— Знаю. Но смотри у меня, если принесешь плохие отметки! Ведь ты наверняка провалишься на экзаменах!

— И пускай,— бурчит этот верзила.— Все равно поеду в Африку охотиться на львов и гиппопотамов!

— Глупый мальчишка,— сержусь я.— Я тебе покажу Африку!.. Кому сказано, беги в лавку и принеси фунт кофе!

— Что еще за фунт кофе? Ты велела принести соды и мыла.

— Ах да! Из-за вас я скоро совсем голову потеряю!

Наконец настал долгожданный день. Я надела самое лучшее платье, жандарм — парадный мундир. Он был серьезен, словно собрался на торжественную литургию по случаю тезоименитства его императорского величества. Оба гимназиста были втиснуты в новехонькую форму. Группку младших возглавляла Бланка, внимательно следившая, чтобы малыши шли чинно, держась за руки.

Мы отправились на вокзал, куда теперь частенько хаживали на прогулку, чтобы вдоволь наглядеться на стального коня, лишь недавно появившегося в наших краях. С замиранием сердца смотрели мы на пыхтящий локомотив, который быстро приближался, выдыхая клубы пара и своим грохотом повергая в ужас старых людей. При виде этого чудовища старики крестились и заверяли, что не сели бы в него ни за какие деньги… Железная дорога казалась им дьявольским наваждением и дерзким испытанием милосердия божия.

Но вот вдали раздался гудок, и на вокзале все пришло в движение. Служащие в синих фуражках бегали по перрону. Люди хватали тюки и саквояжи с тем хлопотливо-напряженным видом, какой появляется у каждого, кто путешествует по железной дороге.

Поезд с ужасающим шумом подкатил к станции. Из двери одного вагона вышел Людвик и подал руку молодой даме. Та с кокетливым испугом соскочила на перрон.

Мы все радостно бросились к Людвику, от которого пахло помадой. Он представил нам даму в светло-зеленом платье, подчеркивавшем очень тонкую талию:

— Это Венцеслава. Познакомьтесь…

Я обняла хрупкое создание, и в моих объятьях зашуршал шелк. Она была чуть моложе меня. Мне нравились ее нежная розовая кожа и аквамариновые глаза под выгнутыми дугами бровей. Черная родинка над левым уголком рта придавала ее лицу несколько насмешливое выражение. Вся она дышала юной свежестью.

Венцеслава наклонилась и расцеловала детей. Двойняшки пытались скрыть смущение за напускной мрачностью и кисло пробормотали приветствие. Когда им напомнили про багаж, они с готовностью ухватили чемоданы, радуясь, что могут отойти от этой незнакомой дамы, одно присутствие которой заставляло их краснеть.

Отец Рудольф молодецки закрутил усы и предложил невесте руку. Затем начал засыпать ее галантными вопросами. Она отвечала сладким голоском единственной балованной доченьки.

Впереди выступали Рудольф с Венцеславой. Людвик шел со мной и нетерпеливо расспрашивал, как мне понравилась невеста.

— Она очаровательна и мила,— ответила я.

Людвик обрадовался.

— Я счастлив,— говорил он,— что она тебе нравится. Но когда ты узнаешь ее ближе, ты будешь в восторге. Какая девушка! И какой чудесный у нее характер… Венцеслава не из тех современных модниц, что стремятся завоевать мужчину вызывающим поведением. Росла она под строгим надзором добропорядочных родителей, у сестер-монашенок получила прекрасное образование. И хоть годами еще молода, превосходно разбирается в домоводстве.

Людвик щедро расточал похвалы своей невесте. Он словно грезил наяву средь бела дня, на многолюдной улице, где любопытные оборачивались нам вслед. Казалось, он вот-вот, как мальчишка, пустится вприпрыжку и только новый костюм вынуждает его держаться с достоинством.

— Одного не могу понять,— продолжал Людвик,— почему она выбрала именно меня. За ней все ухаживали, в числе ее поклонников были даже офицеры. Многие важные особы добивались ее расположения. Ну что она во мне нашла? Ведь я самый обыкновенный, ничем не примечательный человек…

До нас доносился звонкий смех невесты, которой папенька Рудольф рассказывал что-то забавное. Он шагал, выпятив грудь, и, гордясь своей прелестной спутницей, украдкой поглядывал на прохожих. У ворот одного дома, сложив руки под синим передником, стояла тетка. Мы слышали, как она заметила соседке:

— Глянь-ка на этого жандарма! Совсем недавно схоронил жену, а уж с другой под ручку!

— Вот они, нонешние-то! — поддакнула соседка.

Мы пришли домой.

Я помогла невесте снять мантилью. Она огляделась вокруг и радостно захлопала в ладоши:

— До чего тут у вас миленько!

В приливе чувств Людвик прижал ее к себе и поцеловал в нежную шейку.

Отец, покручивая усы, отвернулся.

Теперь Людвика трудно было застать дома. Целыми днями он где-то пропадал. Ездил, хлопотал, раздобывал все необходимое для будущего семейного гнездышка. Домой являлся лишь к вечеру, и по его пылающим щекам видно было, как усердно он трудился. Но никогда не забывал порадовать невесту каким-нибудь знаком внимания. Слишком уж он добр, мой милый братец. Я растроганно смотрю на него — какой чудесный жених! Любовь сделала его другим человеком.

Венцеслава проводит дни беззаботно. Мне кажется, она вообще не понимает всей важности предстоящего брачного союза. До полудня спит крепким сном невинного младенца, потом долго занимается туалетом. Она весьма своенравна и нередко вымещает дурное настроение на окружающих. Мне с ней нелегко.

Но Людвик ничего не замечает. Когда он приходит вечером, невеста рассеянно подставляет ему лоб для поцелуя. С женихом она неразговорчива, а его подарки, судя по всему, не доставляют ей особой радости. Я пришла к выводу, что этот брак не принесет Людвику счастья, и хотела осторожно ему намекнуть. Но он резко меня оборвал. Что ж, милый брат, будь по-твоему…

Я только хотела тебе сказать, что в твоем присутствии невеста скучает, но стоит появиться отцу, как она оживляется, от ее дурного настроения не остается и следа. Ты слеп и глух. Но я-то вижу, как вызывающе торчат папенькины нафабренные усы, какой энергией дышит его помолодевшее лицо. Вижу, как он старательно подкрашивает свои седеющие виски, и замечаю, что от его волос пахнет модной помадой. Один ты, опьяненный любовью, не придаешь значения тому, что Рудольф чрезмерно любезен с будущей снохой, что они до сумерек, держась за руки, гуляют по лугам…

Однажды к нам пришла молочница. Взяла деньги за молоко и уже в дверях говорит:

— Так ваш отец собирается жениться?

— Отец? — удивилась я.— Мне об этом ничего не известно.

— Выходит, я плохо поняла. А ведь что-то такое говорили…

— Что же именно вам сказали?

— Ах, боже мой…— смутилась она.— Я толком и не припомню. Мол, дело решенное. Берет, мол, барышню, что у вас гостит.

— Вы ошибаетесь. Барышня Венцеслава — невеста моего брата Людвика.

— Да что вы! Хм… Вот уж не скажешь…

— А что тут удивительного?

Молочница совсем запуталась. Стала отнекиваться, не хотела говорить. Но я решительно потребовала прямого ответа.

— В конце концов,— собралась она с духом,— чего мне молчать, коли весь город знает?

— Что знает?

— Да то… Не я одна, и другие видели эту самую барышню у рощи, под лиственницами, с вашим отцом. Прогуливаются по тропинкам, и он обнимает ее за талию. Кое-кто говорит, будто они даже целовались, только я ни о чем таком ведать не ведаю. Мое дело сторона. У моего младшенького родимчик, с меня и своих забот хватает.

Она еще долго толковала о своих делах, но я ничего не слышала, в ушах стоял какой-то звон. Так вот что я узнаю от чужих людей! Ах, Рудольф! Кто бы мог подумать… Какой позор! Взрослый мужчина, вдовец, глава многочисленного семейства — и такое легкомысленное волокитство! Я глянула на часы. Уже десятый час, в окнах соседей за спущенными шторами зажигаются лампы, а отца с Венцеславой до сих пор нет. Ну, погодите!

Наконец я услыхала шаги. Отец и Венцеслава возвращались. Обычно они входят с громким смехом, но сегодня ступали крадучись, тихонько.

Я поднялась со стула и пошла им навстречу. Отец пробормотал, что очень утомлен и ужинать не будет. Пожелал мне доброй ночи и попытался проскользнуть мимо меня в свою комнату.