Святые так над волками не издевались. Святой Мо-луа учредил ежегодный праздник в их честь, а святой Ронан Молчальник, чьи мощи хранятся в бретонском селе Локронан, однажды убедил волка вернуть похищенную овцу крестьянину (ср. с поведением волчьих пастырей у славян). Восхищенный крестьянин поступил в ученики к Ронану и зачастил в его лесную хижину. Поговаривали, что туда же заходил побеседовать лишившийся обеда волк, грустный и присмиревший. Эдемская идиллия продлилась недолго. Взбунтовалась жена крестьянина, с головой погруженная в заботы суетного века. Не разобравшись, где волк, а где святой, она обвинила Ронана в краже овцы. Король Градлон устроил облаву на оборотня, но святой усмирил собак и устыдил склочную женщину.
О том, что оборотни водились на Британских островах, свидетельствуют в один голос Гервазий Тильсберийский и Гиральд Камбрийский. Гервазий называет английских оборотней wer-wlf и, как ни странно, на скандинавских изгоев не ссылается, а трактует это словосочетание просто: wer значит «человек», a wlf — «волк». Этот автор первым обратил внимание на зависимость волков-оборотней от полной луны.
Священник и оборотни. Миниатюра рукописи «Топография Ирландии» Гиральда Камбрийского (конец XII в.)
Гиральд в «Топографии Ирландии» повествует о священнике, заночевавшем в лесу, где он встретился с говорящим волком. Волк принадлежал к тому самому роду, что был проклят Наталием Ольстерским. Он попросил священника причастить свою умирающую подругу в обличье волчицы, и тот подчинился не столько из жалости, сколько из страха. Благодарный волк указал ему дорогу из леса и на прощание, возомнив себя безумцем, изрек пророчество о судьбах Ирландии.
«Бог предназначил человека для спасения мира, и в данном случае Бог же, чтобы показать свою силу и отправить справедливую кару, превратил его в волка», — считает Гиральд. Казалось бы, все ясно — превращение совершил Бог, а не дьявол. Но следом автор задается волнующим нас вопросом: «Считать ли такое животное зверем или человеком?» Четкого ответа Гиральд не находит и вновь склоняется к мысли о дьявольском обмане. Со ссылкой на Августина он говорит об «усыплении чувств», «странных видениях», «колдовских чарах», которые не позволяют допустить изменение природы с человеческой на звериную. Тут же цитируются слова Августина о живущих на востоке уродах, вследствие своей разумности могущих быть признанными людьми. Но ведь внешний облик уродов метаморфозы не претерпел — они такими родились на свет Божий. Над мучительным вопросом о звере и человеке писатели и историки будут биться несколько веков, пока, наконец, не выяснится, что разницы в сущности никакой и нет.
Вплоть до XIX столетия в отношении к волкам-оборотням преобладали две линии: светская, отстаивающая человечность оборотня, и народная, подчеркивающая его животность и даже чудовищность. Их слияние произошло в Бретани.
Первая линия представлена несколькими лэ — стихотворными повествовательными произведениями. В XII–XIII вв. лэ распространились по всей Северной Европе, наряду с рыцарскими романами заложив основу куртуазной литературы. Часть героев лэ изначально являются оборотнями, причем оборотничество преподносится не как результат проклятия или колдовства, а как естественное, в чем-то даже полезное состояние. Неестественно лишь оставаться волком постоянно, а именно это происходит с беднягами, обманутыми своими женами — изменницами. В других лэ действуют мачехи-ведьмы, превращающие пасынков в волков. И там, и там волки ведут себя по-человечески — они честны, ласковы, дружелюбны к посторонним людям и нетерпимы к своим врагам.
Бретонское «Лэ о Бисклавре» создано Марией Французской во второй половине XII в. Слово bisclav-ret может служить как именем собственным (им назван герой лэ), так и синонимом «оборотня». Оно означает либо человека без одежды, либо говорящего волка. Человеческая одежда в лэ служит магическим средством, без которого невозможно изменить облик. Она не была таковым ни у греков с римлянами, раздевавшихся исключительно для удобства превращения, ни у скандинавов, акцентировавших внимание на звериной шкуре.
Лэ рассказывает об одном бароне из Бретани, чьи регулярные отлучки в лес тревожат его супругу (похоже, лес беспокоил не только жен крестьян). Она ластится к нему, как царевна к Кощею, и узнает его тайну: спрятав одежду в лесу, он живет в волчьем обличье, питаясь мясом диких животных и кореньями. Без одежды ему не сделаться вновь человеком. Приняв к сведению последнюю деталь, жена сговаривается с влюбленным в нее рыцарем и, выследив барона, похищает его одежду. Теперь вы понимаете, отчего Плиний был так недоверчив?
Через год рыцарь женится на злодейке, позабыв, чем кончаются свадьбы с женами лесных жителей. Дальнейшее повествование идеально подходит для киносценария. Картина первая: барон осознает безвыходность своего положения. Картина вторая: отчаяние, сменяющееся твердым решением бороться. Картина третья: долгий и трудный путь к общественному признанию. Картина четвертая: месть врагам. Картина пятая: торжество справедливости. Зрителя не оставят равнодушным такого рода сцены: «К превеликому удивлению короля, волк сложил лапы, моля его о пощаде, и стал шевелить своими мощными челюстями, будто пытаясь что-то сказать».
В королевском замке волк становится всеобщим любимцем, поднося тапочки, лакая из блюдца и резвясь со щенками. Но на появившегося при дворе рыцаря он набрасывается с рычанием, и только вмешательство короля спасает злодея от участи жениха, пораженного оленьим рогом. С коварной супругой оборотень поступает и того хуже. «Он сумел сильно повредить ей лицо», — дипломатично выражается Спенс. Волк откусил женщине нос — таким было повреждение.
«Когда раздался выстрел, и Кэт упала, Штирлиц насторожился». Короля поступок волка заставил призадуматься: чем ему не угодила эта пара? Женщину допросили. Без носа она стала на редкость податлива и, покопавшись в сундуках, извлекла из них злосчастную одежду. Так были посрамлены все скептики во главе с Плинием. Одежду вручили волку и предложили примерить. Шевелением мощных челюстей волк выразил что-то вроде смущения. Ему разрешили уединиться в королевской спальне, где он забрался в кровать и приветствовал оттуда короля под видом человека.
Рыцаря и его безносую жену с позором изгнали из королевства, а барона восстановили в правах. Укус волка не прошел даром — дети у изгнанников рождались без носов. В киносценарии все они вместе с матерью должны бы сделаться оборотнями, но в старину оборотни не умели плодиться при помощи укусов.
В «Лэ о Мелионе», созданном под влиянием легенды о Бисклавре, рыцарь Мелион обращается в волка, сняв с себя одежду и прикоснувшись к обнаженному телу волшебным кольцом. При этом не уточняется, где он хранит кольцо, будучи зверем, — неужели носит на лапе? Вызвав голого мужа на откровенность, супруга прикасается к нему колечком и, подобрав его одежду, уплывает с любовником в Ирландию. Волк плывет за ними следом на корабле, терпеливо снося уничижительные насмешки матросов. На берегу он, однако, теряет свою кротость и, объединившись с другими волками, нападает на овец.
Нападения способствуют дальнейшему озверению, и при встрече с прибывшим в Ирландию королем Артуром Мелион забывает о шевелящихся челюстях и лишь подобострастно вылизывает королевское стремя. Но Артуру и этого довольно — он берет волка в услужение. При первой же возможности зверь нападает на любовника жены. Насторожившись, король пытает пострадавшего и вытягивает из него всю правду о кольце и одежде. Нос у женщины уцелел, так как она была ирландской принцессой: безносые наследники — чересчур даже для Ирландии с ее губастым королем Фергусом. Пощадив и супругу, и любовника, Мелион уезжает в Англию в свите Артура.
Герой лэ «Артур и Горлагон» поначалу игнорирует сбежавшую жену и селится в лесу, где заводит себе новую семью — волчицу и волчат. Он режет королевских овец, но ластится к самому королю, который помогает ему найти неверную супругу и заставляет ее вернуть мужу человеческий облик. А куда же девалось лесное семейство? Возможно, их приютили в замке и подкармливали молоком и зеленью.
