– Да, да. Все уже прошло.

Кэролайн сделала паузу и взглянула на него. Дэниел видел, что, какими бы абсурдными ни казались ему ее речи, она вкладывала глубокий смысл в каждое слово. Наконец Кэролайн сказала:

– Ты знаешь. Я уже старая.

– Старая! Не могу поверить. Старая? Ты? – Слова застряли у него в горле. Дэниел глубоко вздохнул и попробовал начать снова.

– Я готов был съесть тебя десертной ложкой с первого дня, как ты вошла в класс, а ты пытаешься убедить меня, что ты старая? Что с тобой, Кэролайн? Разве в твоем доме нет зеркал?

– Ты не понимаешь.

– Черт побери, конечно, нет. Я же говорю тебе: я считаю тебя великолепной и сексуальной женщиной и хочу быть твоим любовником, и вместо того, чтобы сказать: «Я тоже, красавчик» или: «Убирайся вон, подонок!» – ты начинаешь нести эту чушь о своем возрасте. Продолжай, Кэролайн! – Он посмотрел на нее с подозрением. – Уж не пытаешься ли ты пощадить мое самолюбие?

В какой-то момент Кэролайн хотела сказать «да», но не смогла. Это не было правдой, а она не хотела обманывать Дэниела. Даже если этой ночью все закончится, их отношения были очень значительными. Он стал первым мужчиной после ухода Гарри, который взволновал ее. Она была намерена иметь отношения на честной основе, даже если они продлятся всего пять минут.

– Нет, я не щажу твоего самолюбия. Это я делала, когда говорила, что, пожалуй, ты сейчас выглядишь лучше, чем в молодости.

– Хорошо, я не буду раздумывать над вопросом, была ли ты лучше в молодом возрасте, – меня это не заботит. – Дэниел хотел дотронуться до нее, но Кэролайн откинулась назад и обхватила себя руками. Прекрасная, и теплая, и… я влюбился в тебя без памяти, Кэролайн.

Кэролайн молчала довольно долго, и сердце Дэниела потихоньку уходило в пятки. Зачем он проговорился? Это была правда, но Кэролайн не была к ней готова.

«Заткнись, Фрателли, ты осел».

Через несколько минут, ставших для Дэниела вечностью, Кэролайн спокойно сказала:

– Слушай, Дэниел, не знаю, смогу ли я тебе объяснить, но сейчас мне страшно даже думать о… таких отношениях.

Он сделал нетерпеливый жест и сказал:

– Давай сейчас оставим эту тему. Сегодня ночью ничего не произойдет. Я скоро уйду, и ты сможешь расслабиться. Если ты находишь отвратительной саму мысль о том, чтобы лечь со мной в постель, то твои страхи окончены.

– Нет, не то.

Кэролайн потянулась к нему и дотронулась до его лица нежными пальцами. Решившись быть честной, она снова надолго замолчала.

– Если ты пытаешься найти более приятное слово, чем «отвратительный», не трудись. Мне уже все ясно.

Оскорбленный и сбитый с толку ее сдержанностью, Дэниел отвернулся от нее и собрался встать.

– Нет, нет, Дэниел, нет! – Кэролайн взяла его за руку и потянула обратно на кушетку. – Конечно, ты не отвратительный. Наоборот! Я… я хотела бы, чтобы ты был таким. Тогда было бы проще. А теперь я боюсь и нервничаю, а потом ты трогаешь меня, и я… – она не смогла закончить.

– И ты замыкаешься? Ты боишься меня, Кэролайн? – Голос Дэниела был тихим, как если бы он говорил с сожалением, а не с гневом.

Нет, этого не было. Было… (она нахмурила брови, пытаясь точно определить), да, был страх. Но она боялась не Дэниела. Как раз наоборот. Ее так тянуло к нему, она так хотела его, что это ее пугало. Это была неисследованная территория. Гарри был ее единственным любовником, и Кэролайн не знала, стала ли его связь с Роксаной откликом на его неудачи или на неудачи Кэролайн.

Она не хотела думать об этом в объятиях Дэниела. Его лицо ничего не выражало. Кэролайн попыталась снова.

– Не думай, что я не нахожу тебя привлекательным, – сказала она наконец. – Это не так.

– Ладно, это уже кое-что. Есть некоторый прогресс. – Дэниел язвительно усмехнулся. – Я думаю, что ты прекрасна, а ты думаешь, что я… не противен. Я хочу быть твоим любовником, а… – Он сделал паузу, ожидая ответа, которого не последовало. – Ты хочешь… чего?

– Я… я хочу быть уверенной. – Кэролайн взглянула на него и слабо улыбнулась. – Я чувствую, что меня захлестывают эмоции. Юридическая школа, мои дети, и теперь… ты. Вернее, мы. Мне нужно время. Наверное, ты меня не поймешь.

– Нет, пойму, – с сожалением ответил Дэниел. – Я хотел бы сказать: «К черту определенность, давай жить сегодняшним днем», – но я не могу. Я знаю, что ты имеешь в виду, и нельзя сказать, что это неверно. Я могу сказать, что ты сводишь меня с ума, но ты не уверена в этом так, как я, поэтому давай подождем.

Он сделал паузу и затем сказал:

– Возможно, тебе будет легче, если мы некоторое время не будем видеться?

– Я… я думаю, да.

– Тогда так и сделаем. Сейчас мне лучше уйти. Что если я не буду звонить тебе несколько недель? Дай мне возможность провести экзамены, а себе подумать о том, как тебе меня недостает. – Он наклонился и потерся лбом о ее лоб. – Я позвоню за несколько дней до Рождества, хорошо?

Кэролайн молчала, не понимая до конца, осуждена ли она или ей дана отсрочка в исполнении приговора.

– Поцелуй меня, Кэролайн, и прогони на холод. Она не удержалась и погладила его взъерошенные волосы.

– Боюсь, что мне жалко будет выставлять тебя за порог.

– А я боюсь, что нет.

Его губы мягко прикоснулись к ее губам, как и было запланировано, но, когда Кэролайн издала легкий стон, его руки сомкнулись вокруг нее, как клещи. Спустя несколько долгих мгновений Дэниел отпустил ее.

– Доброй ночи, Каролина mia.

Кэролайн открыла входную дверь, и в этот самый миг во всем квартале вновь зажглись огни.

– Ты поедешь домой со светом.

– Нет, свет остается здесь, с тобой.

Дэниел повернулся и пошел по подъездной дорожке к улице, глубоко засунув руки в карманы.

– Дэниел, Дэниел, – произнес декан опечаленно. – Я понимаю, это щекотливое дело. Мне неприятно напоминать тебе, но мы выработали наши директивы в прошлом году, а ты, кажется, уже все забыл. Никаких контактов (помимо, что называется, обычных) между преподавателем и студентом в течение всего времени, пока студент находится в списке одной из профессорских групп. Это предельно ясно. Если ты и миссис Фолкнер… встречаетесь, то это следует прекратить, пока она не закончит твой курс.

– И ты, конечно, поймешь, почему я почувствовал, что должен обсудить это.

Дэниел слышал голос Майка Гриерсона как бы издалека, через толщу воды. Слова декана то звучали громко, то пропадали где-то. Дэниел осознавал, что это искажение – результат гнева. Его гнева.

– Ты понимаешь или нет, Дэниел?

– Боюсь, что да. Дай мне знать, если я понял правильно. Ходят слухи, что я встречался с одной из студенток вне учебной аудитории. Какие другие места могут считаться «профессиональными», Майк? Студенческий буфет, платное отделение библиотеки? А если я выпью стаканчик в баре, это тоже станет причиной для того, чтобы ты читал мне мораль?

– Дэниел, пожалуйста. Я не собираюсь читать тебе мораль. – Декан пытался разговаривать «как мужчина с мужчиной». – Всем известно, что такое бывает. Но в наше время, когда то и дело кого-нибудь обвиняют в сексуальных приставаниях и помещают об этом статьи на первых полосах газет, мы не можем такого допустить. В особенности с такой студенткой, как Кэролайн Фолкнер.

– Почему миссис Фолкнер неприкосновенна? бесстрастно спросил Дэниел.

– Она все еще Фолкнер – более или менее. Это значит, что о ней могут написать. После ее грязного развода обвинение в приставаниях, выдвинутое против тебя и университета… – Майк Гриерсон сделал паузу, как будто перед его мысленным взором предстала ужасная картина. – Невыносимо, Дэниел. Это было бы абсолютно невыносимо.

– Допустим на минуту, что твои осведомители оказались честными (между прочим, я в это не верю), ну так что же, по-твоему, я делаю такого, что может запятнать репутацию университета? И уж после этого, разумеется, мою и миссис Фолкнер?