Броня сделана на крупного жеребца. С кого мерку сняли? Надо думать с тех коней, которые достались Ранеферу после битвы на Пустоши.
Александр вручил фараону железный доспех-торакс, отделанный золотой чеканкой и по форме напоминающий льняные панцири, шлем в форме головы льва, и поистине бесценный в этом мире клинок из халибской стали. Паноплия включала в себя щит-гоплон, украшенный целой картиной из "Илиады", изображающей бой Ахилла с царём эфиопов Мемноном и следящих за этим поединком богинь, матерей героев. Арета, царский оруженосец, подвёл к фараону белоснежного статного фессалийского жеребца. Причём одного, не пару или четвёрку для колесницы. Все одно, как если журавля угощать кашей из тарелки. Однако гость принял дар с достоинством.
Мерит-Ра улыбалась, глядя, как цари обмениваются мужскими игрушками.
Потом рабы украсили головы участников пира венками, омыли ноги. Все возлегли и расселись вокруг столов, ломившихся от всевозможной снеди, радовавшей глаз и желудок. Впрочем, гостей подобным изобилием сложно было удивить. Для ответного пира египтяне заготовили деликатесы гораздо изысканнее.
Александр под торжественные гимны, исполняемые флейтистами, совершил возлияния из трёх кратеров -- Зевсу, Аполлону и Дионису. Потом последовали здравницы за гостей и хозяев, взаимные славословия, причём македоняне пили немного, а египтяне с эллинами и того меньше. Если гости просто вели себя сдержанно в незнакомой обстановке, то хозяева не спешили поднимать полные чаши, явно ожидая чего-то.
Беседа текла вяло, все чувствовали себя немного скованно.
-- Сначала они едят, -- шепнула фараону и его супруге Анхнофрет, -- беседы начинаются потом. Вот тогда вино льётся рекой.
Некоторые из хозяев настороженно поглядывали на женщин -- на эллинские пиры свободнорождённые дамы не допускались.
Рабы выносили пустеющие столы с угощением и вносили другие.
Ели преимущественно руками, ложками пользовались для зачерпывания соусов, а ножами резали мясо на маленькие кусочки. Вытирая жирные пальцы куском хлеба, Александр неожиданно извинился перед Мерит-Ра.
-- Боюсь, как бы наши уважаемые гости не сочли нас невежами, но таковы наши обычаи. Земля нашей родины скудна и потому мы не можем пренебрегать хлебом, это слишком большая ценность для нас.
-- О чём ты, царь? -- недоуменно спросила Мерит.
Александр тоже удивился, объяснил:
-- Геродот писал, что жители Египта считают величайшим позором употреблять в пищу пшеницу и ячмень. Я подумал, что использование хлеба для вытирания рук вы и вовсе сочтёте кощунством.
-- Это какая-то ошибка, -- сказала Мерит-Ра, -- ремту пекут хлеб и делают пиво из всех известных нам злаков.
-- Развенчана очередная небылица "Отца истории", -- усмехнулся Птолемей.
-- А прикасаться руками к мясу, верно, считается осквернением? -- Александр не унимался, ему было интересно, почему не только царица, но и Анхнасир накалывают отрезанные кусочки мяса золотой, или же бронзовой, позолоченной иглой. Между тем все остальные египтяне, включая фараона, ели руками, -- или этот обычай лишь для служителей богов? Я слышал, ты жрица Маат.
-- Нет, здесь дело в другом, -- Мерит улыбнулась, -- Хранители всегда едят мясо, используя позолоченные бронзовые иглы, в память Праведногласных, ушедших в Та-Мери, искореняя варварство нечестивых царей.
-- Искореняя варварство? -- поднял бровь царь.
-- Не знаю, обратил ли ты внимание на то, как правители земель Фенех и Яхмада относятся к послам врагов. Ты ведь требовал открыть ворота городов без боя, прежде чем твои воины шли на штурм?
-- Я всегда поступаю так.
-- А жители этих городов отвечали стрелами твоим послам?
-- Никто не осмелился.
-- Но не из страха перед тобой, -- заявила Мерит-Ра, -- ещё пару веков назад все они считали за доблесть схватить безоружного вражеского посла и предать его мучительной казни. Но мы отучили их от этого.
-- Возмездием, -- скорее утвердительно, нежели вопросительно произнёс Александр.
-- Да, неотвратимостью стрел Нейти. Не было случая, чтобы нечестивцы не получили по заслугам. А однажды случилась следующая история. Хранитель Неферанх был посланником в Бабили при дворе царя Сумулаэля. Сей царь неудачно воевал с нами и, потерпев поражение, придумал мириться. Перед самым пиром, зная о том, что посланник искусен в знании лука, он предложил ему устроить состязание. Неферанх вкушал жаренное мясо бронзовой иглой, дабы жир не запачкал пальцы, что стало бы ему помехой в стрельбе.
-- Разве ему не дали очистить пальцы? -- спросил Парменион.
-- Вы же знаете, что жир плохо отмывается простой водой. Конечно, можно использовать воск и золу, но, вероятно, Неферанх побоялся, что в нужный момент ничего этого под рукой не окажется, а касаться тетивы жирными пальцами...
-- Негодному стрелку всегда мешает жир на пальцах, -- высокомерно заявил Омбрион, командир критских лучников, -- истинный мастер попадёт в цель в любой ситуации.
Анхнасир покосился на него, но ничего не сказал. Мерит-Ра улыбнулась, но тоже ничего не возразила.
-- Не потому ли достойнейший Анхнасир использует иглу, что ему тоже предстоит состязание лучников? -- спросил царь.
-- В том числе и по этой причине, -- кивнула Мерит, -- но слушай, что было дальше. На пиру царь Бабили выпил лишнего и принялся оскорблять Неферанха. Тот окоротил царственного невежу и Сумулаэль, разум которого помутился, вспылил. Он приказал немедленно убить посла. Неферанх не был вооружён, при нём была только игла для мяса, и он использовал её, убив нескольких стражей, которые пытались его схватить.
-- Ему удалось вырваться? -- спросил Александр.
-- К сожалению, нет. Силы были слишком неравны. Но Неферанху почти удалось поразить Сумулаэля, и царь испугался. В дальнейшем, чудом избегнув стрелы возмездия, он постарался загладить свою вину перед Сенусертом, тогдашним владыкой Обеих Земель. А эта вещь, -- Мерит повертела шестигранную позолоченную иглу между пальцами, -- с тех пор стала неотъемлемым атрибутом Хранителей.
-- Означает ли твой рассказ, царица, -- спросил Пердикка, -- что ты считаешь македонян дикарями, рядом с которыми всегда следует иметь при себе потайное оружие?
-- Это всего лишь традиция, достойнейший, -- мягко и доброжелательно улыбнулась Мерит, -- ей не одна сотня лет.
Александр дёрнул щекой. Непонятно было, чем он недоволен, словами Пердикки или скрытым превосходством в словах Мерит-Ра.
А правительница через некоторое время перестала улыбаться. Вернее, улыбка стала какой-то натянутой, неискренней. Анхнофрет заметила, что поведение Мерит-Ра меняется на глазах. Она явно чем-то тяготилась, выпила что-то и ненадолго опустила лицо, прикрыв небольшим опахалом. Потом, словно очнувшись, повернулась к посланнице и задала вопрос, не касавшийся застольной беседы:
-- Ты послала сову к Маатеманху, узнать насчёт этого Даная, которого упомянул царь? Это имя мне кажется знакомым. Вроде бы при дворе Йахумосе Избавителя служил какой-то Дана из акайвашта, но не помню, чем он известен.
-- Отправила, -- ответила Анхнофрет, -- Маатеманх откроет старые свитки. Но почему тебе это кажется важным, царственная?
-- Не знаю... -- негромко ответила Мерит-Ра.
Мимолётный взгляд привлекла неожиданная яркая вспышка пламени в ближайшей лампаде. Мерит медленно, словно во сне, поднесла чашу к губам. Почему-то не прикрыла глаз. Анхнофрет вздрогнула.
В полумраке зала вино казалось чёрным зеркалом, отражающей лицо правительницы. Мерит увидела своё отражение, через мгновение его разрушила лёгкая рябь. А потом вспыхнул синий свет.
Анхнофрет до крови прикусила губу, глядя, как исчезает жизнь из глаз царицы. Взгляд посланницы заметался и встретился с Птолемеем. Лагид, единственный из македонян, заметивший перемену в настроении Мерит-Ра, следил за царицей с возрастающей тревогой, которую не мог объяснить. Он увидел в глазах Анхнофрет панику. Посмотрел на Тутмоса и отметил, как напряжён фараон.