Кручинин положил руку на плечо друга.

– Это ты мне притчу, что ли, рассказываешь?

– Правильно вы сказали, дорогой, у меня вроде притчи получилось: ком снега – это они. Катятся с грохотом, с шумом – конец мира. А вот стоит на их пути скала…

– Скала – это ты, что ли?

– Все мы, а я – маленький камешек.

– Не шибко видный из себя? – подмигнув, спросил Кручинин.

Грачик потрогал пальцем свои щегольски подстриженные черные усики и рассмеялся.

– Я только говорю: грохот, шум, страху – на весь мир. А один, только один крепкий камень на пути и – туман!..

– Надеюсь, – со смехом подхватил Кручинин, – в июне лавин не бывает, а?

– Конечно… июньское солнце на Кавказе – ого!.. Неудачное время для отдыха выбрали.

– Лучше солнце в июне, чем толпы курортников в августе.

– Вы становитесь нелюдимым?

– Пока нет, но в дороге и на курорте предпочитаю малолюдство. Особенно перед тем, что мне, кажется, предстоит…

Грачик навострил было уши, но Кручинин умолк не договорив. Он так и не сказал молодому другу о том, что получил предложение вернуться на службу. Назначение в следственный отдел союзной прокуратуры манило его интересной работой, но хотелось сначала отдохнуть и набраться сил. Грачику он сказал с самым незначительным видом:

– Однако пора прощаться, вон паровоз дал свисток.

Они крепко расцеловались, и Кручинин на ходу вскочил на подножку вагона.

Грачик глядел на милое лицо друга, в его добрые голубые глаза, на сильно поседевшую уже бородку над небрежно повязанным галстуком и на тонкую руку с такими длинными-длинными нервными пальцами, дружески махавшую ему на прощанье.

Кажется, в первый раз с начала их дружбы они ехали в разные стороны.

Грачик зашагал прочь от грохотавших мимо него вагонов.

Сегодня и ему предстояло покинуть Москву. Но путь его самолета лежал на север, в Ригу, по следам Ванды Твардовской, по следам нескольких капель чая, содержащих признаки сульфата таллия…

…И ВОТ

ЧТО

ВЫШЛО

из этой поездки

ПРОКУРАТУРА

НАРОДНЫЙ СЛЕДОВАТЕЛЬ

Латвийской ССР

ДЕЛО № 13/C

По обвинению

Диверсионной группы

«ДТ 1»

по ст. 586, 588, 599 и 136 Уголовного кодекса

НАЧАТО 20 мая 1955 г.

ЗАКОНЧЕНО 18 ноября 1955 г.

Том № 1 – 12

НА 2842 листах

Несмотря на обычную дождливость июня в этих краях, на этот раз погода была на стороне гуляющих. Лодки одна за другой отваливали от освещенного берега маленького заводского сада. Стоило гребцам сделать несколько ударов веслами – и суда исчезали в темноте. Они без шума скользили по черной, гладкой до маслянистости поверхности Лиелупе. Лодка удалялась от берега, и на ней возникала песня. Молодые голоса славили лето, славили народный праздник Лиго, прошедший до социализма от языческих времен, сквозь тысячелетия христианства, сквозь века неметчины, – праздник, ставший просто радостным зрелищем, с цветами, с песнями, с прогулками по реке и с прыжками через костры. Цветы и огонь были приметами этой ночи. Цветы, огонь и песни.

Из полосы света, отбрасываемой яркими электрическими шарами с пристани, ускользнула и лодка, в которой, среди других, были Эджин Круминьш и Карлис Силс, недавно появившиеся среди заводской молодежи. Оба сидели на веслах. Но когда лодка удалилась от берега, Круминьш положил весла и повернулся к Мартыну Залиню. Залинь был парень огромного роста и, что называется, косая сажень в плечах. Его маленькая голова, остриженная бобриком, казалась еще меньше на этом большом тяжелом теле, занимавшем всю лавку на корме между девушками.

– Передай мне аккордеон, – сказал Круминьш Мартыну.

Получив инструмент, он заиграл. Одна из девушек запела:

Но другая девушка остановила ее:

– Перестань, Луиза!.. Что ты затянула какую-то древность, будто действительно стала старушкой… Если уж вспоминать старинные песни… Эджин, сыграй так, – и, пристукивая ногой, подсказала Круминьшу несколько незамысловатых тактов. Тот растянул свой аккордеон. Девушка весело запела:

Она со смехом оборвала пение и крикнула:

– Пусть-ка Эджин и Карлис споют что-нибудь из того, что пели там, у себя!.. – На словах «у себя» она сделала особенное ударение.

– Послушай, Ирма, – возмутилась Луиза, – почему ты сказала это так, словно «у себя» они были именно там, а не тут, с нами.

– Ты думаешь, что я не должна так говорить?.. Но ты же поняла меня.

– Я-то поняла, но мне думается, неправильно так говорить о наших ребятах.

– Хм… – иронически пробормотала Ирма. – Наши ребята!.. Кстати, Карлис: почему вы очутились именно тут, на нашем комбинате?

– Мне кажется… – несколько смущаясь, начал было Силс, но Луиза снова сердито крикнула Ирме:

– А почему ты об этом спрашиваешь? Что ты за контролер, какое тебе дело?

– Помолчи, Луиза, я ведь не тебя спросила, а Карлиса.

– Все равно, ты не имеешь права…

– Почему же, – с усмешкой вмешался Круминьш, – почему Ирме и не спросить, если ей это интересно?.. Мне кажется, что власти определили нас сюда потому, что мы знаем свое дело.

– Ты-то бумажник, а Карлис?.. Он всего только монтер. Почему же вы оба здесь, вместе? – настаивала Ирма, и в голосе ее звучала неприязнь, все больше раздражавшая Луизу.

– Мы друзья, мы всегда были вместе, и мне кажется… – негромко начал опять Круминьш.

– Все-таки тебе кажется… а мне вот кажется… – Ирма вдруг умолкла и после паузы иронически повторила: – Подумаешь, друзья!

Молодые люди переглянулись, и Круминьш пожал плечами.

– Не обращайте на нее внимания, – сказала Луиза. – Ирма, отстань!

Но та упрямо продолжала:

– Оба вы работаете у сетки?

Вместо ответа Круминьш бросил на Ирму сердитый взгляд. При свете спички, от которой он прикуривал, было видно, как сошлись его брови.

Он взялся за аккордеон и снова заиграл, но вовсе не то, о чем просила Ирма. Луиза поняла желание Круминьша петь именно то, что поют здесь, а не там, откуда он и Силс не так давно пришли. Луиза запела, но Ирма все не унималась и мешала ей. Круминьш отложил аккордеон и вернулся к веслам. Однако было заметно, что ему не хочется грести. Только мало-помалу дурное настроение разошлось. Круминьш опять принялся шутить и смеяться, как шутил с самого начала, когда они готовили лодку, укладывали в нее палатку и продукты, со смехом и спорами выбирали места. По всему было видно, что Круминьш – весельчак и душа этой компании.

Сильными ударами весел Круминьш и Силс дружно погнали лодку на середину реки, в самую быстрину. И тут Круминьш снова оставил весла и, пробравшись на нос, стал с чем-то возиться, чего не было видно с кормы. Вот он чиркнул спичкой. Блеснул огонек, разгорелся, вспыхнул листок бумаги, ветка, и через минуту костер, сложенный из сухой коры и ветвей, ярко пылал на носу лодки. Легкий ветерок сдувал в сторону пламя, но Силс изменил направление лодки, и пламя стало почти вертикально.