие опасения.

Я разорвал конверт и по дороге в свою комнату прочел новое анонимное письмо. Оно было напечатано на машинке так же аккуратно и со столь же безукоризненно расставленными знаками препинания, как и первое, — просто одно удовольствие читать.

— Сбивает меня с толку весь этот зоосад, — переодеваясь, пожаловался я Лаггу. — Как по-твоему: есть во всем этом хоть какой-то смысл?

Он бросил письмо и, с неожиданным смущением улыбнувшись мне, сказал: «Бедняжка оса».

Я уставился на него и, слава Богу, у него нашлась капелька стыда, чтобы на мгновение опустить глаза. Впрочем, через минуту он перешел в наступление.

— Насчет этой прогулки, — начал он угрюмо. — Я все ждал, когда вы приедете, чтоб поговорить об этом. Как вы думаете, что я, по-вашему? Сороконожка или еще что? И так себе спокойненько советуете ехать автобусом!

— Стареешь, — сказал я, переходя в контрнаступление, — интересно, только физически или духовно тоже? Через четыре минуты я должен быть за столом. Тебе это письмо о чем-нибудь говорит или нет? Мне его прислали сюда. Пришло сегодня утром.

Мои шпильки задели его так, что, когда он снова перечитывал письмо, беззвучно шевеля губами, на его большом белом лице было укоризненное выражение.

— Сова, жаба, червь и ангел, все прямо вне себя, что не могут найти этого самого Питерса, — пробурчал он наконец. — Это вроде бы ясно, правильно?

— Ясно, просто глазам больно, — согласился я. — Дальше из письма вытекает, что, по мнению его автора, Питерс жив, а это любопытно, потому что он-таки мертв. Тот человек, которого я видел в покойницкой, это и есть, точнее, был Питерс. Умер сегодня утром.

Лагг вытаращил глаза.

— Это чего — опять шуточка какая-то? — спросил он холодно.

Я посмотрел на него с отвращением, продолжая сражаться с жестким воротничком. Через мгновенье Лагг заговорил снова, обращаясь к самому себе и, видимо, стараясь вновь заставить работать свои мозги.

— Сегодня утром? Факт? Сыграл в ящик? Вот тебе и на! Каким же это образом?

— Ему на голову свалилась ваза для цветов и свалилась не случайно.

— Кто-то его прикончил? Факт? — Лагг вернулся к письму. — Ну так, это подходит. Ясно, как удар по морде, верно? Тот парень, что написал это письмо, знает, что вас хлебом не корми, а дай понюхать свежей крови и что вы помогаете легавым в их трудах праведных, так вот он и решил дать вам намек, чтобы вы поскорее примчались сюда.

— Может и так, но ты — дерзкий, глупый и вульгарный тип, — сказал я с достоинством.

— Вульгарный? — повторил он, словно до него это только что дошло. — Вульгарный — это уж нет, шеф. Я говорю то, что думаю, это правильно, но вульгарный — так не надо.

Минуту он стоял, задумавшись.

— Легавые, — пробормотал он торжествующе. — Вы-таки правы. Легавые — это вульгарное слово. Полицейские.

— Толку от тебя, как от козла молока, — заметил я вежливо. — До тебя вроде бы не доходит, что Питерс умер сегодня утром, а письмо было отправлено с главного почтамта в Лондоне вчера вечером еще до семи часов.

Переварив этот факт, он, к моему удивлению, вскочил с места.

— Ага, понял-таки! Тот парень, который вчера написал вам, знал, что Питерс умрет сегодня.

Я растерялся. В этот момент у меня впервые пробежали по спине самые настоящие мурашки. Лагг, между прочим, продолжал:

— А мы теперь по самое горло сидим в этой истории. Сколько я ни стараюсь, только где-нибудь заварится каша похуже — бултых! — и вы уже там. Черт возьми! Вам даже накликать беду не приходится, она за вами сама бегает.

Я посмотрел на него.

— Лагг, — сказал я, — это пророческие слова. Вот есть ли только в орехе ядрышко?

Гонг опередил Лагга, и его ответ догнал меня, когда я уже спешил к дверям.

— Скорее всего червивое, — ответил он.

В столовую я вбежал как раз вовремя, и Пеппер ласково поглядел на меня, чего, к сожалению, нельзя было сказать о Дженет.

Лео разговаривал с сухощавым мужчиной в смокинге строгого, приличествующего священнику покроя. Когда я сел за стол, оказалось, что мой сосед — тот самый симпатичный мужчина, с которым я обменялся парой слов на тетерингских похоронах Свина.

Он меня узнал и не скрывал, что ему приятно меня видеть, что, в свою очередь, обрадовало и меня. Потом он улыбнулся своими глубоко посаженными, немного ленивыми серыми глазами.

— Ни одной смерти не пропустите, а? — проговорил он.

Мы представились друг другу, и должен сказать, что его манеры мне понравились. Немного старше меня, крупный, приятно застенчивый мужчина. Минуту мы разговаривали вдвоем, потом к нам присоединилась Дженет, и только через некоторое время я сообразил, что в комнате есть кто-то, ненавидящий меня.

Это было то странное, но безошибочное чувство, которое человек испытывает иногда в автобусе или на вечеринке. Посмотрев через стол, я встретился с враждебным взглядом молодого священника. Это был типичный костлявый аскет с выступающими розовыми скулами и черными, навыкате глазами фанатика, начисто лишенного чувства юмора.

Я был так удивлен, что нелепо ухмыльнулся ему, Лео представил нас друг другу.

Оказалось, что это мистер Филипп Смедли Батвик, только что назначенный викарием в Кипсейк. Я не мог понять его нескрываемой ненависти, и мне было даже немного не по себе, пока я не перехватил взглядов, бросаемых им на Дженет. Тут я начал его понимать. Он пялил на нее глаза, да так, что они чуть ли не выкатывались из орбит, и мне было бы, пожалуй, жаль его, если бы не некоторые личные соображения, о которых нет необходимости здесь упоминать.

В данный момент ему и вовсе не везло, потому что Лео не давал ему отдыха ни на минуту. Едва подали рыбу, старик рявкнул, как всегда, когда считает, что надо говорить особо осторожно:

— Так где, вы говорите, живет тот человек, о котором у нас шла речь перед ужином?

— У миссис Тетчер, полковник. Знаете ее. У нее домик неподалеку от «Лебедя».

Звучный голос Батвика немного дрожал, что я приписал его сдерживаемому, но от этого не менее страстному желанию услышать, что говорится на нашем конце стола.

Лео не дал ему передышки.

— Старую миссис Тетчер? Конечно, я ее знаю. Ее девичья фамилия была Джепсон. Очень приличная женщина. Совершенно не понимаю, зачем она берет в дом всяких бродяг.

— Она сдает комнаты, полковник. — Взгляд Батвика скользнул к Дженет и тут же дернулся в сторону, словно уколовшись. — Этот мистер Хейхоу здесь всего какую-нибудь неделю.

— Хейхоу? — сказал Лео. — Ну и имечко! Ненастоящее, надо полагать.